Чарли Уильямс - Сигареты и пиво
Только в этот раз окно не открылось. Он ебаный шпингалет поменял или еще че, потому что я простоял там три сигареты и не смог открыть.
Я покачал головой и прислонился к стене, думая, че бы предпринять, и ощущая себя подручным, на самом деле я всю жизнь себя так ощущал, ну, где-то в глубине души.
Только если приглядеться повнимательнее, я теперь был не просто подручным. У меня была пушка. А у подручных пушек не бывает. У них есть “Форд Капри” и кожаные перчатки, а больше ни хуя подручному не надо. А мне было нужно еще кое-что, и это кое-что лежало в моем вещмешке. Так что я был не совсем подручным. Я был Клинтом Иствудом.
И знаете, только я это осознал, тут же понял, что все делаю правильно. Я знал, что меня в эту передрягу втянули копы, но, скорее, они меня к ней привели. Клинт указал им путь, чтобы они смогли указать его мне. Я знал, что так оно и было.
Нутром чуял.
Я чуял, что это все. Настоящая разборка, как всегда бывает у Клинта с бандитами. И никогда не увидишь, чтобы он или бандиты уходили с порезами и синяками. Из такой передряги выходишь еще более крутым чуваком. Или корчишься на песке, пока из тебя вытекает кровь.
Да ладно вам.
Я не боялся.
Я вытащил пушку. Это был большой крутой пистолет. Я сунул его в карман кожанки, которую легавые любезно согласились вернуть. Пистолет клацал и звякал, из-за разводного ключа. Это звук мне нравился. Я чувствовал себя профи. Разводной ключ нужен, чтобы защитить себя, но если выполняешь спецзадание, нужно нечто большее. Я стоял, клацал, звякал и думал о том, как пробраться внутрь, когда услышал какой-то звук.
Я присел и начал красться вдоль стены, колени хрустят, голова болит, живот ноет от того, что я хуй знает сколько не ел. Я полез за пистолетом, но он клацал, звякал и не отцеплялся от разводного ключа. Достать его я смог, только порвав ебаную куртку по шву. Надо будет потом раздобыть себе наплечную кобуру или че-та типа того, правда, я не мог вспомнить ни одного магазина в Манджеле, где бы такую кобуру продавали. Может, Сэл мне сошьет? А еще она могла бы пошить мне красивое пончо. И шляпу.
Снова раздался шум — на стоянке, в кустах между стоянкой и Уолл-роуд. Хрустят ветки. Шуршат сухие листья.
Я пополз дальше, пригибаясь и прижимаясь к стене. Я ощущал холодную сталь в своей руке, поэтому был в себе уверен. Я забил на безопасность. Но я не тупой, не подумайте. Маленькое деревце неподалеку раскачивалось, хотя не должно было, ветра-то не было. Я перебежал на другую сторону двора и присел у стены, потом встал на цыпочки, глядя на дерево, выставил вперед пушку и втянул в себя живот. За спиной взревел мотор.
Я крутанулся на месте и чуть не наебнулся. Длинные лучи света упирались в начало переулка. Фары. Сюда сворачивает тачка.
Я перебежал переулок и схоронился за мусорными баками в углу. Там, конечно, воняло, но я и не такое нюхал. Когда я приземлился на жопу, мохнатые твари рванули в разные стороны. Терпеть ненавижу крыс, бля, но мысль о тюрьме Манджела я все равно ненавижу больше. Въезжает тачка, паркуется ровно по центру, водила глушит движок. “Капри” 1,3. Мотор от газонокосилки замолкает. Дверь открывается. Выходит телка.
Шмоток на ней нет.
Нога в гипсе.
Ни хуя же, говорю я себе. Тощая слишком.
Можно было сразу понять, что это Мона, достаточно посмотреть на лицо. На ней будто маска, пустая и сонная, а за маской что-то прячется. Она стоит у тачки, загораживая переднюю дверь. Из двери высовывается нога, дает Моне пинка под зад, она падает на асфальт. Она смотрит в сторону, лицо у нее перекошенное и несчастное, коленки ободраны, нога сломана, и так далее. Но потом лицо снова становится пустым и сонным, а за ним прячется что-то еще.
На гравий спускаются ботинки. Встает чувак — это Дубина.
Потом из той же двери появляется Ник Как-его-там.
Нобби вылезает с водительского места.
Ник встает рядом с лежащей Моной, смотрит на нее и трясет головой. На нем кожаное пальто, аж до пола. Ему оно не идет. Но Нику Как-его-там ваще никакая одежда не идет.
— Подними ее, — говорит он и идет дальше, он явно недоволен. — Затащи ее внутрь. — Он идет к задней двери и заходит.
Нобби бежит за ним, придерживая дверь, чтобы она не закрылась. Он держит дверь для Дубины, который поднял Мону и развернул ее лицом к себе, как будто он ее ебет. Только он не может ее ебать, потому что член у него в штанах. Одну грязную руку он кладет ей на спину. Второй хватает за задницу. Входит внутрь.
