Иван Аксенов - Готы
Стелила постель: с простыней, двумя подушками и одеялами. Ложилась почему-то — не снимая черного платья с серебристой надписью поперек груди. Поворачивалась спиной к Благодатскому. Чувствовал, что страшно устал и хочет спать после всего выпитого, выслушанного и выстоянного в клубе. Думал: «Может — уснуть, и пошла она на хуй? Чего она юлила и кобянилась, а теперь — отвернулась в другую сторону: типа меня здесь и нет… Выебу ее как-нибудь в другой раз…» Но постепенно — в душе подымалась злоба и благородное негодование: «А хули я тогда — сюда перся? Там ведь — другие девки были: и Евочка пьяная, и вокалистка Леопардова. И Неумержицкий где-то потерялся, а я приехал сюда, к девке, побеседовал с нею на высокоинтеллектуальные темы и теперь — возьму и спокойно усну? Нет уж, хуя… Как только вот теперь к ней обратиться — с предложением? Почем я знаю, какая у этих московских крутых молодёжей манера обращаться друг с другом в подобных ситуациях? У них свои ведь должны быть стереотипы: я-то привык к другому — к низам. Мои готочки все с окраин да из провинций все время были… И даже та, моя, с которой наконец-то сговорился и вскоре попаду к ней — и та: приехала черт знает откуда и работает — официанткой и посудомойкой. Есть ведь разница между посудомойкой и внучкой архитектора, строившего сталинские высотки, которая живет — в самом центре… В любом случае так или иначе нужно выступить, а то — просто уважать себя не смогу: может, не столько и ебаться хочется, сколько — поддержать уровень и не уронить планку».
Слушал, как ворочается совсем рядом с ним Белка, чувствовал тепло ее большого тела: созревал и говорил — первое, что приходило в голову:
— Слушай, честное слово — не удобно как-то просто так лежать: рядом с такой девушкой…
Словно бы только этого и ждала: моментально поворачивалась, оказывалась лицом к лицу с Благодатским. Отвечала:
— Да и мне тоже… Я это…
— Так давай попробуем, хули.
— Ну давай… Только я не вымылась целиком…
— Ничего, это даже хорошо, — представлял себе крепкий запах двигающегося и потеющего под ним тела, начинал возбуждение: чувствовал, как вздрагивает и подымается скрытый трусами член.
Закрывали глаза и соединялись губами: тем же временем Благодатский начинал неловко изучать вплотную прижавшееся к нему тело: касался рукой бедер и ягодиц, плеч и рук. Запускал пальцы в казавшиеся на ощупь искусственными — волосы. Не успевал даже понять — как это произошло, когда вдруг резко стягивала с себя платье, с Благодатского — трусы: оказывалась совершенно голой, взбиралась на него сверху: хваталась рукой и одевалась на член. «Быстро же она пришла в состояние боевой готовности», — отмечал про себя и удивлялся тому, что внутри — его члену становилось не жарко, как обыкновенно, а — скорее свежо и прохладно. «Это как вообще?» — недоумевал Благодатский: держал руки на ее бедрах, разглядывал удивительно непропорционально сложенное тело — с неровной небольшой грудью, преувеличенной спиной и отсутствием талии. Старался посильно участвовать: отрываясь от кровати и подаваясь вверх. Когда через некоторое время уставала и просила переменить позу — опускалась на него и перекатывалась на спину: увлекая за собой. Не расцеплялись в ходе этого, продолжали — не останавливаясь практически ни на секунду.
Смешно морщила лоб и кривила губы, тяжело дышала. Выговаривала задыхаясь:
— Охуительно…
Не переставал удивляться ощущению прохлады: словно бы не повышалась температура ни снаружи, ни внутри — тело при этом потело и пахло. «Как будто не в пизде член ездит, а — в кулаке…» — злился Благодатский: крепче хватался за извивавшееся под ним туловище и совершал усиленные движения-удары, сопровождаемые влажными хлопками внизу и громкими стонами-вскриками вверху.
— Еще, еще, — так просила.
С облегчением вздыхал Благодатский, когда она — отпрашивалась и уходила в туалет: ложился на спину, приходил в себя, размышлял. Смотрел, как совершенно голая, в лившемся сквозь окно тусклом сером свете — шла она из комнаты в коридор с туалетно-ванными дверями. Думал: «Пизда у нее — выбрита: гладко и аккуратно, ничего почти там не ощущается… Нужно — влезть языком: хочется посмотреть, как выглядит…» С удовольствием разглядывал, когда возвращалась — темный треугольник внизу живота: не треугольник даже, а перевернутую трапецию — с идеально ровными боковыми и основаниями. Укладывалась: первым делом — прижимался ртом к груди, скользил по коже языком — ниже и ниже, пока не доходил по животу почти до самых бедер. Тогда — вдруг хваталась руками за его голову и громко говорила:
— Ни, ни, ни… Ты чего, языком туда хочешь? Ни, ни, ни…
— Это — почему? — подымал голову Благодатский и чувствовал, как опускается его член и дотрагивается до Белкиной ноги.
