Иван Аксенов - Готы
Благодатский стягивал трусы, показывал Евочке, как нужно нагнуться и опереться о бортик ванны: входил в нее сзади. Резко и быстро двигался, придерживая готочку за бедра: она тихо скулила и взмахивала влажными волосами, которые прилипали к вспотевшей коже лица. Кончал скоро: тугой струей ударял в ванну. Вымывал член, одевал трусы. В комнате Кавера было уже совсем тихо: спали. Благодатский решал, что пора делать то же. Ложились. Поворачивался спиной к Евочке, она обнимала его. Прежде, чем заснуть — говорила:
— Я на тебя не злюсь. Не злюсь…
Благодатский засыпал со счастливой детской улыбкой на губах. Во сне видел горы.
Утром — просыпался раньше всех, открывал глаза. За окном начинался осенний день, и не ясно еще было, каким окажется он — солнечным или пасмурным. Благодатский видел деревья с обрубленными нижними ветвями и — дальше, за ними — строящийся многоэтажный дом красного кирпича: зеленый и неярко-красный хорошо сочетались на фоне светло-серого неба. Благодатский взглядывал на Евочку: она спала, положив под щеку обе руки и заслонив лицо волосами: осторожно приподнимал их, чтобы не разбудив — посмотреть на лицо. Слышал сзади тихий кашель, поворачивал голову. На кровати сидела женщина и красила ногти.
— Доброе утро, — говорил ей Благодатский.
— Доброе, — отвечала женщина: вставала и уходила, чтобы дать одеться. Одевался, умывался и шел на кухню. Спрашивал:
— Вы, видимо, мама?
— Да, я — мама, — отвечала женщина: сидела за столом, пила кофе и курила тонкую сигарету: аккуратно держала её, чтобы не задеть не засохший до конца лак.
— Хотите, я вам посуду вымою?
— Конечно хочу. Кофе-то хоть выпей сначала.
— Ага, — Благодатский вливал в себя кружку успевшего уже остыть кофе, принимался за мытье посуды.
— Я позднее должна была приехать, но так получилось, — говорила мама.
Благодатский кивал головой и продолжал рассовывать по стойке для посуды мокрые тарелки. Закончив — обувался, прощался и уходил: не дожидаясь, пока проснутся Евочка и прочие. На улице вспоминал, что оставил ночью на краю ванны — маникюрные ножницы с прилипшими к ним мыльными черными волосками.
Благодатский не хотел идти в институт и не шел: возвращался домой, в общежитие. Там — решал, чем займет день. Сначала отправлялся в душ: ехал лифтом на первый этаж. Широкоступенными лестницами спускался в подвальное помещение, содержавшее спортивный зальчик, столярную мастерскую, толстые, обернутые плотной фольгой трубы под потолком, двери, ведущие в помещения неизвестных предназначений, и душ. Душ был небольшой и скорее чистый, чем грязный. В предбаннике, на одной из двух вешалок, Благодатский оставлял свою черную одежду, надевал резиновые шлепанцы и шлепал к душевым кабинкам. Кабинок было четыре: первая работала плохо, вторая получше, третья нормально, а в четвертой не было душа — был невысокий кран для стирки. Туда же вел сток: отработавшая вода по желобку возле стены скользила от первой к последней кабинке и исчезала в квадрате дыры кафельного пола.
Располагал на приколоченной к стене деревянной полочке — принадлежности. Сильно включал воду, делал погорячее. Распускал длинные волосы, вставал на резиновый коврик, подставлял воде лицо. На некоторое время из головы исчезали мысли: только слышался шум воды и ощущалось бегущее по телу тепло. Потом — вымывал волосы, мочалил кожу. Брил при помощи маленького зеркала лицо: держал его в одной руке, другой сжимал бритву и быстро, привычными движениями водил ей по измазанным пеной щекам и подбородку. Начинал припоминать события прошедшей ночи, думал о Евочке. Понимал, что серьезного продолжения эта история не поимеет. Всплывал в памяти образ другой, которая: не звонила, не отвечала на звонки и не хотела видеть.
