Огюстен Берроуз - Бегом с ножницами
Она наполнила четыре кружки молочным коктейлем, а потом наклонилась и сполоснула миксер прямо из садового шланга.
Вот уже почти неделю мы жили на улице. И хотя мы там не спали, но определенно дремали.
Все началось с простой распродажи. Хоуп предложила заработать немного денег, выставив на лужайку кое-какие вещи и прицепив к ним ценники. Поначалу идея не казалась Натали очень продуктивной.
— Ну, кто, скажи на милость, купит старый папин аппарат электрошоковой терапии?
После того как один человек заплатил десять долларов за потертую котиковую шубу Агнес, она изменила мнение.
Мало-помалу мы добавляли в свою распродажу очередные порции вещей. Старый диванчик из сарая, стиральную машину без центрифуги.
Мы принесли лишний кухонный стол, который занимал так много места в гостиной, рядом с роялем. И лишний телевизор из комнаты Хоуп, она все равно его не смотрела. В подвале нашлась даже старая мойка. Все это мы вытащили на лужайку перед домом.
Когда вещи оказались в одном месте, сразу стало ясно, что мебели вполне хватит на целую комнату. Диван встал перед телевизором, кухонный стол посредине, шкаф рядом с мойкой. И хотя старая плита уже давно не работала, она внесла свою лепту в создание семейной атмосферы и домашнего уюта.
Нам всем настолько понравилась вновь построенная декорация, что мы решили снять ценники и выехать на лето из дома.
Необходимые электроприборы — миксер, тостер, электрические нож и кофейник — работали от удлинителя, который мы протянули на лужайку из окна гостиной.
На траву постелили большой восточный ковер. Он помогал держать ноги чистыми и сухими, тем самым снижая риск гибели от удара током.
Проезжающие мимо дома машины замедляли ход. Иногда в их окнах опускалось стекло и появлялся объектив фотоаппарата. Мерцание вспышки заставляло нас чувствовать себя знаменитостями.
— Я чувствую себя королевой-матерью, — заявила, покраснев, Агнес, и величавым жестом поправила свежезавитые волосы.
Даже доктору понравилось жить на свежем воздухе. Теперь, возвращаясь после работы на Перри-стрит, он уже не вынимал из кармана ключи от входной двери, чтобы попасть в дом, а просто-напросто пересекал лужайку и плюхался на диван.
— А ведь этот диван куда удобнее, чем тот, который стоит у нас в гостиной, — заявил как-то он. — Меньше, чем за пятьсот долларов не продавайте.
Доктор даже принял на свежем воздухе пару пациентов, отгородив их от посторонних глаз старой складной ширмой Агнес. Бланки рецептов он держал в ящике прикроватной тумбочки Вики, которую мы очень удобно устроили рядом с диваном.
Под крышу нас мог загнать только дождь.
А тем временем в Амхерсте мать проводила свой собственный эксперимент с жизнью на улице. Однако ее опыт закончился приездом полицейских.
Все лето я курсировал на рейсовом автобусе между маминым домом в Амхерсте и комнатой в Нортхэмптоне. Мне нравилась возможность свободно мотаться между двумя пунктами. Когда мама и ее новая подружка Дороти начинали уж очень раздражать, я возвращался в Нортхэмптон. А когда нам с Нейлом хотелось по-настоящему побыть вдвоем, мы отправлялись в Амхерст. Мама воспринимала наши отношения куда спокойнее, чем Финчи. Особенно не одобряла наш роман Агнес.
Вот так я целыми неделями болтался у матери. Иногда даже присутствовал на поэтических семинарах, которые она устраивала для лесбиянок в собственной гостиной. Мне нравилось сидеть на потертом ковре, лениво потягивая пепси, и слушать, как растолстевшие дамочки с ко-роткими мужскими стрижками читают стихи о ранах, которые никогда не перестанут кровоточить, о собственном богатом воображении и о полнолунии.
В это время мама лихорадочно трудилась над новой поэмой. Она называлась «Мне приснилась золотая цифра пять». Поначалу работа над поэмой происходила в дневные часы, а вечера поэтесса проводила со своей любовницей, поедая сандвичи с огурцами и спаржей и сплетничая о докторе Финче, его домашних и пациентах.
Потом я начал замечать, что глаза матери меняются. Зрачки расширились, и от этого взгляд казался-темнее.
Я разволновался настолько, что даже предупредил доктора:
— По-моему, у мамы назревает новый психический срыв.
Он ответил лишь, что я чересчур чувствителен, и он лично уверен, что срывы ей больше не грозят.
Словно коза или собака, умеющие предугадывать землетрясение, я всегда чувствовал приближение маминого безумия. Речь ее убыстрялась, она переставала спать по ночам и начинала есть всякую дрянь, например, свечной воск.
