Петр Воробьев - Набла квадрат
Горм в прыжке схватил его за хвост, дернул на себя и, взявшись обеими руками, крутанул над головой, чтобы шмякнуть о дорогу, но хвост оторвался и собака улетела неизвестно куда.
Пыль осела вся. Неподалеку охранники сгоняли в кучу дистрофиков в лохмотьях. Вокруг кучи жалкими ошметками валялись еще три трупа. В сторону Горма даже не смотрели, пока из толпы заморенных оборванцев не вырвался жуткий босой дистрофик, устремившись к трупу карлика. Его неестественно длинные скрюченные пальцы протянулись к забрызганной кровью мертвой голове, дистрофик упал на колени и завыл. Вой был тих, но пробирал – с ним из покрытого струпьями синего тела дистрофика выходили последние остатки ужасной жизни.
За несчастным уродом вразвалку пошел охранник, занося ружье для удара прикладом по голвое, и тут наконец он увидел Горма.
– Дай сюда ствол! – рявкнул Горм через усилитель. От звукового удара плюгавец в криво сшитой зеленой форме впал в прострацию. Досадливо бросив себе под ноги собачий хвост, Горм вырвал оружие. «Дрянная штамповка», – подумал он, наматывая ствол на палец, «только по дистрофикам и стрелять».
– Вот что, кто с ружьями, кладите их на землю и стойте смирно. И собак приберите. Сопротивление, это, бессмысленно, вот, – Горм не ждал, что его приказание будет выполнено беспрекословно, но охранники мигом побросали оружие и взяли псов на короткий повод. Превозмогая отвращение, Горм подошел к толпе аборигенов и, вглядываясь в их изборожденные морщинами страха и отупения лица, спросил солдат:
– Это… Командир у вас есть?
– Вот он! – в несколько голосов завопили негодяи в форме, указывая на наиболее прилично выглядевшего подонка во всей компании.
– Я не виноват! Мне приказали! Не убивай! – запричитал тот.
– Молчать! Ты кругом виноват! Назови себя.
– Кангу, командир взвода охраны. Пощади, о ужасный!
– Молчать! Смирно! Кого конвоируешь?
– Жен и детей изменников народа!
– А?
– Жен и детей…
– Молчать! Что ты сказал?
– Жен…
– Молчать!
Действительность нувукакской земли разом превзошла все страшные рассказки Кукылина. Горм ловил на себе взгляды ветхих, грязных, бесполых отродий голодной смерти, которых из гуманных соображений несомненно следовало изрубить на месте. Одновременно в его сознание прорывался образ неизвестно за что изгнанных от родных очагов женщин и детей, подлежавших немедленному освобождению и доставке в безопасное место.
Горм помотал головой и прищурил глаза, пытаясь совместить оба впечатления.
Это не получилось. Пытаясь разрешить загадку, Горм ткнул пальцем в скелетоподобное существо, по плешивой голове которого ползали сотни насекомых, и спросил:
– Ты кто?
– Группа сто семнадцать номер триста четыре, по указу девятьсот двадцать, часть два.
– Тьфу ты! Имя у тебя есть?
– Я забыла.
– Вот ядрена мышь! А лет тебе сколько, старая?
– Восемнадцать.
«По-нашему без двух три дюжины», сосчитал Горм. «Одной ногой в могиле, а врет и не запинается».
– Что ты наворотил, идиот? Ты хоть понимаешь своей вдавленной башкой, что только что угробил этих четверых? – Фенрир кипел от возмущения.
– Чем орать попусту, лучше скажи, что мне делать?
– Попал в дерьмо, так не чирикай! Раньше надо было советоваться!
– Не знаешь, банка ржавая? Тогда заткнись!
Диалог с Фенриром не отнял у Горма ощущения собственного кретинизма, но согрел его душу сознанием, что не один он такой. «Покормить их, что ли», вяло прикинул Горм, «жиденьким бульончиком. Еще бы лучше раствор глюкозы, но где ее возьмешь, глюкозу. Из чего вот бульон?» После увиденного охранники казались Горму вполне подходящим мясом, но аборигены из гнилого чистоплюйства осуждали каннибализм. Собак лучше было бы испечь с кореньями на угольях, но что поделаешь – необходимость заставляла извести их на суп.
Горм обрадовался ясности, но тут же вспомнил, что нужен еще и котел, и вновь обреченно погрузился в раздумье.
«Доброй еды, Горм ярл. Слушай весть Кукылина воина.
Фенрир пролетал над моим лагерем, возвращаясь из земли Амьяк. Он предлагал остаться некоторое время со мной, чтобы укрепить в рыцарях веру в твое величие. Я посоветовал ему не тратить времени и возвращаться на остров Тулик. Я не хочу собирать войско, опираясь на его силу. Не зная доподлинно нашей мощи и полагаясь только на мое слово, к нам примкнут рыцари достойные и бесстрашные – пусть меньше числом, но без изъяна.
В Кыгмике я встретил трех друзей по летной школе. Их имена Исуклик, Таграк и Амек. Они не имели работы и охотно согласились идти в твое войско.
Еще много рыцарей хотели бы воевать за тебя, но они связаны клятвами верности Камыснапу. Был некий Тайкыгыргын, кто оспорил правоту моих слов и пытался меня высмеять. Я вызвал его на бой, самолет его сбил самонаводящейся ракетой и самого зарубил. Спасибо тебе за доспехи – ни один меч их не берет. Также я бился с Илияксиаком и Аханагрураком и пленил их.
Вместо выкупа они готовы служить тебе семь лет.
Вчера Камыснап прислал ко мне гонцов с предложениями вновь поступить к нему на службу и обещаниями пожаловать земли и крестьян. Гонцы также должны были от имени князя пригласить меня для переговоров, но один из них, возможно, подкупленный моими врагами, стал говорить дерзкие речи, так что гонцов пришлось изрубить. Их головы и письмо с извинениями я отослал князю.
Думаю, он поймет меня правильно и пришлет других гонцов.
Тем не менее, товарищи советуют мне на время оставить Кыгмик. Я хочу дней на двадцать вернуться в Укивакскую землю. Там у отца были друзья и в поместьях, и в кочевых племенах.
Жду твоего ответа, Горм. Прием.»
Кукылин переключил единственный рычажок на матовой верхней панели собранной Фенриром шпионской рации в положение «передача». Спрессованный во времени сигнал устремился сквозь крышу постоялого двора при аэродроме вверх, к парившему в темном небе ретранслятору. Когда погас красный огонек «жди», Кукылин передвинул рычажок в положение «прием».
На улице, за окном, затянутым почти матовым от возрасти целлофаном, выли дикие собаки, ругались внизу, в харчевне, мужики, на чердаке возились не то крысы, не то мелкая домовая нечисть.
Кукылин от нечего делать снял со стены и вынул из чехла топор – подарок Горма. На длинной рукояти, плотная темная древесина которой была тщательно отшлифована и внизу окована темно-желтым металлом, сидело широкое лезвие. Кукылин медленно повернул топор, держа его перед пламенем свечи.
Под определенным углом лезвие вдруг стало прозрачным, и в толще его материала открылся знак Альдейгьи – окольцованный крест.
Кукылин играл с топором уже порядочное время, завороженный хитрой штуковиной, когда в дверь его комнаты заскреблись.
– Открой, это я! – раздался громкий шепот. Кукылин отложил топор, вылез из продавленного плетеного кресла и снял с крюков перекладину засова. Вошедший Амек был в ночной рубашке до пят и с неровно вспыхивавшим пьезоэлектрическим фонариком в руке.
– Садись, – Кукылин развернул кресло и сам сел на застланную скамью. Гость доверчиво опустился на сиденье и, застряв в кресле, сказал:
– Я чую недоброе. Хозяин заведения и два посторонних рыцаря что ушли через черный ход. Сейчас на постоялом дворе только мы да десятка с два мужиков.
– Дурной знак. Буди Таграка и Исуклика.
– Они уже одеваются. Чего будем ждать?
– Не возьму в толк, но, раз хозяин ушел, не будем и мы дураками.
Встречаемся у нужника.
Кукылин засунул руку в ботинок – он был еще сырой внутри – и со вздохом решил, что зря погорячился с гонцами. Надевая латы, он на всякий случай подсчитал время, необходимое для того, чтобы подоспела княжеская месть, и изрядно удивился – дружина Камыснапа никак не могла успеть окружить постоялый двор. Да и не в обычае князя было бы так поступать. На рации зажегся и погас огонек. Кукылин положил рацию в нагрудную сумку, проверил, не болтаются ли ремни ранца, и с топором в руке вышел в коридор.
У двери в туалет стояли Амек, Таграк и их слуги. Исуклик спешил навстречу Кукылину из другого конца коридора.
– Прыгаем через окно – и к самолетам.
– Князь может и их накрыть ракетой.
– Да он скорее удавится, чем истратит лишнюю ракету!
– Не обижайте моего бывшего командира. Он здесь ни при чем – не мог успеть.
– Тогда кто?
– Тихо! – Амек прислушался.
Ему не удалось услышать никаких подозрительных звуков. Напротив, смолкла пьяная песня, доносившаяся с первого этажа.
– В чем дело? – спросил Кукылин.
– Показалось.
Оруженосец Таграка, стоявший ближе всех к двери на лестницу, замахал руками, теряя равновесие, и упал, открывая дверь своей спиной. Его ноги в пегих от древности ботах судорожно дернулись несколько раз и распрямились.
– Ему плохо, я помогу! – слуга Амека уже шагнул в сторону выхода, но Кукылин остановил его, схватив за полу кафтана.
