Огюстен Берроуз - Бегом с ножницами
Я услышу, куда он идет.
Хоуп прицепила на шею своему любимцу ожерелье из двух консервных крышек, скрепленных красной лентой. При каждом движении крышки бились друг о друга и дребезжали.
— Что ты творишь с животным? — взревел доктор, когда, спасаясь от хозяйки, кот прыгнул к нему на колени.
— Папочка, Фрейд болен, — затаив дыхание, прошептала Хоуп.
— Оставь беднягу в покое, — порекомендовал доктор и задремал перед телевизором.
На четвертый день состояние кота ухудшилось. По словам Хоуп, он опять вступил с ней в контакт посредством быстрого сна и сообщил, что держался, сколько мог, а теперь нуждается в покое, чтобы иметь возможность мирно скончаться.
— Кто-нибудь видел Хоуп? — спросил я днем. Мне нужно было съездить в «Хэмпшир-молл», чтобы заполнить заявление в «Чесе Кинг» — может, возьмут туда на работу, и только Хоуп могла меня отвезти.
— Я ее не видела целый день, — ответила Агнес, отчищая стол газетой, смоченной в уксусе. — А в последний раз, — добавила она, отдирая что-то ногтем, — видела в подвале. С котом.
Я повернулся и посмотрел на дверь в подвал.
— Хоуп! — позвал я.
Ответа не последовало, и я открыл дверь. Темно. Я собрался было закрыть дверь, но вдруг что-то услышал. Какой-то скребущий звук. Включив свет, я начал спускаться по ступенькам.
Хоуп лежала на полу, головой почти касаясь желтой пластиковой корзины для белья. Она казалась мертвой.
— Хоуп, что с тобой?
— М-м-м? — сонно промычала она.
— Хоуп, что ты делаешь здесь, на полу? Люди с ног сбились.
Именно в это мгновение я и увидел кошачьи усы. Они торчали сквозь отверстия в бельевой корзине. Фрейд прижался к решетке, пытаясь просунуть нос наружу.
— Привет, киска, — нежна прошептал я, потом снова попытался добиться ответа: — Хоуп, что же все-таки здесь происходит?
Хоуп медленно села. Поднесла палец к корзине и пощекотала торчащие из нее усы.
— Бедняжка.
— Что делает кот в бельевой корзине? И зачем ты взгромоздила наверх этот кукольный дом?
Хоуп взглянула на меня, и на ее лице я прочитал, что случилось нечто поистине ужасное. Наверное, именно с таким лицом вы будете сообщать родителям неприятную новость о том, что их ребенок встретился с питоном и что исход встречи оказался для ребенка неблагоприятным.
— Он умирает, Огюстен.
Кот издал какой-то воющий звук, переходящий в рычание.
Я снял с головы прицепившуюся паутину и хлопнул себя по затылку.
— Чем ты здесь занимаешься? Это ужасно!
Подвал был сырым, с грязным полом, каменными стенами и низким потолком, на котором выступали балки.
Спокойно, нежным голосом Хоуп объяснила:
— Я здесь вместе с Фрейдом, составляю ему компанию. Чтобы в последние минуты жизни он не оставался в одиночестве.
Я едва не рассмеялся. Однако по Хоуп было видно, что она не шутит. Поэтому я сказал просто:
— Ну ладно.
Потом вернулся к лестнице, медленно поднялся по ступенькам, выключил в подвале свет и закрыл дверь.
Ну а уже потом со всех ног помчался в комнату Натали.
— О Господи! — почти закричал я. — Ты ни за что не поверишь, что сейчас делает твоя чокнутая сестра.
Натали в эту минуту стояла перед зеркалом, подняв юбку. Она быстро выпустила ее из рук и та упала, прикрыв бедра.
— Что еще?
— Она заточила кота в бельевой корзине, в подвале.
Собирается его убить.
— Что?!
— Правда. Я только что там был. Хоуп держит беднягу в корзинке и говорит, что он умирает, а она не хочет оставлять его в одиночестве.
— Ты серьезно? — Натали подняла брови своим фирменным способом. Выражение означало «не пудри мне мозги».
— Совершенно серьезно.
Она схватила свой «Кэнон» и побежала вниз по лестнице.
— Нет, не так. Просто склонись и наклони голову к лампочке, — распорядилась Натали, крепко сжимая в руках фотоаппарат.
Я стоял возле лестницы, стараясь не поймать еще раз волосами паутину. Я только что осветлил их на два тона, и они были еще слишком пористыми. Поэтому я волновался, что грязь осядет на корнях. Еще одной обработки волосы могут и не выдержать.
— Вот. Так хорошо, — одобрила Натали.