«Можно с этой готкой еще раз-другой, если она не слишком испугалась из-за подожженной пизды и согласится встретиться… Вроде — потусовался, поебался, и совсем другим человеком себя чувствуешь», — так думал Благодатский, понимая — это не надолго. Вспоминал — яркий огонь на густо-черном и запах паленой шерсти. Думал странное: «Вечно все получается по-дурацки: полез с зажигалкой, поджег… И зачем? Вспомнил, что кто-то там смотрел так — и решил сам посмотреть… Глупость какая… Зато круто как — стриг! Никто ведь так не стриг, только я! А что, если бы попробовал просто — постричь? Так она не разрешила бы наверное… Попробую как-нибудь — с другой». Следом за своими мыслями замечал вдруг, что сжимает в руке — гениталии, не убирал руку. Ждал, пока поднимется член в полную силу, принимался мастурбировать: смазывая головку слюной и держа орган подальше от вымывавших ее струй воды. Яркие, разнообразные картинки-образы появлялись и исчезали перед внутренним взором Благодатского. Сменялись и перемешивались. Чувствуя приближение, Благодатский полностью возвращался под душ: на член лили струи горячей воды, и он выбрасывал из себя сильным залпом сперму, которая размазывалась по стене, стекая на пол, к желобку, и становилась упругой и резиновой.
После, прежде, чем вытереться, — размахивал волосами: вперед-назад и влево-вправо — чтобы скорее высыхали. Летали крупные капли и разбивались о светло-голубую плитку потолка и стен. Возвращался в свою комнату.
В больших светлых комнатах общежития были очень высокие потолки: по слухам, когда-то давно его переделали из сумасшедшего дома: содрали войлок с оббитых им по обыкновению стен и залепили — бледными обоями. Благодатский не знал — правда это, или чья-то выдумка, но ему нравилось думать, что какое-то время назад о стену возле его стола и кровати бились головами буйнопомешанные, скаля зубы и капая на пол густой пеной — вроде той, при помощи которой он бреется. Бледные обои этой стены украшали в беспорядке наклеенные на них листы черной копировальной бумаги, два старых серо-зеленых противогаза с обколотыми и чуть поржавевшими фильтрами, а также широкоформатная фотография самого Благодатского: в полный рост, со злыми глазами и вскинутой вверх правой рукой.
Благодатский убирал в шкаф принадлежности, вешал на веревку полотенце. Рылся в холодильнике — в поисках съестного. Находил, ел. Кипятил и пил — зеленый чай. Решал съездить в магазин: за книгами. Смотрел на не застеленную кровать соседа по комнате и друга по совместительству: поверх смятого одеяла лежала книга и мятые джинсы. Думал: «Уехал все-таки учиться! Три дня валялся, а тут вдруг уехал… Жаль, а то — можно было бы вместе съездить». Переодевался, вместо футболки и свитера надевал — черную рубашку и пиджак. Расчесывал волосы, не собирал в хвост — оставлял распущенными: чтобы не останавливали в метро менты. Выкладывал из кармана джинсов документы: студенческий и проездной билеты. Брал пакет и выходил.
Возле общежития стояли двое ближних иностранцев: смуглые, с гнутыми носами, курили, пили пиво и разговаривали: с трудом подбирали русские слова, ломали и коверкали их. Говорили громко, словно разделенные расстоянием в два метра, жестикулировали и часто сплевывали. Благодатский проходил мимо: замечал круглый белый след от плевка на ботинке у одного из иностранцев. Думал: «Хачи, блядь…» и спешил к метро.
В метро, неподалеку от турникетов, как назло — оказывался мент. С круглым красным лицом, в мятых брюках, стоял он и разглядывал паспорта часто подымавшихся эскалатором ближних иностранцев. У Благодатского не было с собой проездного, но платить за проезд — не собирался. Выжидал, пока взглянет мент повнимательнее в чей-то неразборчивый паспорт, и проскальзывал между турникетных створок — следом за толстой теткой. Быстро добирался до Арбата.
Выходил из метро, закуривал. Не сворачивал сразу — проходил чуть вперед: сворачивал налево. Откуда-то справа подбегали два неформала: пьяные, грязные, дымили они дешевыми сигаретами и просили:
— Пацан, помоги питерским панкам! Дай мелочи — на пиво!
