Огюстен Берроуз - Бегом с ножницами
Дома елка почти достала до потолка высотой семнадцать футов, а в ширину оказалась почти до дивана.
Буквально за несколько часов мать ее полностью украсила. Глубоко среди веток повесила шары, разместила колокольчики с золотыми лентами. Здесь было абсолютно все, включая гирлянды из попкорна и клюквы, которые она собственноручно нанизала, пока смотрела «Джеф-ферсонов».
— Правда, очень празднично? — спросила мать, насквозь вспотев.
Я кивнул.
— Мы сделаем это Рождество совершенно особенным.
Даже если твой сукин сын папочка не в силах сделать ничего, кроме как поднять к губам стакан.
И мама начала подпевать Анжеле Лансбери — как она выбросит ветки падуба и елку еще до того, как настроение испортится и захочется наложить на себя руки. Или как там это пелось.
За два дня до Рождества домой вернулся брат. Он был по обыкновению угрюм и неразговорчив, а когда мать спросила, собирается ли он остаться на Рождество, что-то проворчал, а потом ответил, что не знает.
У меня тоже были свои сомнения. Хотя под елкой лежали уже десятки подарков, я как-то не заметил ничего, по форме напоминающего вожделенный альбом Тони Орландо «Завяжи вокруг дуба желтую ленту». Если я не получу эту пластинку, то незачем дальше жить на свете. Однако сколько бы я ни искал, под елкой не было ничего плоского и квадратного. Лежало много всяких мягких и пухлых вещей — свитеров, рубашек с пришитыми жилетками. Были широкие штаны, о которых я мечтал; может, даже пара туфель на платформе — но без этой пластинки Рождество мне вовсе не было нужно.
Матери, похоже, передалось мое настроение.
В тот вечер, когда отец поднялся наверх и сделал какое-то замечание относительно застрявших в ковре иголок, процессы в ее мозгу явно пошли в другую сторону.
—- Ну, если вы так настроены, — завопила она, врываясь в гостиную в развевающейся синей кофте, — то мы просто-напросто все отменим!
Ее физическая сила меня поразила. То, что двое крупных мужчин долго и упорно взгромождали на крышу машины, она смогла опрокинуть и разрушить всего лишь за несколько секунд.
Мишура, разбитые рождественские шары и гирлянды волочились по полу, в то время как мать тащила елку по гостиной, на веранду, а потом сбрасывала ее вниз.
Я никогда раньше не замечал в ней такой физической силы, и сцена произвела на меня большое впечатление.
Брат сморщился:
— Что это с ней?
Отец разозлился:
— Ваша мать просто ненормальная, вот что.
Мама ворвалась в дом и скинула иглу с пластинки. Потом склонилась над деревянным капитанским сундуком, в котором хранила свои записи. Нашла то, что искала, протерла пластинку, включила звук на всю катушку и поставила иглу:
«Я женщина, которая умеет кричать так громко, что вы не сможете пройти мимо»...
В комнату вошла Хоуп.
— Там что-нибудь осталось? — поинтересовалась она, показывая на елку и имея в виду конфеты.
— Нет, — быстро ответила Натали, как раз в этот момент что-то засовывая в рот. — Это была последняя.
— Жаль. — Хоуп вышла.
— Ну вот, — заметила Натали. — Теперь я толстая и в депрессии.
В комнате появился Пух. Он подошел к елке и тоже начал искать, чем бы подкрепиться. Елка приобрела качества холодильника. Каким-то чудом Пух нашел в тылу елочного скелета шоколадного Санта-Клауса, ловко развернул его и сунул в рот.
— Что здесь происходит? — поинтересовался он.
— Ничего особенного, — ответила Натали, глядя прямо на экран телевизора.
Жюли там отпустила очередную шутку, и кто-то из пассажиров с готовностью засмеялся.
— Скучные вы ребята, — заметил Пух и удалился.
Вернулась Хоуп, на сей раз очень сердитая.
— Знаете, — заявила она, — поскольку вы вдвоем проводите так много времени в этой комнате, я считаю, что вам следует заняться елкой.
Мы, как по команде, повернулись и внимательно посмотрели на нее.
— Да, именно так, — подтвердила она.
Первой обрела дар речи Натали:
— Ты что, хочешь, чтобы мы ее убрали?
— Ага. Уже май, так что можешь особенно не удивляться.
Натали поднялась и взялась за основание елки. Одно быстрое и резкое движение — и елка упала. Без единого слова Натали потащила ее по комнате, потом по коридору и по лестнице вниз, прямиком в комнату Хоуп.
— Не смей! — заорала Хоуп.
Однако было уже поздно.
— Ну вот, теперь это твоя проблема.
