Дзиро Осараги - Возвращение
— Томоко это знает.
После этого она опустила свой взгляд и замолчала.
Саэко наблюдала за ней некоторое мгновение и затем мягко спросила:
— Вы в самом деле обо мне ничего не говорили?
Томоко вновь кивнула головой. Затем, как будто очнувшись от сна, она открыла свою сумочку и сказала:
— Отец сказал, что я не должна была принимать бриллиант.
Саэко лишилась дара речи, и её лицо стало белокаменным как кусок скульптуры. Наконец, строго глядя на Томоко, она сказала:
— Значит, вы всё-таки рассказали обо мне?
— Нет, — ответила Томоко с невинным видом и, почувствовав себя легко, рассказала, что она не рассказывала отцу о Саэко, но он вдруг по настроению открыл её сумочку и обнаружил в ней бриллиант. — Так как он сказал, что получать такие подарки нехорошо, я его возвращаю.
Саэко не поверила подобному объяснению.
— Странно, — пробормотала она. — Вероятно, он понял, что это я подарила его вам.
— Этого не может быть. Я ему ничего не говорила.
— Может это и так. Нет, ваш отец понял, что это я, — сказала она глухим голосом. — Он всё ещё ненавидит меня.
— Нет. Он спросил меня, кто дал его мне, но я ответила, что не могу сказать.
— Тем не менее он понял, что это была я.
Томоко была поставлена в тупик потому, что не знала, как убедить её. Поразительно, что Саэко сама себя убедила в этом и теперь сидела, переживая.
— Ему не нужно и говорить, так как он всё видит насквозь. Страшный человек, — сказала Саэко с озабоченным выражением лица. — Особенно это касается бриллианта. Когда он его увидел, то сразу понял… А, это она… Томоко, вы, действительно, ему ничего не говорили?
— Ни слова. Хотя это и плохо с моей стороны, но раз отец сказал мне сделать это…
Саэко ничего не ответила, но её изысканный профиль выдавал душевные муки. Казалось, что она пыталась овладеть собой, но не могла. Томоко глубоко вздохнула.
— Саэко, я ничего не говорила о вас моему отцу.
— Ну, хорошо. — Улыбка появилась на её холодном лице. — Что сделано, то сделано. Я всегда говорю себе так, когда со мной случается что-то ужасное. Но ваш отец знает, что это я. Если даже он не догадался в тот момент, то понял это позднее. Возможно, рассердившись, он придёт ко мне и скажет, чтобы я не делала излишних вещей. Что ж, пусть приходит, и я с ним встречусь. Не переживайте, Томоко.
Её голос был радостный, и глаза блестели. В этот момент Саэко почувствовала, как новая жизнь загорается в ней подобно тому, как вспыхивает тлеющий уголёк от притока воздуха, и её лицо приняло необычно сильное, беспощадное выражение.
НОЧНОЙ ТУМАН
Кёго смог приехать в Токио только в середине осени. Он вышел в город с Токийского вокзала и стоял на остановке в ожидании трамвая. Недалеко перед ним тянулся старый внешний ров Императорского дворца, который был наполовину заполнен грязью, кирпичом и всяким мусором от пожаров, и всё это было перемешано с небольшим количеством оставшейся воды, представляя собой заброшенный и печальный вид под лучами осеннего солнца.
Кёго смотрел на ров, и у него в памяти всплыл когда-то прочитанный рассказ Henri de Regnier. Очень обычный человек после очень обычной скучной жизни в качестве конторского служащего или кассира в банке вышел на пенсию по старости. Его пенсия и те небольшие накопления, которые он смог сделать, позволили ему купить небольшой домик в предместье, и впервые в жизни он мог жить, как хотел, хотя и довольно скромно. Он настроился на счастливую старость, ибо он был хороший, простой человек с небольшими потребностями, и подобно типичному французу, довольствуясь маленькими радостями, был готов спокойно жить, не беспокоя никого, если его самого не будут беспокоить. Из гостиной своего нового дома он мог видеть растущую возле дороги акацию. Это было большое старое дерево, и его ветви простирались широко и красиво. Он увидел его в первый же день, когда въехал в свой дом, и с тех пор дерево стало его другом в его монотонной маленькой жизни. Ему нравились формы и размах его ветвей, и любование им наполняло его чувством достатка. Оно было идеальным другом, и в их дружбе не было осложнений, какие бывают в человеческих отношениях. Когда он вставал утром и шёл поднимать жалюзи, он уже думал об акации, и, увидев её во всей красе, сверкающую в лучах утреннего солнца, не мог не поздравить себя со своей счастливой жизнью. Каждый день он выносил кресло в сад и сидел в тени своей акации, читая или принимая пищу. У него не было ни таланта, ни честолюбия, и он был убеждён, что никто не может иметь более счастливую старость. Впервые жизнь была благосклонна к нему, и только сейчас в свои последние годы он почувствовал, что стоит жить. Постепенно акация, которая была одного с ним возраста, стала его самым близким другом, и он почувствовал, что его жизнь и жизнь дерева как-то связаны друг с другом. Естественное чувство для одинокого старого человека.