В то лето я почувствовал близящуюся катастрофу, когда мать начала без конца крутить одну и ту же песню — Фрэнки Лэйн, «Ты разбиваешь мое сердце, потому что уходишь». Одновременно ей заприкалывало обклеить кухон-ный стол журнальными вырезками.
— Хочу создать в доме творческую атмосферу, — заявила она. — Эти образы должны окружать меня во время работы.
— Но ведь это всего лишь реклама сигарет, — пытался я ее урезонить.
— Сигареты значат для меня очень много. Они — символ.
— Символ чего?
— Ш-шш, — прервала мать. — Мне нужно слышать биение собственного сердца. — Она провела пальцами по столу, явно что-то разыскивая. — Ты случайно не сидишь на моем клейком карандаше?
Вместе с Дороти в мамин дом пришли отличные диски. Мне нравилось приезжать в Амхерст еще и потому, что там можно было слушать Карлу Бонофф и курить сигарету за сигаретой.
В тот вечер, едва свернув на Дикинсон-стрит, я сразу заметил неладное. Жалюзи в доме оказались подняты, и во всех окнах горел свет. На улице перед домом было светло, как в полдень.
Медленно, ощущая неизбежность страшных событий, я приблизился к двери, открытой настежь.
Во всю мощь стереоколонок распевал Леонард Коэн. Я прошел по коридору и в кухне увидел Дороти. Смеясь, она мазала на хлебцы горчицу.
— Привет! — возбужденно воскликнула Дороти, не в состоянии скрыть истерическое настроение. — Я вот делаю... — От смеха она не могла договорить фразу.
Дверь во двор тоже стояла настежь.
— А где мама?
— Я здесь, — раздался из ванной ее певучий голос.
Я осторожно обошел неуемно хохочущую Дороти и направился на голос. Заглянул в ванную.
Мать расслаблялась в наполненной розовыми пузырьками воде.
Дороти подошла ко мне.
— У твоей мамы случилась небольшая неприятность.
Она разбила в ванне стакан.
Смех матери звучал глубоко и зловеще. Он привел меня в ужас.
— Я истекаю кровью, — сказала она. — Только стакан разбила не я, а Дороти.
Коэн продолжал петь.
Я вышел из ванной, остановился в кухне и вдруг увидел, что на лужайке перед домом что-то блестит. Направился в столовую и там обнаружил, что дверцы буфета распахнуты настежь, а сам буфет совершенно пуст. Я снова пошел к распахнутой двери во двор.
Падавший из окон свет открыл мне поле битвы. Тарелки и блюдца, телевизор, стулья, книги, чашки, вилки, ложки и ножи — все валялось на траве, тускло поблескивая.
— Какого черта вы тут творили? — вне себя закричал я. Меня сразила паника. Все начинается заново, опять случилось самое страшное.
Рядом со мной оказалась Дороти. Она по-прежнему хохотала.
— Мы немножко повеселились.
Ее глаза тоже казались ненормальными. Я понял, что мать не только сошла с ума, но на сей раз прихватила с собой подружку.
— Вы обе совершенно не в себе, — заметил я. Сердце мое бешено стучало; больше всего на свете хотелось повернуться и убежать прочь. А еще лучше не убежать, а убить мать. Лицо горело, словно конфорка плиты, а сам я трясся от ненависти и злобы. Потом, так же внезапно, пришло отупение. Словно на миг приоткрылась дверь, показав ужасные чувства, которые теснились в моей душе, и я немедленно ее захлопнул, не желая знать, что творится внутри. Я жил, словно врач в отделении неотложной помощи. Научился блокировать все эмоции просто для того, чтобы справляться с любой ситуацией, будь то очередное мамино помешательство или смерть кота в бельевой корзине.
Мать вышла из ванной в халате. С нее стекали розовые струйки.
— Это сделала Дороти, — заявила она, прикуривая и показывая сигаретой во двор.
Дороти подскочила и шлепнула мать по руке.
— Неправда, обманщица!
Мать рассмеялась и сказала торжественным тоном мудрой женщины:
— Да, ты.
— Врешь! — жизнерадостно завизжала Дороти. Я сказал:
— Пойду наверх. Нужно кое-что взять.
— Что взять? — Дороти очень хотелось все выяснить.
— Просто кое-что, — сердито огрызнулся я, выскакивая из комнаты и бегом взлетая по лестнице. Тут же набрал номер Хоуп. — Мама снова спятила, и Дороти, кажется, тоже.
В случае кризиса Хоуп была безупречна, впрочем, как и все Финчи. Времени даром она не теряла.
— Сейчас позвоню папе. Следи за ней.
