Джон Кинг - Человеческий панк

Я бросил его, решал свои проблемы, никогда не оглядывался, эгоистичный образ мыслей, который портит людей, эту врождённую особенность любит использовать государство, крупный бизнес, хозяева ждут, пока мы болтаемся в утробе, пока не отойдут воды и не начнутся схватки, борьба за выживание начинается с потока слёз. Ничего не планировал ось заранее, просто так всё получилось. Вместо того чтобы помочь ему, я рвался к поверхности, боролся за жизнь, подчинился инстинкту. Я стремился выжить любой ценой, жизнь слишком дорога, чтобы так от неё отказываться. Я не хотел погибать. Надо было выжить, увидеть, что будет дальше, реализовать потенциал. Конечно, ни о чём таком я не думал, я действовал на автомате, не было ни анализа, ни игр разума, в том возрасте я ещё не умел так рассуждать, так что я вырвался наверх и наполнил лёгкие воздухом; и кислород побежал по артериям и напитал мой мозг, клапаны и мускулы заработали, когда сердце совладало со взрывом воздуха, напоённого кислородом, в груди. Я не мог надышаться, мир перевернулся вверх тормашками, повис в воздухе, летел в пространстве. Я выбрался из грязи, упал, наслаждался покоем, худшее позади, земля такая мягкая. Воздух овевал кожу теплом, я влюбился во вкус кислорода, паника прекратилась, сердцебиение замедлилось, вошло в норму, в устойчивый ритм, пошла лучшая музыка, то, что происходит сзади, сокрыто от глаз, не знаю и не переживаю, что со вторым человеком. Мы были друзьями, настолько близкими, насколько могут быть два парня, но я никогда не понимал его до конца, я остался там, потерял контакт и оставил его за спиной. Я радовался, что выжил, должно быть, был счастлив, правда, точно не помню, в голове туман, всё перемешано и беспорядочно. Там в темноте не было силуэтов, просто смутное пятно света в отдалении, высоко надо мной, энергия вырывается в открытый космос. Я был молод, этого не должно было со мной случиться. Это было нечестно, неправильно, и тот день на всю жизнь запечатлелся в моей памяти. Простое правило, закон причин и следствий, они там, в Гонконге, хорошо его понимают, там, где нет громадных небоскрёбов корпораций, в китайских сельских общинах, крестьяне против партии. Дома мы этого не видим, думаем только о краткосрочной выгоде, вырезаем рак, не размышляя, откуда он такой взялся, и в первую очередь, почему он появляется снова. Всё, что случилось, имело причину, я должен был суметь изменить всё к лучшему, заставить ситуацию работать на меня, но не смог, как надо не смог.

Когда я понял, что ребята, сбросившие нас в канал, не собираются спуститься и добавить нам ещё, я расслабился, попытался счистить слизь с кожи и одежды, выжать воду, медленно начал видеть звёзды, они появились и стали ярче, миллиарды миль в пустоте, в темноте появились контуры. Я не сразу вспомнил о Смайлзе, мне как-то казалось, что он остался на мосту. Потом я понял, что его тоже бросили в воду. И всё это время Смайлз плавал в канале, под водой, как я минуту назад, хотя я был ещё в сознании и смог выплыть, боролся за выживание и появился на поверхности. Его вырубили, он плавал там, без сознания, ушёл под воду, его следующее воспоминание — пробуждение в больнице. Позднее я спрашивал его, что он видел, когда был в коме, может быть, сны, белый свет, ещё что, но у него не было никаких чудесных воспоминаний, ни ангелов, ни духов, ничего такого. Одна пустота. А если бы я был умнее, я бы сразу вернулся и нашёл его во тьме, нащупал бы его руки, вытащил бы его на поверхность, повернул бы его голову к небу, он бы начал дышать.

Восемь лет спустя, в 1985 году, может, я снова оставил его тонуть, но в этот раз более сознательно, и не только я; помню, его брат Тони едет на машине из Хитроу, везёт его из бара в отеле, где он сидел, смотрел, как приземляются самолёты, погружался в безумие. У меня эта сцена крепко застряла в мозгу, интересно, мы его бросили в беде или сделали всё правильно? Мы сдали его властям, но я усилием воли загоняю эти воспоминания обратно, не хочу снова их переживать, борюсь, но понимаю, что мне, в конце концов, придётся со всем разобраться. Доеду домой, буду копаться в себе. Но Тони насиловал двигатель, а мы со Смайлзом сидели сзади, неслись по А4, мимо грузовиков на стоянках, длинные следы гравия с местной каменоломни, я пытался его успокоить, кивал, слушал, и безумный образ мыслей медленно поражал мой мозг, с психами так всегда, если общаешься с ними слишком близко. Мы торопились, не знали, как вести себя с человеком, сошедшим с ума, и поездка казалась мне бесконечной, а Смайлз сидел и смотрел сквозь меня, видел то, что никогда не происходило, а у меня в голове играл сингл Adverts «Gary Gilmore’s Eyes». Я ничего не мог поделать, безумие превращалось в шутку, и были моменты, когда я почти начинал смеяться, когда он рассказывал мне свои истории, что он видел, часть большой картины, смесь национальной и государственной политики с повседневной жизнью.

