Володя Злобин - Финики
Слава изображал спринтера, схоронившись в стартовой позиции за кормой автомобиля. В небесах опростался жирный снеговик, и пушистый снег валил на город. От дерзости задуманного стыл мочевой пузырь, и Ник несколько раз уже чувствовал вкус собственного сердца на зубах.
Он сомневался в Сене, который бесхитростно хлопая глазами, и предложил убить депутата местного законодательного собрания. Они нашли дом, где он жил, автомобиль, который депутат ставил на стоянку невдалеке и те сто метров, которые нужно было пройти мужчине к своему подъезду. Сделать дело было проще, чем решить теорему Пифагора. Но сама возможность осуществления такого плана замораживала не хуже десятиградусного морозца. Единственное, почему Слава согласился на эту миссию, заключалось в том, что такого в современной России националисты никогда не совершали.
Ему, как женщине, хотелось славы. Поэтому, когда из тьмы со снежными бельмами показалась фигура в опознанной норковой шапке и крысиными чертами лица, Слава, выйдя из-за подержанной иномарки, стал догонять мужчину.
В предвкушении застыл вынутый из-под куртки пистолет. Расстояние сокращалось с каждым сердечным биением. Во рту пересохло, а в теле стало влажно от бешеной дозы адреналина. До жертвы оставалось метра полтора, когда Слава, сделав очередной шаг, вдруг потерял равновесие. Побеждённый силой тяготения он спиной хрястнул по льду, покрытым снежной периной. Из Славы вырвался стон боли, а затем как-то оглушительно и как-то вдруг прозвучал выстрел, после чего парень ощутил во рту обжигающе горячую гильзу.
- Бля!
Слава выплюнул гильзу в снег, а затем, плача от обожженного языка, запихал в рот пригоршню снега. Было больно, как будто в язык ужалил шмель, и Слава совсем не сразу сообразил, что раз у него во рту оказалась гильза, то значит, был выстрел. Он медленно повернул голову и автоматически запихнул в рот еще одну пригоршню снега. Мужчина вытянулся на снегу и в электрических подглазьях фонарей Ник увидел сползшую на лоб шапку и аккуратную рану на затылке.
На пару секунд установилось поистине даосистское спокойствие. Затем, пернув в лицо дзен-будизму, Слава осознал весь ужас сложившегося положения. Машинально схватив гильзу, он запихал ее в карман и, не глядя, развернувшись, понёсся прочь. Потеряв равновесие, он ткнулся головой в борт иномарки, которая заверещала так истошно, как будто её насиловали.
- Бля! - вторично изрек мудрость Слава и побежал, что было сил, прочь.
Потом, вспоминая жизненный опыт, парень перешёл на быстрый шаг, так как бег всегда привлекает внимание. Чтобы хоть как-то себя успокоить, он начал шёпотом читать строки из песен Арконы:
- Ой-да, матушка,
Ночка-Свароговна,
Скрой седые заветы отцов
От глаза черного люта ворога
В гуще священных лесов.
Распухающий язык неправильно выписывал буквы, поэтому на свет рождалась какая-то языческая неразбериха, одновременно напоминающая как бред безумного, так и высшие религиозные откровения. На строчке "от глаза черного люта ворога", свернув за угол, Слава чуть было не сшиб бабку. Та отпрянула, зашипев:
- Господи!
Слава, чуть было не задушил её со страху, но напевая, быстро пошёл дальше, в вытянутые пищеводы улиц и пустые желудки дворов. Бабка, поглядев ему в след, тщательно перекрестилась.
***
Вот они - удила, рвущие губы! Это круче, чем тысяча оргазмов, сплюсованных в одно взрывоопасное целое! Правда, Алиса пока подарила мне их всего два-три, потому что... а, удалим мещанские подробности из жизни.
Город гудит от произошедшего: нераскрытое заказное убийство! Органы перетрясают вопящие диаспоры, журналисты строят версии, а мы купаемся в лучах славы, которые испускаем сами и для себя. Слава вновь поверил в себя и стал чаще улыбаться. Вот это настоящая борьба! Это вам не кашу из топора в интернете варить. Нами овладела беспочвенная эйфория, когда всем, чем следовало гордиться - это потрясающим стечением обстоятельств.
Один раз, когда мы шли втроём к моей квартире, на лестничной клетке нас окликнули. Ник тут же схватился за пистолет, но из тени вышел наш недавний знакомый, слесарь Виктор Молчалин:
- Ребятки, вы меня очень подставили. Пришлось мой бизнес свернуть. Всё ищут одно оружие...
- Ты это о чём?
Мужчина склонил голову на плечо:
- О вас, разумеется. Может, поговорим в квартире?
