Алексей Рыбин - Черные яйца

Дуэль. Смех один. И не убил он капитана этого, промахнулся. А капитан и вовсе в воздух пальнул. И на тебе – трибунал, рейс до Ростова, а потом сразу сюда – вот тебе курорт, батенька, Гудермес называется. А капитан – в Грозном. Жив ли? Бог его знает. Такая вот дуэль. Со счастливым исходом.

Скотина первейшая. Что же я наворотил, что же я с собой сделал? Поздно. Не стоит и думать об этом. И о Петербурге, и о дуэли – проехали. Идти нужно.

А куда идти? Куда идешь ты, поручик Огурцов? Камо грядеши? Кто виноват? Что делать?

Что делать? Выживать. Как? Никто здесь этого не знает. Дело случая. Выживать – и все. Можно прижаться к пятнистой броне БТРа. А можно и не прижиматься. Можно пулю словить вот так – идучи по скалам. А можно и на БТРе на фугас попасть – никто здесь не застрахован. На то и война. Ноу секьюрити, май фрэнд.

Никто твой покой охранять не будет – никакие парни в черных пиджаках с рациями в карманах, как на петербургских балах, – здесь ты сам себе охрана. И не только себе. Говорят, что всей России. Кто это говорит? Тоже, в черных пиджаках. Только на секьюрити не похожи. Толстые все, отъетые. Россию, говорят, спасем. И каждый ведь знает – как. И все у них так просто. Один говорит – за год, другой, посерьезней лицом, – за три. Вот и иду – поручик Огурцов, двадцать три года, из хорошей семьи, холост, прописан, не выезжал, не был, не привлекался...

Два опасных места уже миновали. На последнем на прошлой неделе казаков постреляли. Все как водится. А через несколько дней головы возле штаба нашли. Выставили на обочине, сволочи.

War is over. Война окончена.

Какое, на хрен, она окончена. Здесь она перманентна. Здесь просто иначе не бывает.

Генерал Ермолов тут давеча приезжал. Поздравлял с окончанием военных действий. Осталось, мол, ерунда. Зачистки. А там и заживем славно.

Вот за этим леском поселок. Считай, пришли. Маленький поселок – десяток домишек. Иди, поручик Огурцов, зачищай со товарищи.

А в Петербурге сегодня праздник. День независимости, шутка сказать. Балы, приемы. Тут довелось туда позвонить. Говорят, Стинг приезжает. В Павловске в вокзале играть будет. Вроде, по приглашению великого князя приезжает, Владимира Владимировича Вавилова.

Ну что, входим в лесок. Ребята только что вернулись, вроде чисто.

Да и лесок-то – одно название. Три с половиной дерева.

Грохнуло справа, со скал. Упал. Слева – автоматная трескотня. Где же они там прятались, в этом леске? Три с половиной ведь дерева. Вот ведь, мать его так!

Подкатился сержант, укрылся за валуном. Начал бить короткими по скалам.

– Вон там они, в расщелине, – прохрипел он Огурцову. – Ах, бляди!

Огурцов лихорадочно соображал. Вон там хорошее место. Сменить позицию и...

– Куда, поручик?! – заорал сержант, когда Огурцов резко вскочил на ноги и, пригибаясь, бросился к намеченной им позиции.

Всего-то метров семь.

Сержант Михалков в прошлом и сам был неплохим брейк-дансером. Поэтому он невольно оценил изящество и законченность «волны», которая прошла по телу поручика Огурцова, – от колен к шее, с широкой амплитудой.

Несколько лет назад брейк победно прошествовал по салонам обеих столиц. А теперь вот и до здешних мест добрался. В другой только ипостаси.

Сержант Михалков вставил запасной рожок.

Глава третья

ВОЛШЕБНЫЙ МАЖОР

Я всегда опасался писать о нем. И не только потому, что в теме есть привкус вульгарности.

«Кому-то жизнь – карамелька...» – думал Царев, размашистым уверенным шагом двигаясь от «Сайгона» к Московскому вокзалу.

Он не грустил. Грусть – это обычное человеческое чувство, это нормальное состояние, которое приходит, уходит, снова возвращается, и в конце концов к нему привыкаешь. Грусть можно залить водкой – совсем немного бывает нужно – грамм сто, если в хорошей компании. А в плохой – допустим, триста. И уходит грусть, исчезает, как и не было.

Можно ее, матушку, работой заглушить. Загрузить себя под завязку, сидеть в офисе до ночи и сверять цифры, или, ежели не в офисе, то на стройплощадке какой во вторую смену вписаться, или двор мести вместо двух раз в сутки – четыре, да лестницы помыть – это уж кто на что горазд. С грустью справиться, короче говоря, русскому человеку проще пареной репы. Тут не грусть, тут другое.

Он не думал даже о том, за что его так подставил Грек. В том, что операцию по уничтожению неугодного сотрудника провел именно он, Царев не сомневался ни секунды. Не был бы он Греком, если бы поступил по-другому.