Мы отвезли Смайлза в психиатрическую лечебницу, свалили проблему на чужие плечи, обманули его, потому что он должен был добровольно согласиться, его нельзя было положить принудительно, он не сделал ничего опасного, по крайней мере, пока через два дня не вышел и не порезал вены перед воротами. Тогда его положили надолго. Ради его собственного блага. И ему это пошло во благо. Правда. Я знаю точно, это не отговорка. Надо было рассказать ему историю, найти доводы, чтобы он поверил, в лечебнице ему будет хорошо, ввести его в двери, где доктора могли бы накачать его химией, успокоить его, приглушить голоса в голове, тирады диктаторов и крики в концлагерях. Учёные ждали, мужчины и женщины в мятых белых халатах, только они вели себя не как учёные, больше как человеческие существа, которым небезразличен этот бредящий парень, настроившийся на другую частоту.

Поездка назад в Англию будет долгой, пять дней через Сибирь, через Урал в Европу, пять дней и все эти годы. Путешествие, которое я должен завершить, распутать сложные узлы, обрести душевный мир после трёх лет безответственности, загнав прошлое в самые дальние углы сознания, трёх лет жизни одним днём, пять рубашек, две пары штанов, трусов и носков. Надо было верить, что в тех обстоятельствах я всё сделал правильно, помог Тони положить Смайлза в лечебницу. Три года он то ложился, то опять выходил, пока, наконец, не нырнул слишком глубоко, заторможенный, не говорил ни с кем месяцами, никчёмная жизнь, но лучше, чем оказаться на улице, психоз вывернул его наизнанку.

Смайлз был мертвецом. Живым мертвецом. Я никогда этого не говорил, даже не думал так, но знал. Я уехал на другой конец мира. Старый Смайлз весь вышел, я помню, как мы ездили на побережье, сидели на набережной, наверно, я родился заново, когда выполз из канала, из слизи с квакающими лягушками и клочьями тины. А другой парень умер, задохнулся в воде, к мозгу не поступал кислород. Он был мертворожденным, ни лица, ни имени, плавал лицом вниз в индустриальных отходах Гранд Юнион Канала, завернувшийся в материнскую любовь, застрявший в утробе, пытался выползти наружу, к свежему воздуху, чтобы напитать мозг, шлепок по младенческой попке и глоток жизни. Всё спуталось, смешалось, каша картин, оторванных от места и времени, пятнадцатилетний пацан сидит в пластмассовом кресле в больничной приёмной, тошнота, в туалет, выблевать свою жизнь почти в канал, на железнодорожные пути.

Мы звали старика Смайлза Сталиным, представьте, я сижу у кофейного автомата, приходит Сталин и просит рассказать, что случилось, ещё раз, снова, бежит покупать мне чашку чая, говорит, что Уэллс утверждает, что мы начали издеваться над ними, говорит про значок GOD SAVE THE QUEEN, он изо всех сил старается привлечь копперов и судей на свою сторону, говорит, что читал в газете, мол, Sex Pistols называли королеву слабоумной; и они бросили нас в канал, чтобы остудить наши головы, они не хотели причинить нам вреда, не били нас, как утверждает этот псих Майор Том, кто поверит, что взрослый человек не может устроиться на работу, считает себя Старым Биллом? На этом они и будут строить защиту, мол, значок, оскорбляющий монархию. Уэллс говорит, что он патриот, защищает Англию, закон и порядок.

У меня дома есть статья, про которую он говорил, по возвращении я перечитываю её. Там говорится, что в песне «God Save The Queen» Sex Pistols королеву называют слабоумной. Это ложь. Переслушиваю запись. Пять раз, чтобы убедиться, что правильно разобрал слова. В песне поётся про систему, что она делает нас слабоумными, людей, таких, как мы со Смайлзом; и парень, который избил нас на мосту, а потом бросил в канал, что нас превращают в роботов, мы делаем всё, что нам скажут; и кого винить, людей у власти, до которых ты никогда не доберёшься, или маленьких чело-веков, которые буквально вот они, идут мимо по улице? Я был молод, но знал, что суд не поверит такой тупой телеге.

Я быстро возвращаюсь в норму, движение поезда успокаивает, сглаживает воспоминания, время подумать, в дороге через огромные луга, потом часы леса, миллионы деревьев наседают на железную дорогу, миллиарды сличающихся листьев колышутся до самого горизонта. Мы проезжаем мимо озера Байкал и нескольких городов, трубы дымят, ещё на шаг дальше от Маньчжурии, странно видеть промышленность посреди такой пустой земли. Мы ужасно долго едем мимо озера, я смотрю на три места на карте, пытаюсь понять, где мы на большой карте, между нами и верхней границей Сибири больше тысячи миль пустоты. У мира нет центра, только то место, где ты в данный момент. Время от времени за окнами проносятся деревушки, деревянные дома, крашеные наличники, наскоро сколоченные лачуги, где зимой должно быть чертовски холодно. Этих деревень нет ни на одной карте. Интересно, как люди очутились здесь, сознательно, или это потомки политзаключённых, каково это — жить так далеко от остального населения земного шара. Задумался про одиночество и красоту. Не особо обращаю внимания на соседей, занимаюсь своими делами, здороваюсь по утрам. И хватит с них.