— Нету, — бурчал Благодатский, закуривал сигарету и проходил мимо.
— А еще неформал называется! — возмущались вслед панки. — С хайрами!
«Это я — неформал?» — удивлялся за себя Благодатский и двигался дальше: к книжному магазину. Подходил, привычно поднимался на второй этаж. Осторожно смотрел на мужчин в костюмах, охранявших книги при помощи электромагнитных скоб, которые протяжно пищали при попытке вынести за пределы торгового зала неоплаченный товар. Мужчины не смотрели на него: смотрели на выходивших. Нырял в заросли книжных полок: сразу отправлялся к зарубежной литературе, останавливался там. Брал книги в руки, листал их.
Как всегда удивлялся тому, какое количество удовольствия доставляет разглядывание и прикасание к свежим, еще не бывшим в употреблениях книгам: плотные обрезы, не загнутые уголки страниц и сильный запах типографской краски. Как всегда — разглядывал книги и мечтал написать собственную: чтобы кто-то так же приходил, вертел в руках и уносил после домой: читать. «Напишу. Куплю компьютер, придумаю и напишу. Чтобы написать — главное иметь: что сказать. Так у меня ведь есть, есть…» — так думал Благодатский и разглядывал очередную книгу. Выбирал две: не в переплетах, в обложках. Находил угол, в котором не могли увидеть его маленькие камеры, прицепленные к потолку магазина. Вставал: лицом — к полкам, спиной к покупателям и консультантам. Перелистывал сначала одну, затем — другую книгу в поисках прозрачной ленты с намагниченными металлическими полосками-индикаторами: улавливали электромагнитные скобы у выхода поля этих полос, если покупатели не размагничивали их — оплатив покупку. Находил: делал вид, что внимательно читает что-то, а сам — специально отращенным длинным ногтем на среднем пальце правой руки аккуратно и незаметно отскребал край липкой ленты: почувствовав, что: длина достаточна, — медленно тянул вниз и вырывал полностью, оставляя на корешковом поле книги только неровную полосу-след. Проделывал то же самое — со второй книгой. Все время работы хорошо развитым боковым зрением следил за происходящим слева и справа: не подходят ли близко консультанты, не следит ли так же внимательно кто-нибудь за ним, притворяясь обыкновенным покупателем. Волновался: чувствовал, как подрагивает и гулко стукает сердце, вспоминал сосредоточенных и серьезных мужчин, стоящих у выхода. Думал: «А вдруг… может, не стоит? Может…» — и так далее сомневался Благодатский и не ждал ничего хорошего в случае неудачи. Знал: шанс попасться существует всегда, пускай и очень небольшой. По обыкновению старался проанализировать ситуацию внутренними ощущениями, интуицией: внутри было нервно, но казалось — ничто не предвещает провала. Сминал и выбрасывал вырванные полоски, с книгами в руках шел к другой полке. Оглядывался. Прятал книги — сзади, за пояс брюк: под пиджаком. Оправлял брюки спереди, подтягивал ремень, поправлял рубашку. Направлялся к выходу. Приближался к затянутым в костюмы мужчинам и электромагнитным скобам — своеобразным воротам в другой мир: светлый и свободный. Один, справа, не обращал на него внимания, второй посматривал из-под темных очков. Благодатский знал, что если его поступок заметили сторонние наблюдатели или камеры с потолка, то — в этом месте должны остановить. Часто размышлял о том — что было бы, но ни разу не попадался: несмотря на долгую практику или же — благодаря ей. По мере приближения к выходу сердце стучало скорее и скорее, но — не громко, а как-то глухо и широко, словно расползшись внутри плоским блином. Самый крепкий удар случался тогда, когда удавалось-таки безнаказанно миновать электромагнитные ворота: уже на лестнице сердцебиение начинало приходить в норму. Второго выхода — на первом этаже — можно было не бояться. Благодатский не боялся: спокойно выходил и закуривал: с удовольствием и облегчением глубоко вдыхал густой сигаретный дым. Возвращался домой. По дороге — доставал из штанов книги, укладывал их в пакет. Шел к метро, но — сворачивал на Старый Арбат: хотел в туалет и не хотел платить за него рубли: поэтому шел в конец Арбата, к Макдоналдсу.