Сначала Царев не понимал, для чего было нужно Георгию Георгиевичу затевать всю эту историю – он ведь, Царев, отвалил от его бизнеса уже больше года назад. По-хорошему отвалил, хвостов так называемых за собой не оставил. Долгов – и подавно. Это нужно идиотом быть, чтобы таких людей, как Грек, в кредиторах у себя держать.

Грек даже посоветовал ему тогда недвижимостью заняться и людей нужных показал, и бухгалтера присоветовал. Женщина вполне с виду приличная, Надежда Петровна, полненькая, пожилая, скромненький такой хомячок в пуховом платочке, который она даже летом не снимала с покатых своих плеч.

Дело пошло, ух как пошло. Дело-то новое было, неосвоенное. Конкурентов не было практически. Коммуналок, как грязи: расселяй – не хочу.

«Хочу», – говорил Царев.

Расселяли.

Квартир столько в городе пустующих: люди за кордон валят – покупай – не хочу.

«Хочу», – говорил Царев.

Покупали.

Потом, натурально, продавали. Новым этим, как они о себе говорили, русским.

Дочерние предприятия стали образовываться. Ремонтные конторы. Новые эти самые русские, они же ни в качестве квартир, ни в качестве ремонта ни черта не понимали. Грек – он гением был. Настоящим. На пяти языках говорил. Хотя и инженер по специальности. Именно он и выдумал этот неологизм – «евроремонт». И всех сразу одним этим словом купил.

«Euro-repair». Ремонт Европы. Если с английского. Почти план Маршалла. А если с французского «Euro-remonte» – восстановление Европы из руин.

Хотя, может быть, и есть в этом сермяжная правда. И восстановление прогнивших коммунальных квартир, и наведение порядка в городском хозяйстве, и даже смутные прогнозы на введение единой европейской валюты с ее неизбежными спадами и подъемами в борьбе с юрким, словно ящерица, и таким же зеленым долларом.

Но Грек-то сообразил. Выдумал новое слово. И как покупались на него – сказка просто. Белые стены, черная мебель. Качество никого не волновало. Стояки не меняли, красили, замазывали, панелями закрывали. Потолки подвесные – это отдельная песня. Пенопласт в дело шел, облагороженный, правда, подкрашенный, подрубленный... Но случись пожар – даже думать не хочется.

Не хотелось.

Никто об этом тогда не думал. О количестве ядовитой заразы, которую пенопласт этот вкачает в квартиру, случись что – кому до этого дело было? Белые стены, черная мебель. Денег срубили на этом за год – каждый вечер Царев со старым другом Ихтиандром либо в «Астории», либо в «Прибалтийской», либо просто дома у Царева – тоже неплохо квартирку отделал, благодаря дочерним предприятиям. Сходили бы и в «Европу», да, как на грех, ремонт там случился. Хоть и не очень хорошо сделали, но шведы с финнами про «евроремонт» ведать не ведали и сделали по старинке – «ремонт пятизвездочного отеля». Как деды-прадеды завещали, ja. Чтобы, допустим, герр Шаляпин приехал – и доволен остался.

Новые-то эти приходили в свои евроквартиры, проверяли стены. Тест у них специальный для «евроремонта» был. Три выстрела из волыны – либо вся штукатурка сразу на головы падает, либо три аккуратных дырочки остаются после обстрела. Если вся – каюк продавцу. Штукатуры никого не интересовали. Если три дырочки – вот тебе, братан, денег на шпатлевку, вот тебе за моральный ущерб, а квартиру берем, какой базар. Просто просится такая квартирка...

Нервная работа, конечно, но Царев воспитан был на фарцовочной беготне, нервы у Царева были крепкие, он понимал, что вышел на другой уровень – «жувачки – пу-рукумми-йе», джинсы, видаки, потом – машины битые, подновленные, теперь вот – квартирки... Ничего, выдержим. Прорвемся.

Впереди маячили совсем уже головокружительные перспективы – «цветмет». Знакомые, которые этим делом занимались, давно говорили Цареву: бери «цветмет» – золотое дно. Действительно, золотое дно.

По всей России необъятной этот «цветмет» висел, лежал, стоял: в проводах, отрубленных от линий электропередач, таился в земле в виде кабельных месторождений, прыщами вскакивал в виде бюстов, бюстиков, головогрудей унесенных ветром перемен вождей, лидеров, секретарей, пионеров, пионерок, решеток, собачек, доярок, девушек с веслами, с косами, с флагами. Мужчин дорогостоящих также было немало – с пионерками, с решетками, с собачками, с веслами, с косами, с флагами и без.

Про то, что на заводах творилось, – даже думать не хотелось. Сразу слюни течь начинали. Заводы – особая статья. Царев с детства любил читать книжки братьев Стругацких. Особенно любил «Пикник на обочине». Понимал, что при каждом заводе свой Сталкер имеется. Соваться туда не стоит. Каждый завод – это Зона, через которую только местный Сталкер может провести. На самом деле хватит и девушек с веслами, головогрудей, бюстов и прочих металлических кунштюков.