Макс Аврелий - Моленсоух. История одной индивидуации

Валэрик наказывает своих обидчиков

«И так убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа, на мужеском ложе, убейте»

ЕМ: (продолжаем слушать)

Д. Д. Шостакович «Симфония No.07.Ленинград.01.Allegretto».

В свободное от боевых занятий на «Пулигоне» время маленький солдат овладевал искусством рукопашного боя. Для этих целей Полковник водил сына по местам дурной «боевой славы» аборигенов. Так как именно эти места являлись сборищами местных жиганов, недотеп и придурков всех мастей и возрастов.

Надо отдать должное Полковнику, который имел разряды по рукопашному бою и был мастером спорта по классической борьбе. В пост пятидесятилетнем возрасте и до самой смерти, невзирая на алкоголь, он оставался лучшим и главным мордобоем деревни. Показав сыну четыре-пять боевых приемов отовсюду понемногу, Полковник натравливал на него обделенную человеческим разумом братию с помощью пары боевых патронов или самогона. За такую мзду деревенские отморозки отделывали тренируемого так, что бедолага едва мог подняться на ноги и на следующий день ничего не видел и не понимал на «политзанятиях» от синяков и различного рода травм конечностей, среди которых самой пострадавшей, конечно же, оказывалась голова. Но обычно, когда занятия боевыми искусствами подходили к той стадии, когда виновника торжества сбивали с ног, главный тренер сборной командовал: «Харе!» и неравный бой тут же прекращался. Однако к этому ко всему надо добавить, что уже тогда мой будущий папа выработал определенное отношение к окружающему миру, основным моментом в котором была железная установка на то, что все, начиная с его отца и до последнего засранца из «наемников», должны получить отмщение. И отмщением он признавал в данном случае, только «вендетту».

Однажды (тогда Валэрику только исполнилось одиннадцать) он решил, что, сколько веревочке не виться, а конца не видно, хотя он все равно когда-нибудь да должен же начаться, этот самый конец. За одиннадцать лет жизни в доме Полковника мой папа стал настоящим маленьким мужчиной и считал, что сам может принимать решения, выполнять их и отвечать за них, собственно тогда это, видимо, уже так и было.

У своего боевого пока еще командира он отпросился якобы на школьный субботник. Матерый вояка тоже имел свои кнопки: «коллективизация», «консолидация», «стахановец», «работник», «субботник», – все эти слова были из личного устава Полковника, а устав был вторым, а может быть и первым Я Полковника. И Валэрик это прекрасно понимал. Настоящий субботник был как раз накануне, а теперь было воскресенье, но, будучи человеком пьющим, а значит с утра опохмеляющимся, и уже опохмелившимся, Полковник был по-своему счастлив, а значит, ни часов, ни календаря не наблюдал. Проверив внешний вид, а в особенности гигиеническое состояние носа своего сына-солдата, он отдал команду «Боец! На субботник шагом марш!».

Первым мероприятием тщательно спланированного Валэриком «Судботника», как он сам его назвал, была встреча с одним из самых старших местных гладиаторов, пятнадцатилетним УО по прозвищу Нафуняй. Имя это мальчонке было дано за ненасытимую страсть испускать газы напоказ или, правильнее было бы сказать, на понюх. Когда за невероятные подвиги к Нафуняю пришла ранняя слава, то появились слухи о том, что малый даже изобрел специальную газонапорную смесь из толченого зеленого гороха, разведенного на уксусе и воде. Она-то и была причиной многих его триумфов, когда из зада героя вырывался сноп пламени или от концентрации сероводорода в классе учитель математики падала в обморок во время самой страшной контрольной. Видимо, именно дедушкиной газовой камере мог быть обязан Нафуняй, что в черном списке он был первым.

Восемь часов утра. По пустырям разгуливают птицы, ибо в это время шальная братва видит самые сладкие сны. Мститель вызвал Нафуняя легким броском камушка в окно дома, в спальне приговоренного.

– Те чё? – подошел вразвалку к забору Нафуняй.

– Слышь, Нафуняй, те мой папка патроны даёт?

– А, чё?

– Хочешь, айда со мной на реку наперегонки поплывем?

– Чи-и-во? – искривился дурень.

– А вот чиво, – подбоченился Валэрик. – Если ты первый до другого берега доплывешь, я те патрон, если я, то ты в нашем магазине три раза пернешь на продавщицу.

Нафуняй ухмыльнулся:

– Это можно… – Затем в его голове булькнула какая-то жидкость. – А патрон покажь…

Патрона у Валэрика не было. Он пошевелил указательным пальцем в кармане своих штанов.

– Показать не могу, если кто увидит… Ты же моего папку знаешь, поставит к стенке и хана.

– Это да! Мы тя, когда прошлый раз пиздили, он стоял, смотрел. Я думал ща, ка-а-ак достанет свой револьвет, и пиздец!

