Володя Злобин - Финики
- Как же идеалы национального социализма?
- Национал-социализм? Да плевать мне на него с высокой колокольни. Я не силен в науках, но, по-моему, это, как говаривал Форест Гамп, полное дерьмо. Судя по тебе и Алисе, оно даже самим национал-социалистам не нужно, а мне уж тем более. Я просто хочу передушить как можно больше всяких гадов. Называй это как хочешь. Если угодно - национал-социализмом. Но, по-моему, это называется по-другому, по-русски. Это называется справедливость.
Я, поглядывая на часы, смежающие стрелки, говорю:
- Так-то да, это и есть справедливость. Но без чётких принципов и критериев, на одной только справедливости далеко не уедешь. Но за хрен ты говоришь это? Ты разве не Молчун?
Он расчехляет, как обойму, новую пачку сигарет:
- Потому что ты человек, которому до пизды все эти идеологические завороты. Тебе надо было просто подписаться под какой-то значимой штукой, чтобы защитить себя, чтобы начать действовать. Ты трус, Дух. Но из той редкой породы трусов, что пытаются найти причину своего страха и победить его. Поэтому я и говорю с тобой. Ник посмеялся бы надо мной и своими мудрёными мозгами разбил бы все мои хилые умственные построения. Лиса бы внимания не обратила. Ты - выслушаешь. Я просто пытаюсь понять вас, молодых, что вами движет. Вы же жизни не нюхали, а уже хотите мир изменить! Я потому и не могу понять, зачем тебе всё это? Раз ты боишься... то, зачем?
Меня снова изобличают, но теперь я уверен в себе. Как мне объяснить Молчуну, выпускнику из прошлой эпохи, что в мире всеобщего скотства, чтобы не стать зверем, нужно жить идеалом? Как ему сказать, что мне реально не безразлична судьба моего народа и расы? Может ли он, человек, которому за тридцать, понять, не засмеяться? Наверное, нет, поэтому я вру:
- Я Алису люблю. Если бы я не пошёл, она бы меня бросила.
- Херня, - авторитетно сплевывает Молчун, - если она готова тебя бросить при каких-нибудь обстоятельствах, значит, между вами никогда и не было любви. Это отговорка. Я был на войне и знаю, когда люди врут.
Я не стал уточнять, какая это была война, и действительно участвовал ли в ней мой собеседник. Молчун достал плоскую фляжку и, профессиональным движением свернув ей горло, предложил мне. Я с вожделением посмотрел на спасительный эликсир, который так часто выручал меня в жизни и... отказался. Я больше не пил.
- Как хочешь. Можешь не говорить, а я выпью, безнадёжному больному это не помешает.
В небе зевала луна и мне, впервые за долгое время, захотелось не пнуть тяжелым кованым ботинком в её жёлтую бочину, а приласкать у себя на груди. Ощущая рядом прямолинейную варварскую силу мужчины, внутри которого собственный ад, заткнувший бы за пояс ад христианский, я начал испытывать к нему чувство привязанности. Если бы Молчун был открытым и весёлым парнем, то я бы еще крепче заперся в темнице своих страхов, которыми не делился даже с Лисом, но так как он скрывал куда как больше, чем хранил я, я отчётливо сказал:
- Я хочу понять, являюсь ли я человеком. Только действие сможет дать ответ. Как только я буду до конца уверен в себе, я смогу ответить и на остальные вопросы. А там и до народной справедливости рукой подать.
- Ты думаешь, она кому-то нужна, справедливость?
Чуть ли не впервые с твёрдой, как гранит, уверенностью, я ответил:
- Мне плевать. Главное, что справедливости хочу я. Главное, что моя душа жаждет воли. А остальные... Остальные примут волю также покорно, как до этого принимали безволие.
Он внимательно посмотрел на меня и, скосив взгляд на светящийся циферблат часов, резюмировал:
- Вот теперь верю. Это по-мужски. И ещё я тебе хотел сказать, прежде чем замолчу...
- Ну?
- Когда настанет момент, а он обязательно настанет. В общем, когда нас прижмут к стенке, и станет вопрос о бегстве, а это вопрос всего лишь времени... Ты это, бросай меня. Чтобы без всякой херни было, типа: "я тебя не брошу", "а как же ты?", "я остаюсь вместе с тобой!" и прочей киношной поебени. Чтобы взглянул в глаза и понял - это конец. Уяснил?
Кивок выражает согласие. Он мог и не приоткрываться передо мной, как дверь в комнату, где занимаются любовью. Я бы всё равно бросил его, когда придет время убегать. Даже в глаза не посмотрю, так как буду сжат ледяными перчатками страха, и изо всех сил буду стараться спасти свою шкуру.
