Крэг Клевенджер - Человек-змея
В погрузочной зоне Сенчери-Сити мигали фонари аварийной сигнализации, и я рысью помчался в фойе здания со стеклянным куполом. Охранник меня уже видел. Не меня конкретно, а сотни других курьеров, парней с ящиками, свёртками, письмами, пухлыми конвертами и нейлоновыми рюкзаками. Для него мы все на одно лицо. Поэтому мне и нравится эта работа: всегда в движении, никто никого не запоминает.
— Нужно взять подпись в номере 1154, — сказал я, и охранник, едва подняв глаза от спортивной газеты, махнул в сторону лифта.
Поднялся на одиннадцатый этаж, пересёк коридор, дважды постучал в дверь без именной таблички с одним только номером 1154, вошёл и несколько секунд оценивал обстановку.
— Могу вам чем-нибудь помочь? — В приёмной сидел парень с короткой стрижкой, настоящий шкаф в чёрной толстовке и камуфляжных брюках. «Шкаф» ковырял зубочисткой ногти, рассеянно поглядывая на крошечный экран чёрно-белого телевизора. Показывали бейсбольный матч.
— Мне нужна подпись.
Ничего не ответив, охранник с трудом оторвался от дивана и прошёл в скрытый за дверью кабинет.
Я снова включил внутренний сканер: на глаз измерил комнату, пересчитал столы, стулья, телефоны, лампочки — какие работают, какие вот-вот перегорят.
Иногда разговариваешь с человеком, а он то и дело посматривает в телевизор, будто происходящее на экране не дает покоя. Со мной происходит нечто подобное: непременно нужно знать, где нахожусь, иначе я чувствую себя не в своей тарелке. В лифте пересчитываю этажи, определяю скорость движения и заранее знаю, когда остановится кабина. Дощечку с квитанцией держу в левой руке, свёрток в правой: так удобнее, и никто не заметит пальцы. Смотрю всегда на пол: любая из соседних дверей может раскрыться, и я увижу фойе. Если такое случится и я не измерю комнату, целый день будет свербеть в затылке, пока не найду возможности вернуться и определить размеры.
А в том офисе цифры почему-то не сходились, и уравнение не решалось. Ломящиеся от мусора корзины, штабеля вскрытых коробок, новые канцелярские принадлежности и потёртые телефонные книги. Эти ребята сидят здесь довольно давно, а убираться никто не приходит. Мебель потёртая, на стенах ни картин, ни календарей, ни именных табличек. Я понимал, что передо мной, и нисколько не волновался. Компания по отмыванию денег, букмекерская контора, фирма, импортирующая чёрт знает что. Ладно, меня не касается. По крайней мере до тех пор, пока не заставляют развозить плутоний, героин, отрубленные руки или дохлую рыбу.
Поставьте крестик, нацарапайте внизу имя, и я исчезну.
Только здесь так дёшево не отделаешься. Из кабинета вышел Джимми, а за ним «шкаф», усевшийся на свой диванчик, таким образом оказавшись между дверью и мной.
— Шестёрка Бубен! — заорал вышибала, крепко, по-мужски обняв меня за плечи. — Где тебя черти носили?
Глаза блестят, рот улыбается, а «Где тебя черти носили?» может означать «Где ты был?» и «Как дела?». Оба вопроса не сулят ничего хорошего. Огромная волосатая рука у меня на шее: со стороны похоже на дружеское объятие, но силищи в нём столько, что, если посмею ослушаться, Джимми мигом пережмёт сонную артерию.
Парни из стрип-клуба, где я познакомился со Вспышкой, вполне предсказуемо звали меня Рыжим, а после того как мерзкая девчонка настучала про левую руку, переименовали в Шестёрку. Прозвище не из лестных, но выбирать не приходится. Рыжий плюс Шестёрка быстро превратились в Шестёрку Бубен, для краткости просто Шестёрку. Я не обижался, наоборот, радовался: больше кличек — больше анонимности.
Мы вошли в лабиринт из блестящих металлических перегородок, коробок и старой мебели. За одним столом сидел парень, пропускавший через промышленный уничтожитель бумаги толстые, с телефонный справочник, пачки.
— Такая малютка может запросто руку оттяпать, — гордо сказал Джимми. — Быстро, даже боль не чувствуешь. Поначалу.
В общей сложности я увидел ещё четверых парней с широкими плечами. Лениво развалившись, они сидели за конторскими столами и читали газеты. В конце лабиринта кабинет с огромным окном и дверью, которую распахнул гостеприимный Джимми. Когда мы вошли, двое громил в строгих костюмах тут же перестали разговаривать. Громила поменьше криво улыбнулся. Чёрная «двойка», пронзительно белая рубашка, ярко-красный галстук с цветочным орнаментом. Он здесь самый старший, самый миниатюрный (за исключением меня, конечно) и единственный, кто одет как начальник, а не как мастер или прораб.
