Александр Бренер - Бздящие народы
ЛЮКСЕМБУРГ, О!
Барбара и Александр подстрижены одинаково: под машинку, 9 миллиметров. Но у Александра нос гораздо длиннее, чем у Барбары, или чем хуй у Александра. У Александра ещё появился небольшой отвратительный животик, а у Барбары нет. Ещё у Барбары есть клитор, а у Александра — целых два волосатых яйца.
Мы едем по Люксембургу. Через весь город Люксембург пролегает огромная трещина. Внутри трещины растут деревья, целый лес, и стоят скамейки. На них сидят туристы: вонючки и конформисты. Трещина похожа на Великий Каньон в Аризоне. Мы не знаем, когда образовалась эта трещина. К сожалению она не поглотила весь этот городишко.
В Люксембурге хуево множество банков и пип-шоу. Это самая богатая деревушка в мире. Может быть, и самая бляд овитая. Прохожие на улицах выглядят соответственно: либо как банковские клерки с отрезанными яйцами, либо как бешенные матки в джинсах.
Люксембург — спазматическая вульва, бюргерский отрыгнувшийся кусок, похабная цитадель. Нас сюда пригласил художник Берт Тейс прочитать лекцию о технологиях сопротивления против отношений власти в эпоху позднего капитализма. Какие ещё технологии! Нужно просто закидать всех куриными яйцами! Но с другой стороны: что будет, если все станут революционерами? Нам ведь нужны и парикмахеры, и кондитеры, и плотники, и писатели? И контролёры в автобусах?! И полицейские?! И тюремные надзиратели?! Да подите вы все на хуй, засранцы вонючие!
Австрийский художник Райнер Ганал, живущий в Нью-Йорке, сказал, что мы — террористы. Сам Райнер — пацифист, суетилка, полиглот и влагалищелиз. Он говорит, что в мире и так слишком много насилия, деструкции и смерти, и что незачем умножать всё это. А мы умножаем.
Искусство у Райнера такое: он приезжает в разные страны и устраивает там читательские семинары. Сначала он учит местный язык, а потом пересказывает на нём своим студентам содержание модных книжек по социологии и эстетике. Между делом он влюбляется в какую-нибудь семинарщицу и переезжает к ней на квартиру. В свои отношения с семинарщицами он вкладывает куда больше энергии, чем сами семинары. Он умный, но слабый и поверностный тип, кроме того модник. Кукушонок, одним словом.
Когда Райнер вёл свой семинар в Москве, его на улице укусила бездомная собака. Райнер подумал, что собака бешеная, испугался, и ему пришлось ходить к врачу: делать уколы в живот. Я видел этот живот: он был весь в дырках и жёлтый от йода. Ему сделали 50 уколов и он совсем охуел от тревоги. В конце концов он попросил у врача справку об уколах, чтобы выставить эту справку на какой-нибудь своей выставке. Но врач чего-то испугался и справку не дал. Райнер поистине мягкотелый тип, иначе бы он выпросил справку. Майк Келли, например обязательно бы выпросил. И Синди Шерман, и Рене Грин, и Джефф Куне тоже.
Мы зашли в бистро на самом краю люксембургской трещины. Мы заказали кока-колу, и тут к нам за стол подсел один иранец. У него был цвет лица, как у маринованной маслины. Он закурил сигарету «Lucky strike» и сказал:
— Ну как вам здесь, в стране джахилийа — стране равнодушия?
Барбара спросила, что он имеет в виду. Иранец пристально помотрел на неё и властно проговорил:
— Запад. Я имею в виду Запад. Он и есть страна равнодушия. Великий Сатана, арсенал империализма, страховая фирма сионизма, бастион неоколониализма. Родина продажных блондинок в ажурных чулках и бомбардировщиков F-15. Кокон Голливуда, Эйфелевой башни и сосисок с сыром. Приют бездарностей вроде Фукуямы и Салмана Рушди. Белый клозет для чёрных какашек ФБР. Что ещё? Перегруженный желудок старика Хельмута Коля. Чао! Я возвращаюсь в Тегеран. Пусть лучше меня повесят в аэропорту шакалы Аллаха.
С этими словами он опрокинул свой стул и вышел из закусочной. Больше мы его не видели.
Где он интересно?
Сегодня ночью в доме художника Берта Тайса Александру и Барбаре приснился одинаковый сон. Будто они вместе со словенским философом Жижеком приглашены на обед в Белый Дом. Но, к сожалению, они забыли предупредить президента Клинтона, что они вегетарианцы. И вот они сидят на лужайке перед Белым Домом, а Моника Левински готовит ужин: жарит на костре огромного верлюда, насаженного на бревно. А Клинтон говорит, что это не простой верблюд, а фаршированный, как русские матрёшки: внутри верблюда — корова, внутри коровы — баран, внутри барана — индейка, а внутри индейки — крошечная птичка колибри.
Вот блюдо наконец готово. Александр получает кусок верблюда, Барбара — кусок коровы, Клинтон — кусок барана, Моника кусок индейки, а философ Жи-жек, как самый дорогой гость — крошечную птичку колибри, самую зажаренную, самую сочную. Однако, ни Барбара, ни Александр мясо не едят — вот беда. Сидят они на лужайке и глотают голодную слюну. Клинтон, Моника и Жижек о чём-то болтают по-словенски, а нам грустно-прегрустно.