Натали вернулась к лестнице, а Хоуп тем временем кричала ей вслед:
— Раз ты так настроена, то, может быть, в этом году нам вообще не стоит устраивать Рождество? Может быть, просто его отменить?
Я отправился в гостиную, сел к роялю и начал наигрывать единственную песню, которую умел играть: тему из «Экзорциста».
В тот вечер елка перекочевала в столовую. Нашла там себе место под окном. Агнес тоже в столовой. В руках у нее веник и она, склонившись, подметает. Метет вокруг елки. Несколько часов подряд. Метет даже после того, как пробило полночь. Потом в комнате появляется заспанная Хоуп.
— Господи, Агнес, я пытаюсь спать. Неужели тебе вот так необходимо создавать весь этот шум?
— Должен же кто-то в этом доме за всем следить, — отвечает Агнес. — Я просто стараюсь, чтобы все здесь не развалилось на части.
— Может быть, займешься поддержанием порядка утром? А то мне завтра надо рано попасть к папе в офис.
— Отправляйся к себе и спи. Я работаю очень тихо.
— Да одно твое бормотание чего стоит! Прекрати хотя бы его!
— Я не бормочу.
— Нет, бормочешь. Я прекрасно тебя слышу через стену. Ты бормочешь и поешь эти чертовы «Джингл беллз».
Сейчас ведь даже и не Рождество!
Хоуп разворачивается и уходит к себе в комнату. Агнес продолжает подметать.
— Я вовсе ничего не бормотала, — произносит она вслух. — Ну и дети! Совсем ненормальные.
На следующее утро я смотрю на лежащую на полу елку, и она напоминает мне остов индейки. Почему-то елки и птичьи кости с трудом находят дорогу за пределы этого дома.
Ко Дню благодарения здесь готовятся очень деловито и сосредоточенно, а вот убираться потом никто не хочет.
Интересно, что перед праздником Натали способна не спать двое суток подряд, может в одиночку вычистить и вымыть весь дом, готова собственноручно приготовить праздничный пир на двадцать человек. Причем сделает все это без единой жалобы. Зато потом сковородки, кастрюли и тарелки будут лежать немытыми несколько недель. Сама индейка, теперь уже в виде кучи костей, будет кочевать из комнаты в комнату. Вполне можно, скажем, сегодня увидеть ее на телевизоре, а на следующий день — в ванной комнате под раковиной. Вот только в мусорном ведре ее встретить невозможно.
В этом доме мне удавалось увидеть ископаемые кости эпохи администрации Никсона. Они могли бы представить интерес для археологов.
В конце концов, кастрюли будут вымыты, стаканы вернутся на заселенные тараканами буфетные полки, а ложки и вилки явятся на белый свет из-под кучи грязной посуды. Однако скелет елки и кости индейки так и будут лежать где-нибудь на видном месте.
Бегом с ножницами
У Натали закончилась чистая одежда, а она никак не могла заставить себя постирать всю кучу, а потому заявляла:
— Ой, ну зачем суетиться? Все равно все опять испачкается.
И вот уже третий день подряд она ходила в макдоналдсовской синтетической униформе.
— Ты уверена, что это не запрещено? — поинтересовался я. Если преступление — переодеться полицейским, то, может быть, нельзя и ходить на людях в облике представителя самого любимого в мире ресторана быстрого питания?
— Это абсолютно законно. Я действительно там работаю. Просто не сегодня.
В тот день мы наблюдали за китами недалеко от побережья Кэйп-Код. На мне были обрезанные по колено джинсы и футболка, а на Натали — униформа, потому что кроме нее она взяла с собой только купальный костюм.
— Тебе не жарко?
Натали провела рукой по лбу. От пота волосы прилипли к лицу.
— Да, довольно жарко. Но в ресторане еще жарче, честное слово.
Мне пришлось ей поверить, потому что сам я в «Макдоналдсе» не работал. И это было нечестно. Мы всегда вместе подавали заявления о приеме, и ни один из нас не имел опыта. Так почему же, в конце концов, выбрали ее, а не меня?
— Может быть, им не понравились твои хитрые глаза? — проницательно предположила Натали.
В результате я, как обычно, сидел без денег, если не считать тех двадцати долларов, которыми ссудила меня Хоуп. А у Натали было целых сто семьдесят пять долларов — она только что получила первую зарплату. Поэтому наше небольшое путешествие оплачивала она.
— Это кит? — спросила Натали, прищурившись и показывая в море.
— Это просто грязный мусорный мешок, — предположила стоявшая рядом с нами пожилая леди, — я уже его видела пять минуть назад. Пока разобралась, что к чему, истратила целых четыре кадра. Четыре замечательных кадра — прямиком в помойку. Зачем мне четыре фотографии мусорного мешка? Вот если бы мы за ними охотились, тогда другое дело: тогда бы я и целой пленки не пожалела.