Такой уж я человек.
***Время пришло в сказку отправиться. Как перелётные птицы мы на время снились с насиженного места. Отпечатанные листовки сложенными крыльями лежали в нагрудном кармане. Улицы были пусты, как голова чиновника. И даже по мокрому асфальту не пробегали известные мысли о взятке, в виде ленивой полицейской машины.
Кругом мрак - сегодня первый день творения. О! Дивный новый мир, забыв про 1984, будем создавать мы. Даже клуб, раззявящий перед нами свою электрическую пасть с лампочками, как бы притих и отдыхает. Вокруг входа в ад нет охранников, только стоянка перед зданием засыпана арбузными семечками тонированных автомобилей. Они стоят хаотично, как застывшее броуновское движение.
Мы с Молчуном спрятались за толстыми стволами сосен, к которым притулилась парковка. Они скрывают нас от гипотетических камер и свидетелей. Мы глядим из темноты, из-за стволов, из самой глубин нашей души. Двери клуба иногда распахиваются, и видно, как асфальт лижет язык яркого света, который с хохотом топчут пьяные посетители.
- Видишь? - показывает Молчун, - вон его машина.
В десяти метрах от нас, в окружении дорогих повозок возвышается настоящий трон на колесах - огромный джип.
- Это его машина. Когда он подходит к ней, быстро подбегаем и стреляем. Помни, стреляй метров с двух, иначе не попадешь. Как на тренировках.
- Понял.
Они идут. Их, как назло, двое. Настоящий высокий шкаф с рано отвисшим пузом и щетиной, напоминающий иголки ежа. Он слегка пьян и придерживает за талию какую-то тупую блондинку. Она хохочет, широко открывая жемчужный ротик, привыкший к тупому разговору и глубокому минету. Я часто об этом читал, об этой нелепой до карикатурности ситуации, словно меня перенесли на какую-то обскурантскую картинку, обличающую расовое смешение.
- Делаем всё по плану, - цедит Молчун, снимая с предохранителя пистолет, - доставай пушку. По хер на бабу, она может закричать.
Они становятся к нам спиной и человек, прежде чем открыть дверцу, хватает девушку за задницу. Самые типичные ситуации - самые часто встречающиеся. Капитан очевидность во мне ликует.
- Давай.
Наши лица скрыты капюшонами. Моё сердце скрыто плёнкой страха, быстро сократив расстояние, словно поделив на ноль, мы оказались совсем близко от пары. Молчун хладнокровно всадил несколько пуль в жирную тушу борова. Он хрюкает, точно смеётся пошлой шутке и, хватаясь руками за толстые дверцы джипа, скользит вниз, выпуская бумажник. Его спутница смотрит на хахаля, точно тот оказался гомосексуалистом, и она теперь не знает, чем зарабатывать себе на жизнь. Её лицо - бледное полотно художника. Молчун застыл от своего поступка, и хорошенькое личико блондинки вот-вот разорвёт от крика. Мне приходит совершенно идиотская, совершенно несвоевременная идея о том, что на стоянке в машинах могут сидеть люди, которые помешают, схватив нас.
Молчун бросается к кошельку и хватает его. Абсурдно, будто мы заварили кашу ради обогащения. Безумный страх толкает меня, и я стреляю прямо в лицо так, что она с глуповато-обескураженным видом, падает рядом со своим другом. Замедленным движением я отдаю воздуху пачку листовок. Они расправляют крылья и летят, как буревестники новых революционных событий.
***Доброго времени суток.
Вас приветствует Комитет Полезных Действий.
Мы осуществили доброе дело. КПД ликвидировало опасного преступника, связанного с этнической мафией, проституцией и наркоторговлей. Он являлся хозяином сети ночных клубов, являвшихся точками распространения наркотиков, проституции и общей деградации человека.
В связи с тем, что существующая полиция является всего лишь узаконенной ОПГ, когда бандиты и власть стали синонимами, когда народ унижен и обманут, КПД решил выступить гарантом забытой справедливости. С данным преступником мы не могли поступить иначе, так как он купил всю полицейскую верхушку, которая частично уже и так состояла из его этнического клана.
Эта акция лишь начало бескомпромиссной борьбы с ложью, коррупцией, страхом, деградацией, отчаяньем, что повсеместно охватило нашу страну. Мы думаем по новому, не играем в шахматной плоскости агрессивных правых или беззубых левых. КПД - это русская организация, желающая справедливости.