Хоуп лежала на боку, почти вплотную прижавшись лицом к бельевой корзине. Мутный свет лампочки рисовал под глазами трагические темные круги. Вспышка, которую Натали нацелила сквозь отверстия в корзине, нарисовала на ее щеках тонкие полоски. Вполне возможно, именно этот кадр окажется великим.
В этот самый момент на верху лестницы появилась терзаемая подозрениями Агнес.
— Чем вы все здесь занимаетесь? Даже и не пытайтесь курить травку или делать что-нибудь еще в том же роде.
Ничего подобного я в своем доме не потерплю.
Натали в этот самый момент готовилась сделать снимок.
— Заткнись! — закричала она. — Оставь нас в покое!
— Предупреждаю, — не сдавалась Агнес, — я расскажу обо всем доктору.
— Ты здорово придумала, Нэт, — подала голос Хоуп. — Очень мило с твоей стороны спуститься сюда и сфотографировать нас. Этот снимок будет особенным.
Натали рассмеялась:
— Не стоит благодарностей!
— Прекратите, вы там, внизу! — надрывалась тем временем Агнес. Она сейчас казалась еще более назойливой, чем обычно. Мне даже захотелось подняться по лестнице и закрыть перед ее носом дверь, но поскольку я не был ее ребенком и вообще жил в чужом доме, то, конечно, не мог себе такого позволить.
Хоуп произнесла:
— Она так мамашничает.
— Не двигай губами.
Слово «мамашничать» принадлежало к разряду докторофинчизмов. Оно соединяло в себе понятия суетливости и навязчивости и основывалось на постулате, гласившем, что после определенного момента в жизни излишняя опека человеку лишь вредит. А момент этот наступал примерно в десять лет. «Мамашалка» хотела вас подавить и морально связать. Если ей, например, требовались деньги, она могла спросить: «У тебя есть десять долларов?» Доктор Финч считал, что ее вовсе не касается, есть ли у человека в кармане десять долларов или нет. Если тебе нужны десять долларов, то скажи: «Мне нужны десять долларов». Или: «Ты не мог бы мне дать десять долларов?» Все в доме очень боялась мамашничать. Но, конечно, главной мамашалкой выступала Агнес. Она воплощала собой антихриста душевного здо-ровья и эмоциональной зрелости.
После того как Натали удовлетворила бушевавшую в ней страсть к фотографии, она поинтересовалась:
— Сколько еще ты собираешься здесь оставаться?
Ответ Хоуп прозвучал очень мрачно:
— Столько, сколько потребуется.
Снова оказавшись наверху, в комнате Натали, и вволю отсмеявшись, мы задумались, не пора ли позвонить доктору.
— Похоже, у нее все это на полном серьезе, — предположил я. — Судя по всему, она не шутит.
— Твои волосы выглядят такими сухими, — заметила Натали. — Ты что, снова их красил?
— Сейчас речь не о моих волосах, — ответил я. — Вообще-то я действительно их красил. Хотел чуть-чуть осветлить. Так они будут выглядеть более естественно.
— Более естественно, чем твой естественный цвет?
Нет, Натали просто не могла понять этой основополагающей концепции. И никогда бы не смогла. Сама она с трудом заставляла себя мыть голову. Это единственное, что меня в ней отталкивало. Если бы она хоть чуть-чуть постаралась, то могла бы стать просто красавицей, а не такой вот толстой, безвкусной и неуклюжей растяпой. Я немедленно постарался прогнать эту мысль. Мы с Натали были очень близки; иногда я чувствовал, что она читает мои мысли.
— Что с тобой? — тут же спросила она.
Так я и знал. Она услышала то, что я подумал.
— Я ни о чем не думаю, — соврал я.
— Что?
— Что ты сейчас подумал? Твои волосы выглядели прекрасно.
Фу ты, черт.
— Так как же насчет Хоуп? — Я попытался сменить тему разговора.
— Пусть папа с этим разбирается.
В тот же вечер, когда доктор сидел перед телевизором, а Хоуп все еще лежала в подвале рядом с бельевой корзиной, в которой сидел ее кот, мы подробно объяснили доктору Финчу ситуацию.
Он слушал очень внимательно, время от времени кивая и произнося:
— Понимаю, понимаю.
Должен признать, что его профессионализм производил большое впечатление. Он и выглядел, как истинный психиатр. Правда, лишь до тех пор, пока не открыл рот и не заговорил.
— Давайте спросим у Бога, — произнес он.
Натали тут же, как автомат, подошла к каминной полке и сняла с нее Библию. Книга лежала рядом с помещенной в рамку черно-белой фотографией киношной вывески, которая гласила: «Сегодня: “Бархатный язык”».
— Ну так, давайте попросим совета. — Доктор закрыл глаза.
Натали провела пальцем по корешку и наугад раскрыла книгу.
Доктор опустил палец на страницу. Потом открыл глаза и спустил очки, до этой минуты сидевшие у него на лбу.