Дверь, закрываясь за ним, начинает скрипеть, предупреждая меня, что это мой последний шанс, все, иначе мне светит тюрьма Манджела. Я вскакиваю и выбегаю из-за баков, ни один не задев. Дверь в “Хопперз” визгливо скрипит, все еще предупреждает. Двадцать ярдов я пробегаю без проблем, поэтому до двери добираюсь только так, там всего ярдов десять. Тихо и аккуратно просовываю ногу в дверь.
Потом какое-то время стою — не шевелюсь и почти не дышу. Пусть они зайдут в зал, разместятся, нальют себе выпить, закурят, ну и так далее. Я ж профи. Я Клинт, и я заметил бандитов.
Смотрите и учитесь.
“…девяноста восемь, девяносто девять, сто”, — бормочу я себе под нос. Очень тихо открываю дверь. Вообще, эта дверь — тварь скрипучая, но у меня она не скрипит. Я заглядываю внутрь. Свет, идущий из зала, освещает пол и несколько стульев. Я слышу, как кто-то стонет и как кого-то трахают. Стон-трах-стон-трах, типа того. Я вхожу, подняв пистолет.
Жду, пока дверь тихо и медленно закроется, потом у меня появляется одна мысль, и я лезу в карман кожанки.
Достаю разводной ключ.
Но в этот раз не для того, чтобы вышибать людям мозги. Я сажусь на колени и засовываю разводной ключ в дверной проем, чтобы дверь не захлопнулась. Насколько я понял, замок сломан, а мне, возможно, придется выбираться отсюда на всех парах.
Видите? Во мне был Клинт. Клянусь, был.
Оказывается, это Нобби ебет кого-то, пыхтит и стучит. Я это знаю, потому что это не может быть Ник. Не спрашивайте, почему, я знаю, что не Ник Как-его-там пялит Мону, знаю, и все тут. Он не такой, типа того. И знаю, что это не Дубина, потому что он передо мной, идет по залу и медленно поворачивает голову в мою сторону.
— Эй, — говорит он, заметив меня и замерев на месте. — Эй ты, ебан…
Но тут он затыкается. Потому что я в него стреляю. Я убиваю его, пустив ему пулю в голову. И не понимаю, что делаю, пока не убиваю его. Курок нажат, пуля вылетела, его голова разлетелась. То есть, ее больше нет, ну, у него на плечах, в смысле. И вот он стоит без башки, руки тянутся к дубинке, и кровища хлещет, как помои, которые выливают на задний двор. Руки и ноги у него дрожат, но он все равно достает дубинку и проходит по деревянному полу пару ярдов. И только потом падает.
— Ебаный в рот, — говорю я, глядя на волыну. Плим сказал, что это мощная штука, но все равно, ни хуя себе.
Больше трахов-стонов не слышно. Слышно только, как чьи-то ноги скользят и кто-то скулит. Скулит Мона, но звук тихий, как будто ей рот заткнули полотенцем или еще чем. Она пытается кричать, но у нее ни хуя не получается. А ноги скользят у Нобби, потому что он пытается спрятаться, пока я до него не добрался. Но никуда он не денется. У меня есть пушка, очень мощная пушка. Я захожу в “Хопперз”, большой и крутой, вооруженный крутым пистолетом.
Я смеюсь.
Слишком поздно, приятель, думаю я, видя, как его щиколотка в носке исчезает за стойкой. Телка остается лежать, уткнувшись лицом в бывшую сцену, ноги свисают вниз, а жопа болтается в воздухе, руки привязаны к столу джинсами.
— Все путем, дорогуша, — говорю я, подмигивая ей. Но она меня не замечает, у нее кляп во рту, ее только что ебали, и хер знает, что с ней еще сделали.
Я подхожу к краю стойки и заглядываю за нее.
И вижу его, он лежит скрючившись, на нем ни штанов, ни трусов, руками закрывает голову, типа, ему это как-то поможет. Не поможет. Этому рыжему уебку уже ничего не поможет.
— Это за то, что ты заставил меня сесть в 1, 3, — говорю я ему. — И за то, что ударил мою Рэйч.
И стреляю ему в голову.
Только вот пуляв этот раз не вылетает из ствола.
— Погодь-ка секунду, — говорю я, снова нажимая на курок. Пистолет щелкает, но не бабахает. — Мудила, — говорю я, вспоминая злобные глаза Джоны в зеркале заднего вида. Сначала убери этого Как-его-там.
Нобби убирает руки от головы. Он смотрит на меня и все понимает. Я продолжаю щелкать, а он встает на ноги, и на еблище у него появляется ухмылка, становятся видны его щербатые зубы, поэтому ухмылка напоминает большой покоцанный банан. На нем футболка и белые носки с синими полосками, а больше ни хуя. Но его это не парит. И ухмылка превращается во что-то еще менее приятное. Чесе говоря, и до того было не сильно приятно, но теперь выражение лица стало каким-то совсем паскудным. Он смотрит на меня, берет бутылку и разбивает ее об стойку. Судя по запаху, перно.