Напряжённость не рассеялась, даже когда мы приняли расслабленные позы. Слава первым начал разговор:
- Мы ни о чём не знаем. Чего тебе надо?
Молчалин засмеялся:
- Да не беспокойтесь. Товарищи по армии называли меня Молчуном. Я не люблю говорить, но всё же хотел с вами побеседовать...
- О чём?
- О том, что мне нравится. Вы главное помните, что тот, кто рано начинает, тот рано и выдыхается. Нужно хорошенько готовиться. Взялся за гуж, не говори, что не дюж.
Мне не хочется, чтобы Слава психанул и приговорил работягу. Снова звучит наигранно непонимающий вопрос:
- О чём ты?
Молчун бесхитростно сказал:
- О вашей деятельности.
Алиса устало протянула:
- Ты хочешь быть с нами что ли? Ну так не крути мозги.
Мужчина кивнул.
- И чем ты можешь нас заинтересовать?
Молчун многое нам рассказал. В первую очередь он поведал о своей жизни на Кавказе и о кашарах - почти недоступных горных пастбищах, куда пастухам привозят похищенных с улиц девушек.
- Сидят там три карачая, или дага, или кабардинца, или балкарца, или ингуша, или чеченца, или... ну вы поняли, сидят месяцами скот пасут, скучно. Анашу курят иногда. Иногда пацаны знакомые тёлку украдут - им привозят. За тёлок они баранами расплачиваются. Их шпилят, как сидоровых коз. Не баранов, а похищенных тёлок. Раздевают, сажают на цель, чтобы не убежала, заставляют работать и во все щели шпилят. Иногда привозят на соседнюю кашару и там обменивают на анашу.
- Поэтому мы тебя должны принять в нашу национальную группу?
Молчун сказал:
- Я их стал ненавидеть после того, как они мою девушку похитили на такую кашару. В общем, нашёл я её там окровавленную и изнасилованную на цепи. Потом она умерла в больнице. И понял, что надо линять оттуда, где живу. Мои соотечественники слишком похожи на овец.
- То есть ты даже не отомстил никому?
- Ну... отомстил.
- Потом начал скромную жизнь и теперь ты типа вот прозрел, и хочешь действия?
- Вроде того.
Закончили мы с ним разговор в полностью подавленном состоянии, осознавая, что не просто наша жизнь фуфло, не представляющая из себя ничего особенного, но и действия наши никогда не помогут избежать творящегося ужаса. Но глаза Славы по-прежнему горят фанатичным огнем:
- Что же, ты хочешь стать террористом?
Молчун мотает головой:
- Нет, я хочу сказать то, что думаю. А мы живём в такое время, когда оружие - это лучший способ так сделать. Вы можете не верить мне, но... помните, что я тогда не прошёл мимо того дага, который вас заломал. Если бы я был каким засланным казачком, то не обратил бы никого внимания. Помните, как я предложил вам купить пистолет? А вы с радостью согласились. Вы столько раз безрассудно и глупо рисковали своими жизнями, что поверить мне - это абсолютно логический для вас поступок.
Слава возбуждённо заходил по квартире:
- Ты же понимаешь, что это - до конца. Что нас посадят или убьют.
- Понимаю. Я с вами всё равно.
- Ты понимаешь, что здесь все националисты?
- Дык это же нормально. Каждому народу свою власть. Так всегда же было.
Всё так быстро повернулось, что даже не успеваешь осмыслить. Слава размахивает руками:
- Я тоже так думаю. Тогда каждый должен высказаться. Дух, ты с нами?
В четвёртый раз, ломая треугольную форму, мне задают этот каверзный вопрос. Слава переводил взгляд то с меня, то с Алисы. Моя девушка напугано смотрела на меня, словно боялась, что я могу отказаться. Но в этот момент, когда от меня требовалось принять решение, которое посадит меня играть в кости со смертью, я всеми силами не захотел говорить "да". Я был счастлив, рядом со мной была любимая девушка, я жил в тёплой квартире, имел будущее. Подросток в моем поведении умер ещё далёкой ночью аттракционов, и рисковать своей жизнью ради тех, кто не достоит коптить небо, мне не хотелось.
- Сеня? Ты с нами?
Алиса смотрит на меня завороженными и затравленными глазами. В них идёт дикая охота, и стреноженная лань вспарывает копытами умоляющий воздух. Она хочет, чтобы я согласился. Иначе она меня разлюбит. Иначе она разочаруется во мне. А в ней вся моя жизнь. Разве можно отказаться от любимой? Поэтому я властно говорю, чтобы никто не заподозрил меня в трусости:
