Страх и ненависть в Лас-Вегасе - Хантер С. Томпсон
«Черт подери! Мы заблудились! — кричал мой адвокат, — Что мы забыли на этой проклятой дороге? Аэропорт там! — он в истерике тыкал пальцем в тундру за бортом.
«Не волнуйся, — сказал я, — Я еще никогда не опаздывал на самолет». Я улыбнулся, вспомнив случай из прошлого. «Кроме того раза в Перу, — добавил я, — Я уже прошел таможню, но вернулся в бар поболтать с одним боливийским торговцем кокаином… и вдруг слышу, как заводятся эти здоровые двигатели 707-ого «Боинга», выбегаю на взлетную полосу и пытаюсь пробиться на борт, но дверь прямо за двигателями, а трап уже откатили… Чёрт, я бы поджарился как бекон в этих форсажных камерах… но я ничего не соображал: мне отчаянно нужно было попасть на борт.
Меня заметили полицейские, и загородили мне выход. Я бегу прямо на них как очумелый. Тип, который был со мной, орет: «Стой, уже поздно! Не надо!»
Я вижу, что меня поджидают копы и торможу — будто передумал… но только они расслабились, я резко ускоряюсь и ломлюсь прямо через них». Я засмеялся. «Это как забежать на полном ходу в полный шкаф ядозубов. Эти козлы меня чуть не угрохали. Помню только, как на меня одним махом опускается штук пять дубинок и крики: «Стоять! Стоять! Самоубийца! Остановите глупого гринго!».
Я очухался часа через два в баре в центре Лимы. Он уложили меня на какой-то кожаный гамак. Весь багаж стоял рядом. Никто его не вскрывал… короче, я опять заснул и следующим утром вылетел первым рейсом».
Адвокат слушал меня вполуха. «Знаешь что, — сказал он, — Я бы с удовольствием еще послушал о твоих приключениях в Перу, но только не сейчас. Сейчас меня волнует только одно — как добраться до взлетной полосы».
Мы мчались на приличной скорости. Я высматривал какой-нибудь съезд с дороги к терминалу. Последний светофор мы проехали минут пять назад, и возвращаться было некогда.
Теперь оставался только один способ успеть на самолет. Я притормозил и повернул в поросший травой ров между двумя полосами шоссе. Для поворота под прямым углом ров был слишком глубок, поэтому я прошел по нему по дуге. Кит чуть не перевернулся, но я удержал его, и мы на двух колесах въехали на встречную полосу. К счастью, она оказалась пуста. Мы вылетели из канавы с задранным носом, как гидроплан… потом подскочили на асфальте и покатились к полю с кактусами по ту сторону дороги. Помню, как протаранили какой-то проволочный забор и протащили его за собой несколько сот метров; но к тому времени, когда мы достигли взлетной полосы, я справился с управлением, и мы с визгом летели на скорости 90 на первой передаче, и по пути к терминалу не виднелось ни единой помехи.
Единственное, чего я опасался, это как бы не угодить под заходящий на посадку DC-8, который расплющил бы нас как таракана, а заметили мы бы его только, когда он был бы уже прямо над нами. Интересно, видно ли нас из диспетчерской? Наверное, видно, но к чему беспокоиться? Я выжимал газ до пола. Возвращаться теперь было бессмысленно.
Мой адвокат вцепился обеими руками в приборную панель. Я глянул не него и увидел в его глазах страх. Его лицо посерело, и я чувствовал, что он не рад моему ходу, но мы так быстро мчались по взлетной полосе — потом через кактусы, потом по другой полосе, — что я знал, он понимает, в каком мы положении: обсуждать, правильно ли я поступил, уже поздно; наше единственная надежда — попасть на ту сторону.
Я взглянул на часы: до отлета три минуты пятнадцать секунд. «Времени полно, — сказал я. — Готовься, высажу прямо у самолета». В километре от нас маячил большой серебристо-красно реактивный лайнер… к тому времени мы уже катились по ровному асфальту, мимо посадочной полосы.
«Нет! — закричал он. — Я не могу выйти. Меня распнут. Мне придется взять вину на себя!»
«Чушь, — сказал я. — Скажешь просто, что добирался до аэропорта автостопом, и я тебя подвез. Раньше ты меня не видел. Черт, да в этом городе полным-полно белых «Кадиллаков»-кабриолетов… и я планирую проехать так быстро, что на номер даже посмотреть никто не успеет».
Мы приближались к самолету. Пассажиры поднимались на борт, но нас пока никто не заметил… с такого-то неожиданного направления. «Готов?» — спросил я.
Он простонал. «А что делать? Но ради бога, побыстрее!» Он изучил посадочную площадку и указал: «Вон туда! Высади меня за большим фургоном. Остановись за ним, чтоб меня никто не увидел, я выскочу, и можешь сматываться».
Я кивнул. Пока пространства для маневра хватало. Никаких признаков тревоги или погони. А вдруг в Лас-Вегасе такое происходит все время: машины с опаздывающими пассажирами с отчаянным визгом проносятся по взлетной полосе, высаживают ошалелых самоанцев, в руках у которых загадочные холщовые сумки, и те вприпрыжку взбегают на самолет в самую последнюю секунду и взмывают навстречу рассвету.
Да, может быть и такое. Может быть, в этом городе это стандартная процедура…
Я резко завернул за фургон и притормозил, чтобы адвокат успел выскочить. «Не позволяй этим свиньям хамить! — прокричал я. — И помни, если будут неприятности, ты всегда сможешь отправить телеграммы Нужным Людям».
Он ухмыльнулся: «Ага, объяснить свою позицию. Один мудак как-то написал про это стихотворение. Хороший совет, наверно. Для долбоебов». Он помахал мне вдогонку рукой.
«Отлично», — сказал, я отъезжая. Я уже приметил просвет в большом проволочном заборе, и поехал к нему на первой передаче. За мной вроде никто не гнался. Непонятно. Я посмотрел в зеркало и увидел, как адвокат без шума и драки поднимается на самолет… я выехал наружу и влился в ранний утренний поток на Парадайз-роуд.
Я резко свернул направо на Расселл, потом налево на Мэриленд Парквей… и вдруг оказался в атмосфере уютной анонимности у кампуса Университета Лас-Вегаса… какие спокойные лица; я остановился на красном и на мгновение растерялся от праздника плоти на перекрестке: изящные мускулистые бедра, розовые мини-юбки, спелые юные соски, блузки-безрукавки, длинные светлые волосы, розовые губы и голубые глаза — все коронные признаки опасно невинной культуры.
У меня возникло искушение