— Я не могу, не люблю… Для мужчины — унизительно…
«Вот хуйню порет!» — поражался. — «Удивительная девка. Впрочем, — ее проблемы. Кончить бы как-нибудь, да с такой лягушачьей пиздой — хуй кончишь…»
Все остальное время, что двигался внутри нее — старался приподняться и отстраниться: хотел рассмотреть и увидеть то, что — вероятно, скрывала и не показывала. Ничего не выходило, только один раз, когда выдергивал член и заваливался на бок — заметил между моментально сжавшихся бедер — что-то темное, показавшееся синеватым. «Ни хуя, у нее там что — татуировка, что ли? Во бля, даже в порнофильмах такого не видал, не то что вживую! Что бы там могло быть? Дракон? Нет, круче всего — бабочка!..» — лежал на боку прижавшись к спине Белки: пальцами касался нежных складок кожи: ниже ягодиц, чуть раздвигал их и просовывал туда член. Начинал равномерные движения, попутно закрывая глаза и представляя себе — розово-коричневый разрез: туловище бабочки, от которого отходят острые темно-голубые крылья: с кружочками, прожилками и узорами. Думал: «Это значит — член входит в разверстую, раскинутую по телу девки бабочку, а когда она стонет и шевелит бедрами — крылья должны двигаться, типа — взмахивать… Получается вроде как — насекомое, пойманное для коллекции и проткнутое иглой: извивается, бьет крыльями, но — бесполезно. Хрупкое, нежное, беззащитное… И подобное должно происходить постоянно: а иначе как же? Она может поэтому — и ведет себя так странно: каково это — быть девкой с пиздой-бабочкой? Ей ведь можно гордиться и стыдиться одновременно, можно прятать её, а можно — выставлять напоказ… Хотя, по большому счету — у каждой девки есть такая же бабочка, только — невидимая: маленькая, большая, светлая, темная, одно- или многоцветная, но — такая же: беззащитная, сильно спрятанная и в моменты опасности и удовольствия — вздрагивающая легкими, вытянутыми по внутренней стороне бедер крыльями…»
Спросить — не решался и понимал, что — никогда не узнает: бабочка там, или нет, а также чувствовал — не сумеет кончить в поглощающем силы и тепло члена тихом холоде внутренностей партнерши. Говорила вдруг:
— Не могу больше, устала и щиплет там что-то… Давай я — ртом.
Откидывался на спину и удивлялся тому, как странно брала она в рот: вставала на четвереньки справа — повернувшись к его лицу задом. Чувствовал обхватившие член губы и прикосновения языка, видел вздрагивавшие светлые волосы и большую неровную спину.
Рот и слюна в нем — оказывались не менее освежающими для органа: Благодатский недовольно морщился, наблюдая медленные монотонные движения верхней части тела Белки над его нижней. Решал: «Какое-то издевательство, хоть придрочила бы вместе с этим, а то член совсем сейчас стоять прекратит! Черт-те что, блядь…» Говорил:
— Завязывай, я так никогда не кончу…
Поворачивала к нему лицо:
— Я же говорю: не могу больше, устала и щиплет там…
— Да ничего, иди ко мне. Я — так как-нибудь…
Привлекал к себе, целовал и не отпускал: принимался самостоятельно заканчивать вялотекущий процесс: зажимал рукой, сильно скользил по ослабевшему члену, стягивая и натягивая кожу. Через несколько времени он — вновь оживал: приливала кровь, а вскоре — и сперма: сильными толчками вырывалась наружу, брызгая на живот Благодатского, не перестававшего целовать бесполезную, холодную внутри девку с бабочкой между ног. Стирал крупные капли краем одеяла, накрывался им и понимал — устал и вот-вот уснет. Прижимался к начинавшей что-то говорить о своих ощущениях и предыдущих опытах Белке и засыпал.
Во сне — видел странную лужайку с высокими цветами: синими, красными и черными: стояли, покачиваясь от слабого ветра и поблескивая прилипшими к лепесткам и не успевшими еще испариться под лучами жаркого солнца капельками росы: поднималось из-за края лужайки — большое, оранжевое, и набирало силу. А выше, на фоне светло-голубого неба — летали бабочки: тех же окрасок, что и цветы. Легкие, крупные, странно перемещались они в воздухе — то зависали, то резко падали вниз: словно бы что-то препятствовало, не давало им летать ровно и быстро взмахивать крыльями. Присматривался и замечал — мужские половые органы, протыкавшие насквозь туловища бабочек.