ЧИСТАЯ ПРОПАГАНДА
На следующий день в Casino-Luxembourg мы читали доклад под названием: «54 технологии культурного сопротивления отношениям власти в эпоху неолиберализма.» Бля! Доклад! Он проходил в рамках «Manifesta 2» — новой европейской биен-нале визуальных искусств. Мы были чем-то вроде негласных гостей: как уже было сказано, нас пригласил художник Берт Тэйс, один из официальных участников Манифесты. Его проект как раз и заключался в том, чтобы позвать пару-тройку людей с неординарными позициями и послушать их. Но Берт признался, что когда он сообщил кураторам биеннале, что хочет организовать наше выступление, кураторы просто охуели.
Они были резко против, козлы вонючие. Но Берт-мо-лодчага настоял, сучок-паучок.
В сущности, это был не доклад, а настоящий пропагандистский спич. Какого содержания? А вот какого: читайте ниже и врубайтесь!
Глобализация капитализма продолжается. Всё больше несчастных олигофренов и лукавых рабов маршируют на постфордистскую фабрику по промыванию мозгов и оболваниванию. Контроль всюду растет, он, можно с уверенностью сказать, становится тотальным и универсальным. Функции полиции исполняют теперь: всё общество, отдельные его институции, многие-многие граждане. Вольно или невольно. Например, когда вы едете по Европе в машине или на поезде, вы видите лишь омерзительно ровно подстриженные газоны, лишь аккуратненькие, политые из шлангов бензоколонки, лишь обнесённые металлическими изгородями рощицы. Чистота, голубое небо, ни облачка! Мусор — только в бачках, всюду асфальт, неон, цветочки! Однако этот образцовый порядок почему-то порождает только хуёвые мысли: о тотальном контроле, о повсеместном надзоре, о глобальной слежке и полицейском беспределе. Нет нигде куска непросматриваемой властью земли! Нет ни одной беспризорной белки! Все ёлки в лесах учтены! Все движущиеся объекты запаспорти-рованы! Это, знаете ли, страшно, как Бухенвальд! Контроль, вездесущий контроль!
Но бояться всего этого не нужно. Нужно не пасовать, а действовать! Как? А вот как: разрабатывать и внедрять в реальность всё новые и новые технологии сопротивления против зарвавшейся власти. Главное — побольше технологий. Разных, индивидуальных, неповторимых. Нет особой разницы, умные это технологии или дурацкие, традиционные или абсолютно новаторские, и то и другое — органично. Главное — чтобы технологии были действенными и соответсвовали ситуации. Палестинские подростки, например, просто начали хуярить из рогаток по израильским полицейским и успешно хуярили, а не эволюционировали к этой хуй-не от луддитов к марксистам и анархистам через Бакунина и Эмму Голдман. Нет, палестинские подростки просто домыслили огромную шкалу развития, сами домыслили! Или их старшие научили. В общем, школа видна, но на самом деле, может, никакой школы и не было. А может, была. Но тут никакой особой разницы нет, потому что это — совпавшие в разных исторических потоках точки политического сопротивления. История ведь не одна: у каждого человека своя история. Но технологии сопротивления часто совпадают: Вот камни из палестинской рогатки, вот Бастилию штурмом взяли, вот в Индонезии полицейский участок разгромили. Везде, разумеется, всё строится по своим законам, зависящим от аудитории, от ситуации в стране, от того, кто находится в это время в городе, от идеологии. Это, естественно, самое важное: конкретные обстоятельства. Власть разная, и сопротивления тоже разные. Это ясно, но это ещё не всё. Поехали дальше.
Значит так. Стать хорошим сопротивленцем нелегко, ведь для этого нужно признать, что всё, чем вокруг занимаются — полная хуйня. Искусство, музыка, литература, филология, критика. Полная хуйня. Это трудно признать, люди не готовы к этому, ведь они сами во всём этом варятся. Люди хотят заниматься средневековой музыкой или техно, рэпом или дизайном
одежды, или вообще едут куда-нибудь в Индию. Хотя ведь понимают, что власть — говно и надо её ебашить. Надо с ней бороться. Почему же едут в Индию или становятся неоконструктивистами? Очень просто: это — реакция на невозможность стать сопротивленцами по-настоящему. Нужно ведь обладать определённым безумием, определённой бесшабашностью, чтобы хуярить из рогатки или бить стёкла. А может быть, это вообще не нужно? А что тогда нужно? Организовывать новые институции, просвещать молодёжь, издавать журналы, помогать бедным?.. Этим сейчас и занимается большая часть критически настроенных людей. То есть новый конструктивизм, новая социальная справедливость, новое народничество. Это то, что происходит с некоторыми культурными людьми на Западе, здесь. Но результат выглядит очень жалко: опять конкурентная возня, игра самолюбий, амбиции одних и вялость других, зависимость от госудаства, коллективные фрустрации... Видно, что всё это — результат тяжёлой и депрессивной рефлексии, а вовсе не весёлая и нормальная потребность подарить иммигрантам свой счёт в банке или свою квартиру. На всём этом лежит печать надуманности и уныния. Таким путём люди пытаются выбраться из жопы сверхкоммерцированного неолиберализма, отстраниться от ебучей власти. Но мы думаем, что это не выход. Запад давно идёт по пути реформ, но в итоге все опять оказываются в сраке. Власть апроприирует все добрые интенции граждан, ворует и извращает изначальные импульсы. Поэтому мы призываем к полному саботажу. К немыслимому, блядь, охуенному сопротивлению. Да! Каким же оно может быть?