Визгливые крики переносной рации, без устали объявлявшей новые адреса доставки и изменения в маршрутах, походили на звон разбитого стекла во время воскресной службы.
— Положи коробку на пол, — велел Начальник.
Отражаясь в его карих глазах, яркий свет рассеивался в миллион белых точек. Тонкие губы будто изгибались в кривоватой ухмылке, хотя их обладатель и не думал улыбаться. Я осторожно опустил коробку и придвинул к ножке стола. Второй громила молчал и даже не шевелился. Может, глухонемой? Огромный, вялый, пассивный, он не сводил с меня глаз.
— Мой компаньон, — Начальник кивнул в сторону расписывающегося в квитанции Джимми, — очень высоко о тебе отзывается.
Я ничего не ответил.
— Говорит, ты настоящий самородок, очень инициативный и ответственный. Как раз такого человека в нашей команде недостаёт.
Я попытался сказать «спасибо», однако во рту было суше, чем в Сахаре.
— Джеймс, принеси нашему гостю выпить. Встретимся на улице.
Высокий немой громила открывает дверь, пропускает Начальника и кивком велит мне идти следом. Ненавязчиво зажатый в тиски, двигаюсь по коридору к двери, на которой обычно пишут: «Запасный выход», только на этой двери ни надписи, ни таблички нет.
Вместо поручней на бетонной с гравиевой посыпкой крыше коричневатый горизонт Лос-Анджелеса. Мы шли к самому краю; я попытался было сбавить шаг, но Начальник не думал останавливаться, а Немой поджимал сзади, не позволяя отклоняться от курса.
Бескрайний простор на глаз не измеришь, и у меня закружилась голова. Лучше смотреть на ноги… Кажется, помогло. Моя рация ожила, разразившись громким шипением.
— Выключи, — велел Начальник, губы снова изогнулись в полуусмешке, а в глазах заплясали белые зайчики света. Пока я возился с кнопками, он отвернулся, глядя на открывающуюся за кромкой крыши пустоту: двести метров свободного полёта до стальной решётки водостока.
— Я очень тебе благодарен, — стоя ко мне спиной, проговорил Начальник. — Если бы не ты, Государственный департамент, Служба иммиграции и натурализации и ещё чёрт знает кто — месяцами, если не годами — препятствовали бы приезду моих коллег, заламывая за любой документ огромные деньги.
Дверь пожарного выхода открылась, и на бетонно-гравиевой крыше послышались гулкие шаги Джимми. Он принёс газировку, тёплую. Открыв крышку, я глотнул приторный, цвета смолы, напиток и едва сдержал поднимающуюся по пищеводу волну воспоминаний. Колония. Зал для свиданий. Папины заскорузлые пальцы с распухшими суставами теребят браслет общества трезвенников.
— Я рад… — А что скажешь в такой ситуации?
— Вот и славно! — отозвался Начальник. — А я рад, что ты рад, потому что в самом ближайшем будущем нам снова понадобятся твои услуги.
Ну как, какими словами объяснить, что всё намного сложнее, чем кажется, что документы приходится подделывать, имея ничтожно малое количество данных, что игры с Государственным департаментом и Службой иммиграции куда опаснее, чем с управлением автомобильным транспортом или окружным архивом, что с каждым разом риск многократно увеличивается! Хотелось изложить всё кратко, доступно и ясно, но не ограниченные четырьмя стенами мысли отказывались подчиняться разуму и разлетались, как испуганные птицы. Наконец Начальник повернул ко мне фальшиво улыбающееся лицо.
— Нам предстоит большая работа, — объявил он. — «Нам» значит мне, моим партнёрам и заокеанским инвесторам.
На месте Начальник больше не стоял, а мерил шагами крышу: вправо-влево, вперёд-назад. Не отрываясь, я следил за блестящими носами ботинок — что угодно, только бы не смотреть на бездонную, разверстую в полуметре от меня бездну.
— Расходов, естественно, море: текущие, производственные, на исследование, развитие и продвижение нашей продукции на рынке, затем судебные издержки, — продолжал Начальник и, не сдержавшись, засмеялся.
Немой и Джимми как по команде захихикали. Я глотнул газировки, и пить захотелось ещё сильнее.
— Это всё пассив. Наш главный актив — кадры. Талант. Интеллектуальная собственность.
Начальник перестал топтаться на месте и подошёл ко мне: в карих глазах белые крапинки, на переносице три толстых волоска, нижняя губа треснула, изо рта пахнет мятной жвачкой.
