Ирвин Уэлш - Тяжело в учении, легко в бою (If You Like School, You’ll Love Work)
– Ты-то, конечно, будешь любить, моя маленькая красавица!
Инди повторяет его движения, и они веселятся, боксируя и играя в драку. Мне этого не вынести – маленькая девочка внутри меня тоже хочет поиграть с ними. Но я встаю и ухожу.
– Ага, целых пять лет, а потом заработают мозги и железы, – бросаю я по пути к дверям.
– Кто это вам на хвост наступил, Ваше высочество? – В его рыке слышится злоба.
Мама испуганно озирается, на лице – изумленное непонимание происходящего; она механически продолжает опрыскивать паучник водой. Я тыкаю пальцем в свое предплечье.
– Сначала посмотри татуировку на запястье, а потом заливай, был ты идеалистом или нет. Сейчас ты просто трус, вот и все.
– Думай, что говоришь, дочь, – рявкает он в ответ. – Ты переходишь границу.
О, любимое выражение. Но я уже не в комнате, поднимаюсь, перепрыгивая через две ступеньки. В этой семье я изгой. Сейчас оплот семьи – мелкая зануда Инди. Ребенок как наркотик – стоит ей появиться в комнате, и они превращаются в сюсюкающих дебилов. А от меня только проблемы, я – живой укор совести, воплощение их жизненной несостоятельности. Потраченные впустую деньги на университет в Стирлинге, который я бросила, еще больше денег вбуханных в Миднайта, от которого, видимо, не будет толку, – он охромел на всю жизнь, а все потому, что я заставила его прыгать через слишком высокое препятствие. Хотела, дура, не отставать от этой стервы Лары с ее Алым Шутом, да куда мне до нее вообще!
Валяюсь на кровати, слушаю Мерлина Менсона «Я не святой» из моего самого любимого альбома «Золотой век гротеска» и читаю Даниэлу Слоумэн.
Здесь недавно появился парень на мотоцикле. Симпатичный такой, из Испании приехал. У него за спиной еще все время этот прилипчивый карлик Джейсон болтается. Ах, как бы я хотела сидеть там, на заднем сиденье!.. Пальцы сами собой ложатся между ног, как вдруг раздается стук в дверь и вплывает его туша. Вижу, он все еще расстроен. Прячу руку за книгой.
– Ты бы лучше в стойло пошла, мерина своего попинала, чем тут валяться да всякую чушь слушать.
Отрываю взгляд от «Жизни поневоле».
– Ветеринар сказал, Миднайту нужен отдых, еще не закончился курс противовоспалительных препаратов.
– Он и тебе велел прохлаждаться? Отведи мерина на конюшню к Ля Рю, там-то его быстро вылечат.
Черт бы тебя побрал, смени пластинку, а?
– Я делаю все, что сказал Добсон…
– Твой никчемный Добсон ни черта не знает. А как ты собираешься обойти Лару, эту ракету, на такой дойной корове?
Этот паразит только жрет и жрет; если ему все время подсыпать в кормушку, он просто лопнет. Мне кажется, ты его перекармливаешь.
– К чему пустая болтовня? – Я отворачиваюсь. Чем грубее он говорит со мной, тем сдержаннее я себя веду. Это наша с ним единственная игра, где я всегда побеждаю, – и он, в конце концов, выглядит деревенским дурачком.
Однако сейчас он не бесится; напротив – улыбается.
– А знаешь, ты здорово похудела. Это большой плюс против Лары. Не расслабляйся, продолжай. – И подмигивает мне.
От такого поведения просто блевать хочется; это у него называется приятное общение.
Ощущение – как будто в душу плюнули и надругались. Прямо так и подмывает пойти в «Бургер-Кинг» и налопаться. Он всегда прекрасно знает, как мне нагадить. И что только мать в нем нашла? Их ведь ничто не связывает. Неужели раньше что-то было? Вспоминаю фото, на которых они молоды; она – хорошенькая, он – такой, как сейчас. Не могу вообразить, что им овладел приступ нежности, даже на какое-то мгновение, чтобы навсегда запечатлеть женское имя на своей коже. Вот бы вернуть к жизни того человека, хотя бы на день!
Сейчас родители совершенно чужие друг другу. Он даже в годовщину свадьбы и минуты с ней наедине не выдержит. А посему заявил, что мы пойдем куда-нибудь отпраздновать «всей семьей». Мог бы свозить нас и в Эдинбург, и в Глазго. Пусть даже в Данфермлин или Керколди. Увы, такие простые движения души за гранью его понимания. Отец построил и отвел нас в «Ля Дюкаль». Неплохой ресторан, но ближе в Кауденбите уже некуда.
– Да, вот разгуляемся! – Я не упущу шанса поиздеваться над ним, услышав такие новости.
– «Ля Дюкаль» – милое место. – В мамином голосе звучат унижение и благодарность.
– Мне за руль нельзя – из-за милых парней из окружной полиции, – объясняет он свой выбор.
Забавно, когда надо ехать на работу, то можно. Я уже готова предложить себя в качестве водителя, но фиг вам – сегодня я выпью.
– А что, общественный транспорт отменили?
– Фу, вонючий поезд! – Индиго морщится.
– Терпеть не могу ждать поездов, а такси – это обдираловка, – объясняет он. – Итак, решено: остаемся в Кауденбите.
Не стану кривить душой, «Ля Дюкаль» мне нравится. Городишко вроде Кауденбита не заслуживает такого заведения. И перекусить есть чем, и капуччино неплохой. Если не смотреть в окно, можно даже внушить себе, что ты в каком-то приличном месте. Как написали в «Санди пост»: «Прекрасные блюда, внимательные официанты, приятная атмосфера». Насчет соседей за столом, правда, ничего не обещали, но, увы, приходится чем-то жертвовать.
– Как мило, – говорит мама. Наверное, если бы она угодила в Освенцим в сороковые годы, сказала бы то же самое.
– Так сколько лет вы все-таки женаты? – спрашивает Индиго, похрустывая гриссини.
– Теперь уже больше восемнадцати. – Отец залпом выпивает вино и снова наполняет бокал. Я протягиваю свой. Он смотрит косо, но наливает.
Когда приносят главное блюдо, у отца звонит мобильник.
– Том!..
Мамин вялый протест отклонен.
– Придется ответить. – Он подмигивает. – Я на минутку, девочки. – А потом сухо лает в трубку: – Привет, подожди минуту.
Отец выходит на улицу; вижу, как он бродит за окном, прижимая телефон к уху, словно робота-вампира, сосущего из него жизнь.
Не знаю, что он там затеял; наверняка ничего хорошего. Мне не все равно по двум причинам: во-первых, теперь он полностью разрушил сегодняшний праздник, а во-вторых, ясно, что меня он притащил сюда для отвода глаз, развлекать пустой болтовней этих двух, пока он там свои делишки обстряпывает.
– Что это он задумал? – размышляю вслух.
– А что тут гадать? – отвечает мама и добавляет: – Опять работает. Просто не может остановиться. – И горестно закатывает глаза.
Вот дубина, хочется мне крикнуть ей прямо в лицо, он себе завел кого-то, и это в лучшем случае. Но я молчу. А знаете почему? Мне просто плевать на их отношения и на их безмозглую жизнь. Ужасно хочу уехать. Уехать из Кауденбита, Файфа, Шотландии, и особенно из их дома. Навсегда.
7. Апелляция
В тот раз мне крепко досталось от этих козлов из Данфермлина. Большой Монти стоял себе в сторонке да л ыбился, а с тех пор я его только с ними и вижу. Предатель поганый, и врун притом. Он, говорит, первый начал, и на меня показывает. Отдубасили меня нехило, однако еще больнее позор поражения. Мы, кауденбитские, не привыкли проигрывать. Но их собралась целая шобла, и нас с китаезой Бобби Шеком отметелили по полной программе.
Оказалось, этот придурок просто насмотрелся фильмов о кунг-фу. Когда я с ним подружился, подумал: такой может за себя постоять, наверно, знает разные приемчики. А он горазд только комиксы читать да слушать всяких там «Мариллион» и «Колдплей». Да еще трепаться, как учился в университете Хериот-Уотта, пока не выгнали за неуспеваемость. Мы вдвоем как-то раз даже ездили в Хаддингтон – он ташится от вокалиста «Мариллион», Фиша, известного также по имени Дерек Дик, прямо к нему домой ездили. Я-то от девок ташусь, а не от знаменитостей всяких, но Шек канючил, и я сломался. И надо ж, блин, такому случиться: мне пришлось брать автограф! Бобби повел себя как целочка. Только и смог, что промычать – да и то полчаса мычал:
– Какие… какие у вас… ваши планы… планы на ближайшее…
И дальше ни бе, ни ме, взял да и смылся. Фиш стоит обалдевший, даже ответить ничего не успел. Мне пришлось отдуваться: мол, у Бобби – невыраженная форма синдрома Туретта, на что парень понимающе кивнул; впрочем» тут же из глубины дома раздался призывный голос какой-то красотки, и мы расстались.
Но сейчас я бы лучше в Хаддингтон поехал, чем в Данфермлин. Никакой это не Файф, атак, пригород Эдинбурга. Нуда ладно, выбора у меня нет. Хоть та сторонка мне и не рада, надо глянуть, за что старый хрен из Ассоциации настольного футбола Восточной Шотландии так на меня окрысился. Поэтому я принял душ, переоделся, дернул кружку в «Готе». Можно ехать на пятнадцатом, тридцатом или девятнадцатом прямо до Данфермлина, но меня ведь выгонят из автобуса к чертовой матери. Поэтому из кабака путь лежит на вокзал.
Я всем сказал, что остаюсь в Кауденбите: ко мне домой можно попасть прямо с вокзала, такое, мать их, комфортное жилье от муниципалитета. Целый квартал заставлен мусорными контейнерами перед домами. Черные и синие контейнеры, прямо-таки символы шахтерского городка – цвета каменного угля и любимой футбольной команды.