Однажды утром, когда он был ещё в кровати, он услышал необычные звуки на улице. Он вскочил и бросился к окну. Несколько рабочих, посланных городским муниципалитетом, стояли около его акации. Они уже обрубили её ветви и начали выкорчёвывать её голый ствол. Акация мешала уличному движению, и её надо было убрать.
Печальный вид рва, который заполняли разным мусором, напомнил Кёго этот рассказ. Он был бесполезен, и они засыпали его, и никто не знал, что будет построено на этом месте. Вода вносила огромное разнообразие в облик города, смягчала его атмосферу, придавала особое очарование. Но никто не думал об этом, и работа форсировалась в чисто японской манере. Никого не волновало, что это была знаменитая набережная Яэсу, названная так в честь Jan Josten, который приехал и жил в Японии, когда она была ещё отгорожена от всего мира, или что сам ров принадлежал замку Тиеда, знаменитому в истории страны задолго до того, как он стал Императорским дворцом. Ров был бесполезен в современном Токио, поэтому никто не высказывал сожаление по поводу того, что грузовики постепенно заполняли его мусором. Кёго был уверен, что ничего подобного не могло бы случиться в Париже. Если бы кто-нибудь там начал переделывать исторический ров или улицу, все граждане выступили бы с шумным и упорным протестом. Они признали бы их неудобство, но это не остановило их от любви к ним.
Кёго отвернулся от рва с его последними остатками воды. В это время подошёл трамвай. «Глупо думать обо всём этом», — сказал он себе. Токио — это большое общежитие для людей, приехавших из разных уголков страны, которые не считают его своей родиной и которым безразлично, какие изменения в нём происходят.
Кёго сошёл с трамвая на остановке Хитоцу-баси и подошёл к зданию, в котором размещался лекционный зал Керицу. На афише у входа большими чёрными буквами были напечатаны темы сегодняшних лекций и имена лекторов. Среди них было имя Тацудзо Оки и тема его лекции «Логика в условиях новой культуры». Лекция уже началась, и вестибюль был пуст. В кассе ему сказали, что комната ожидания лекторов находится за углом здания, куда можно пройти через боковой вход.
Послеполуденное осеннее солнце светило Кёго прямо в лицо, и его лучи окрашивали в золотистый цвет ещё оставшиеся листочки деревьев. Открыв дверь, он вошёл внутрь. Голос выступавшего лектора был хорошо слышен через микрофон, который придавал ему металлический оттенок. Комната ожидания находилась на левой стороне коридора, и, заглянув в неё, Кёго увидел трёх или четырёх человек, которые сидели вокруг круглого стола и о чём-то оживлённо беседовали. Никто из них не обратил на него внимания, и он обратился к пожилой женщине, которая в углу комнаты была занята приготовлением чая.
— Где я могу видеть господина Оки?
— Оки? Я, к сожалению, не знаю… Он лектор?
Молодой человек, сидящий верхом на стуле, оглянулся и ответил Кёго:
— Профессор Оки сейчас читает лекцию. — Он посмотрел на свои часы. — Он должен закончить, примерно через десять минут.
— Мне бы хотелось повидать его. Могу я подождать здесь?
— Пожалуйста, располагайтесь.
Поношенный диван стоял около окна. Даже отсюда Кёго мог слышать доносившийся их аудитории голос Тацудзо Оки, который звучал пронзительно и даже молодо для его возраста. На какой-то момент Кёго даже захотелось пойти в аудиторию и послушать лекцию. Он видел фотографии Оки в журналах, но никогда во плоти, и не имел на этот счёт особенного желания. В своём неожиданном письме Оки просил связаться с ним, когда Кёго будет в Токио, так как он хотел кое-что обсудить с ним. Но Кёго так и не смог настроить себя на поездку и даже не ответил ему.
В своём письме Оки не написал, зачем он хочет видеть Кёго, но это определённо имело отношение к Томоко, поэтому он не мог игнорировать его, как бы не интересна была ему эта встреча. Письмо постоянно напоминало о себе и постепенно превратилось в своего рода бремя, болезненно давящее на его настроение.
