Хоупфул - Тарас Владимирович Шира
Проезжая проспект Ленина, Макс вдруг вспомнил про вчерашний эксцесс со зрением и, придвинувшись к окну, начал старательно рассматривать названия магазинов и надписи на растяжках.
К счастью, к утру зрение полностью восстановилось, и Женя, глядя на самые отдаленные рекламные плакаты, с легкостью мог прочесть написанное на них.
«Слав богу», – подумал он. Но к больничному окулисту надо будет все-таки заскочить. На всякий случай. И купить какие-нибудь витамины. Все же всех громов и жареных петухов мира не хватит, чтобы, бросив креститься, начать все делать вовремя.
Такси подъехало к шлагбауму. Выезд был запутанный, но объяснять его женщине-водителю у Жени не было никакого желания. Протянув деньги, он вышел из машины, оставив ее один на один в неравной схватке с навигатором.
Зайдя в палату, Женя первым делом поймал снисходительный Настин взгляд. