Теннесси Уильямс - Рыцарь ночного образа
— Что именно?
— Она придумает что-нибудь.
В этот момент в холле раздался страшный топот, который прекратился, когда необычайно толстая маленькая девочка то ли вскочила, то ли выскочила, то ли то и другое сразу, в игровую комнату и немедленно начала осаждать Вайолет.
— Мамочка Вайолет пьет слишком много, мамочка Вайолет пьет слишком много!
— Это дело мамочки Вайолет, а не твое, моя милая.
Девочка показала матери язык, потом — Гевиннеру, в быстрой последовательности, и сразу побежала к игральному автомату, который выдавал выигрыши жевательными резинками. С первой попытки она выиграла джекпот и завизжала с нездоровой радостью.
— Как зовут этого странного ребенка? — спросил Гевиннер.
— Даже не помню, все, что я знаю, — после первого взгляда на нее у меня, что называется, перехватило дыхание, и я считаю ее самым большим своим сокровищем на земле.
— Дитя мое, — сказал Гевиннер, — если хочешь конфетку, беги в башню и поищи там большую-пребольшую коробку. В ней полно вишни в шоколаде, марципанов и мухоморов с божественным ароматом стрихнина.
— Здорово! — закричало дитя и потопало в башню, даже не спросив, что означают эти странные слова, а поняв только про «конфетку».
Вайолет начала разговор о Проекте.
Ей показалось, что Брейден однажды ночью, охваченный желанием похвастаться, проболтался, что скоро будет возможно владеть и управлять всем миром простым нажатием кнопки, соединенной с проводом. Нажимаешь на кнопочку, соединенную с проводом, и вся планета или разлетается на кусочки, или падает на колени перед Проектом, и именно он, Брейден, будет тем, кто нажмет эту кнопку, когда будут утрясены последние сложности и тонкости этой новинки.
— Да, но предположим, — сказал Гевиннер, — Брейден нажмет эту кнопку, а кто-то другой в это время перережет проводочек?
— А ты мне нравишься, — рассмеялась Вайолет, — и я вижу, что ты любишь Брейдена так же сильно, как и я.
— Да, я бы не отказался быть там, где он будет нажимать свою кнопочку, когда в его умных мозгах прояснится, что кто-то перерезал проводок…
Вспышки шпиономании никогда не было в городке Гевиннер, ныне выросшем в большой город. Шпиономания не вспыхивала, она была постоянной. И Проект, и город-городок были одержимы, как иногда старики бывают одержимы боязнью заболеть. Никто не мог попасть на территорию Проекта без утомительной процедуры досмотра. Никто не мог попасть в город, если о нем не узнавали все и долго за ним тайно не наблюдали. Все знали, что город наводнен детективами в штатском. Их называли пи-си, и если вы видели человека, стоящего на углу с видом напускной рассеянности, можете быть уверенными, что это один из пи-си, а если он смотрел на вас, ощущение возникало, как при поносе.
Страх был профессиональным заболеванием сотрудников Проекта. На территории был неврологический диспансер и целая армия психиатров. Естественно, что как только человек обнаруживал признаки серьезного нервного расстройства, его выставляли, но Бог знает сколько людей таили под своими радиационно-устойчивыми костюмами и шлемами маленькие ядерные бомбочки ужаса; страхи перерастали в психозы, о которых не осмеливались говорить. Команды докторов ходили вокруг, руки за спину, поджидая своих пациентов, боявшихся к ним идти. Пока кто-нибудь на самом деле не бежал с криком «Шпионы идут!» к окну, тайное не становилось явным — как всегда, слишком поздно. Человека вышвыривали из Проекта, из города и отсылали в место под названием «Стан Спокойствия» — по слухам, что-то вроде дома отдыха. Однако место это имело нехорошую репутацию у сотрудников Проекта. Ходили очень некрасивые слухи, что о людях, которые туда попадали, никто больше никогда не слышал, от них приходила только первая, истерически веселая открытка: «Это место — небеса!». Слухи эти не проверялись, но нельзя забывать, что даже почта, поступавшая в город, досматривалась специальными почтовыми служащими. Ее, конечно, не вскрывали. Ее просвечивали специальной машиной типа флюорографии, каждое письмо и каждую посылку, приходящие в город. Все, что было известно доподлинно, это то, что первая открытка, приходившая из Стана Спокойствия, была и последней. Если бывшие друзья направляли в этот Стан запросы, ровно через пять дней поступал формальный ответ, говорящий, что такой-то чрезвычайно быстро вылечился и был переселен на Ранчо Аллегро, находящееся где-то на юго-западе — по некоторым причинам никому не удавалось выяснить, где именно.
Нельзя забывать, что все работники Проекта были предельно занятыми людьми, у них практически не было времени на жалобы, их и выбрали для этой работы потому, что они не были интровертами, и если интроспективные тенденции в них возникали, не в их интересах было публично (да и приватно) их демонстрировать. Они были признаны лучшими среди лучших квалифицированных или неквалифицированных рабочих страны, особенно после роспуска крупных профсоюзов последним актом Конгресса. Они занимали типовые дома, за которые платили чисто номинальную плату, и их отправляли на приличную пенсию в сорок пять лет, переселяя в некие места под названием «Радужная Страна» и «Холмы Синей Птицы», а также «Долины Синей Птицы», где все жители были примерно одного возраста и одной расы, все, от парикмахера до гробовщика, были госслужащими, а все счета посылались на имя мистера Вискерса.
В Гевиннере не о чем беспокоиться! Такова была молва. Никаких причин для недовольства. Никаких причин носить что-нибудь, кроме радиационно-стойких костюмов и счастливой улыбки. И на самом деле, в городе существовал запрет на грустную музыку, правительство создало Центр Веселых Песен, где команда композиторов посвятила себя сочинению легких беззаботных баллад. Не было ни одного текста, где бы ни упоминалось лунное серебро, синие птицы, солнечный круг и всевозможные улыбки. Пластинки с этими записями были во всех кафе, и диск-жокеи ничего другого не ставили. Но, как я уже сказал, об одном не упоминалось никогда, хотя каждый думал об этом втайне, это была вечно угрожающая идея — «шпионы». Она не вписывалась в обычно тесные и теплые отношения между членами сообщества Проекта. Но — кто его знает? Не важно, что человек кажется простым и хорошим, а может быть он — контрразведчик, записывающий о тебе все и отправляющий свои записи в службу, на входе в которую нарисован большой голубой широко открытый глаз — и больше ничего.
Не было человека, бывшего больше начеку по поводу шпионов, чем Билли Спанглер, и когда он опрашивал возможных новых служащих своего автокафе, он включал все силы своей интуиции. Билли думал, что у него одного такая интуиция в этом вопросе, полагая, что он единственный обладатель настоящего, прирожденного инстинкта на сущность человека — нет, конечно, без всякой научной базы, нет, просто в силу особой природной чувствительности и способности к таким вещам.
В это самое утро, когда Гевиннер Пирс плюнул в свою чашку кофе, и когда объявление о найме новой официантки пошло в газеты, Билли Спанглеру пришлось интервьюировать целый ряд молоденьких девушек, желающих занять освободившуюся вакансию. Билли знал, что бизнес требует, чтобы девушка была хорошенькая, деловая и веселая. В объявлении он использовал слово «представительная»: «Вакансия для симпатичной представительной девушки-официанта. Опыт менее важен, чем данные и характер».
Вы, конечно, можете удивиться, почему он использовал слово «девушка-официант», а не «официантка». Билли использовал это более редкое слово, потому что слово «девушка» заполняло собой простое сердце Билли. Девушка, девушка, девушка. Слово преследовало его даже более настойчиво, чем мысли о шпионах и контрразведчиках в городе и Проекте.
Иногда, когда он вообще не думал, а такие моменты были не столь уж редки — Билли Спанглера нельзя было отнести к интеллектуалам, в те времена это слово влетало р его мысли без каких-либо видимых цепочек ассоциаций — при одном слове «девушка» он начинал повторять его про себя, а рот его наполнялся слюной. Потом он, конечно, спохватывался. Оглядывался по сторонам, проглатывал слюну. И начинал смотреть на свои брюки, на угол позади стойки кафе или на ящик кассы, пока эмоции немного не ослабевали. Поэтому в газеты попал запрос на девушку-официанта, и на это место нашлась целая дюжина претенденток, большинство по возрасту примерно старшеклассницы или чуть старше, все — дочери работников Проекта.
Метод дознания, который Билли Спанглер применял ко всем возможным кандидаткам, включал два ключевых вопроса. Первый: «Каково ваше мнение о Глории Баттерфилд?» Так звали самую знаменитую шпионку в Проекте, схваченную Глазом в тот момент, когда она в соседнем городке собиралась передать комплект калек в руки вражеских агентов — двух старушек и мужчины, которые изображали из себя ее родственников, а одна из старушек представлялась еще и больной. Вся шайка была схвачена, разумеется. Это было очень, очень засекреченное дело — никакого открытого суда, но слухи об этом расползлись, и никто никогда официально не опроверг, что Глория Баттерфилд и ее помощники пришли к очень несчастливому концу, куда более живописному, чем простая смертная казнь.
