Виктор Мельников - Разносчик порнографии
ВЧЕРА
Сергей часто заходил к Василию, чтобы вместе выпить пару-тройку бутылок пива. Или пузырь водки. Как масть пойдёт. Яна всегда говорила о Сергее, пьяница, пьяница – этим Василию все уши прожужжала. На что слышала в ответ, я – давно пьяница, а он ко мне тянется, друг за друга мы не в ответе. Не на войне.
В этот раз он был не один. Вику он знал, разведенная женщина, мать двоих детей, без ума от Сергея. Они встречались, но Сергей не давал Вике повода на что-то большее, просто секс. Вторую девушку звали Оля. Василий видел её впервые. Она выглядела очень хорошо, натуральная блондинка, фигурка, но лёгкие морщины вокруг глаз выдавали возраст ближе к сорока.
В шашлычной зазвучала песня «Чёрные глаза». Несколько столиков заняты.
– Я люблю ананасовый сок, а моя подруга – персиковый. Но когда мы встречаемся – мы пьём водку, – сказала Оля.
Намёк был понят. Заказали водки.
Василий пожирал Олю глазами. Она сидела напротив.
– Знакомься ближе, – сказал Сергей, обращаясь к Оле. И добавил, глядя на Василия: – Никак свою бывшую Яну забыть не может.
Сергей никогда не понимал, что в доме повешенного не говорят о верёвке. Хотя с другой стороны Василий давно привык к прямоте Сергея, и его словам мало придавал значения.
– Сейчас забудет, плесни-ка, – сказала она Василию. – Есть повод. – Щёлкнула пальцами правой руки: – Официант!
Подошла девушка.
– Принесите, пожалуйста, банан.
Пока выполнялся заказ, Оля сказала:
– Я родом с острова Шикотан. Там бананы не растут, конечно, но девушки с этого острова умеют то, чего не может, к примеру, Вика.
– Чёрт побери, ты абсолютно права, подруга! – воскликнула Вика и засмеялась во весь голос.
– Яна, наверно, тоже отдыхала, но не на острове, где я родилась, – Оля вела себя, как залихватский мужик. Васе это нравилось.
Официант принесла банан, Оля взяла его в правую руку, провела языком по самому кончику, затем зубами осторожно очистила кожуру. Всё это время она смотрела Василию в глаза. Затем медленно стала сосать белую плоть, заглатывая всё глубже, глубже… и глубже. До самой жёлтой кожуры, свисавшей с руки. Василий почувствовал эрекцию. Он вспомнил стишок:
В каждой хорошенькой девушке,В каждой застенчивой лапушке,Могут быть где-то упрятаныБлядские гены прабабушки.
Вынув банан изо рта, Оля откусила его и дала откусить Василию. Он повиновался, за всем этим действом для него прослеживалось продолжение. В этот момент послышались аплодисменты с соседнего столика. Аплодировали кавказцы. Делали они это вызывающе. Нарочито медленно.
На сцене серьёзных битв не бывает. Василий встал из-за стола и врезал одному из них в лицо. Вполсилы. Завязалась драка.
Мир не создан из одних удовольствий, скажем так. То, что Василия привело к гневу – было в нём самом, было, наверняка, и у пострадавшего. То, что он увидел и почувствовал до этого, – это было необходимо ему и заранее предназначалось. Но агрессия лишила его – самого необходимого на тот момент: женской ласки.
Остаток ночи он провёл в отделении полиции.
ВОСЕМЬ ДНЕЙ НАЗАД
Василий, казалось, не пьянел. Он продолжал оставаться разумным человеком и, самое главное, мог понимать сам.
– Я не жалею, что родился в это дурацкое время, – сказал он. – Меня судьба уберегла. Хотя могли убить.
Он налил себе и Сашке, собутыльнику, который внимательно его слушал. Василий был в гостях. Ему хотелось выговориться. Иногда такое случалось.
– Та война, первая, не облагораживала солдат. И я в ней участвовал.
Сашка поднял рюмку, выпили молча.
– Я слыхал, тебя, Вася, государственной наградой наградили, Орденом Мужества, – Сашка взял инициативу на себя, налил водки ещё, не делая большого промежутка между очередной рюмкой… он сбился со счёту и чувствовал, настал тот момент, чтобы услышать Василия.
– Было…
– Интересно, просто.
Василий на него посмотрел внимательно, удостоверившись, что это не праздный интерес, глянул потом на остатки в бутылке, сказал:
– Давай выпьем снова храброй.
– За тебя!
Осушив рюмку, Василий сосредоточился.