Валэрик покачал головой:

– Ну, так че, Нафуняич?

– А, фиг его знает, – Нафуняй недоверчиво прищурил и без того маленькие поросячьи глазки. – Пиздишь ты про патрон-то…

– Ну, как сам знаешь. – Валэрик развернулся и пошёл к следующему дому. Потом словно вспомнив о чем-то, остановился, повернулся к сверлящему его спину недоверчивым взглядом Нафуняю.

– Я прошлый раз один такой патрон на рельсу положил… Ка-а-ак ж-жахнуло! Паровоз на одном колесе до поворота ехал!.. А-а, че тебе пеньку рассказывать…

Нафуняй смотрел на юного бойца взглядом, в котором смешались восторг, зависть и недоверие. Тот скорчил презрительную мину, опустил руки в карманы, развернулся и вразвалочку пошел в направлении другого дома, где жил один из нафуняевских дружков.

– Слышь! – Вдруг раздалось сзади. Валэрик обернулся.

– Ну, че еще?

Нафуняй подошел.

– А че, продавщица ирисок не продает?

– Сам ты ириска! – Валэрик сплюнул и сделал вид, что собирается идти дальше.

– Ладно тебе, – снова остановил его Нафуняй.

– Тебе-то, конечно, ладно, – помолчав для солидности, ответил Валэрик. – Она мне в прошлый раз мелочи не досчитала, копеек на двадцать, а папка подумал, я себе взял…

– Ну. И чиво? – Нафуняй остановился, сдвинув брови и раскрыв рот.

Валэрик опустил голову, повернулся к Нафуняю спиной и задрал рубаху. На спине красовались три косых вздувшихся кровоподтека, оставленных неустановленным не то сельскохозяйственным, не то военным инструментом, который Полковник, видимо, использовал, как орудие воспитания. Нафуняй был в восторге:

– Во, бля-а-а… Лады, пошли на речку!

Когда мальчики оказались на речке, в заранее выбранном Валэриком месте, то скинули штаны и прыгнули в воду. Сначала Валэрик дал сопернику себя обойти. А когда до другого берега реки оставалось каких-то три метра, он легко нагнал запыхавшегося Нафуняя. И это было несложно, если иметь ввиду ряд преимуществ, которыми обладал сын полка по отношению ко всей деревенской шпане. Во-первых, несмотря на свой юный возраст, благодаря каждодневным тренировкам Валэрик обладал более сильным и выносливым телом, чем все его потенциальные соперники; во-вторых, он не курил, и в-третьих, он был одержим жаждой мщения и желанием положить конец мучениям, виной которых был его собственный отец.

Когда руки Валэрика уже касались спины Нафуняя, сделав рывок, он исполнил захват шеи соперника левой рукой, которую сомкнул с правой под подбородком несчастного. Надавив туловищем на бестолковую голову, он погрузил ее в воду. Через несколько минут приговоренный перестал барахтаться, обмяк и всем своим видом стал напоминать гигантский поплавок, забытый рыбаком-великаном. Тогда Валэрик выволок утопленника на берег, приладил к его шее заранее заготовленный груз, затем снова затащил в воду, и, отбуксировав на середину реки, отпустил. Нафуняй, словно ловец жемчуга, устремился ко дну.

Так как времени было всего восемь часов утра и вся деревенская рать еще крепко спала, маленький мститель спокойно продолжал проводить мероприятия субботника согласно намеченному плану. Под различными предлогами он уводил приговоренных по одному с собой и находил для каждого какое-нибудь интересное, несложное и недолгое занятие. Так, в дружеской атмосфере мальчишеской конспиративности в ходе операции «Судботник», Валэрик задушил, утопил и повесил трех своих самых ненавистных врагов. Все они были обычными детьми своего времени и, выражаясь протокольно, продуктом той социальной прослойки, в которой им, как бы там ни было, посчастливилось родиться. История скрыла их имена, однако от самого их судьи и палача мне стали известны прозвища ещё двоих погибших в то утро жиганов, это были некто Абрек и некто Шваб. Пусть же земля им будет пухом, а небо прахом. Однако, как говорят христиане, предоставим мертвым хоронить своих мертвецов. Мы же продолжим наш рассказ о тех, кто на тот момент числился среди живых.

Вернувшись в часть, маленький солдат обратился к Полковнику с особенной предупредительностью и лаконично и четко доложил о достигнутых в ходе операции «Судботник» результатах. Полковник был пьян, но после доклада он вдруг встал, и в глазах его сначала появилась ясность, а затем то, что можно было назвать трезвостью. Это особенная, военная трезвость. Обучаются ей всю жизнь, и значит она, что пьяный солдат за долю секунды становится трезвым, если того требует военно-полевая обстановка. Трезвым как раз настолько, чтобы идти в атаку или обороняться в зависимости от сложившихся обстоятельств.