– Некоторые события обязаны быть смешаны с этой вот дрянью, – он показал рукой на водку, – чтобы не такими трагическими представлялись. Мы, Саня, были вооружены по максимуму, пистолеты, автоматы, пулемёты. И водка. Без неё никак. Еды не хватало, а водка всегда была. Командир взвода, старший лейтенант Клименко, смотрел сквозь пальцы на то, как мы пьём. Он сам вместе с нами выпивал. В прошлом боец ОМОНа – Клименко уволили за пьянку, что было неподтверждённым слухом. Снайпер Игорь, тоже контрактник, как и я, дружок мой, не отставал, так же любил выпить. Солдатам срочной службы не наливали, кстати. Вечно чумазые, их легко можно было отличить от контрактников, они не следили за собой. О чём говорить – правильно? – если б я им наливал и вместе пил, верно? – Василий сделал паузу, задумался.
Санёк согласился. Он не мог не согласиться, так как первую войну напоминал ему дядька, Герой России, Булгаков Владимир Васильевич, которому генерал-полковник Геннадий Трошев дал очень лестную характеристику в своей книге: «Его мощная, крепкая фигура, громовой голос, преждевременная седина, характерные морщины на лице (словно высеченном из камня) создают образ старого рубаки-генерала, прошедшего через множество военных испытаний». Именно напоминал, потому что Владимир Васильевич был не разговорчив, лишь эмоции и гримасы на лице выдавали его, когда за семейным столом он малость перебирал водки и уходил как бы от действительности, возвращаясь туда, где воевал.
– Порой срочники не знали, какое сегодня число, спрашивали, – продолжил Василий. – А я шутил, как днюха будет, скажу, нальёшь потом. В армии ценят юмор. Особенно чёрный, – Василий улыбнулся. – Кто-то написал в письме, было, типа того: мама, пишу тебе на сапоге погибшего друга. Извини за плохой почерк, он ещё дёргается. И если кто-то б пошутил вот так, мол, в городе вино и бабы, вперёд – Грозный взяли сразу, немедленно на одном «Ура!»
Санёк уточнил:
– Орден-то за что дали? Не за чёрный юмор и пьянство?
– Не держи стаканы пустыми, лей!
Они выпили, Василий продолжил рассказ:
– В тот вечер сидели в палатке. Как обычно пили. Забегает Клименко, говорит, подорвались, в километре от нас бой идёт!.. Хватаем оружие, я ещё водку хватаю, прыгаем в БТР. Едем. Игорь по каске сверху стучит, как в незнакомую дверь, наливай. Мы с ним ёбнули. Клименко с нами. И вот уже выпрыгиваем с БТР, со всех сторон – шквал огня, момент истины. Граната от РПГ где-то рядом взорвалась. Я упал на землю, лежу. Все лежат. Огонь был таким сильным, что невозможно поднять голову. Повсюду, казалось, слышались крики и стоны раненых. Ну, думаю, хана. Лишь бы без паники. А перед глазами, Санёк, прошлая жизнь мелькает. Кадров мало, но они все яркие такие! И здесь меня переклинило, водка, наверно, поджопник дала. Я быстро вскочил на ноги, подбежал к одному раненому, схватил, затащил в БТР. Кто-то мне крикнул, идиот! Убьют! Но я уже тащил второго. Когда бежал за третьим, крикнул, как бы между прочим, всё равно никто не услышал, блядь, замолчите, хватит стрелять! И вдруг тишина, Санёк! С той и другой стороны. Секунд на десять. А для меня и для тех, кто попал в засаду, – целая вечность, чтобы успеть. Я хватаю раненого, несу на броню. Механику говорю, поехали. Он мне – шансов вернуться мало. А я ему, поехали! И нам повезло… Вернулись: спасли и спаслись. Через месяц, наверное, я попал в госпиталь. В Моздок. Так, лёгкое ранение ляжки, шальная пуля. Дня через три полковник заходит и свита штабных, вручают орден, благодарят. И полковник спрашивает, как это мне удалось спасти троих ребят? А я ему возьми да скажи, что это не я, а храбрая водка выручила. Видно, он ничего не понял. С тех пор я водку храброй называю. Она помогает, и тогда помогала: дрожь унять, жалость к чеченцам заглушить, которая оборачивалась гибелью наших солдат, и в то же время проявить себя простой надписью на стене: «Чичи! Вам пиздец!» И никакой торжественности, Саня.
ДЕСЯТЬ ДНЕЙ НАЗАД
Жизнь даёт то, что ожидаешь от неё получить, а не то, чего хочешь.
Комнату наполнял тошнотворный сладковатый запах разлагающегося трупа, который пролежал в квартире, если верить бумаге, белее двух дней. Василий открыл окно, вышел в подъезд, оставив дверь открытой, чтобы дать помещению проветриться. Закурил. Затем вернулся в ненавистную ему комнату.
Напарник ходил за ним по пятам. Василий грозно посмотрел на него: сейчас Андрей был не просто неприятен ему, как эта вонь, он стал ему ненавистен.
Василий перевёл взгляд на то место, где когда-то лежал покойник (говорили, молодая девушка, убита сожителем), – полиция труп забрала, а мокрое место осталось, – задержал дыхание. Он понимал, что ему всё равно придётся мыть квартиру, работа у него такая. А Андрей, как назло, забыл респираторы.
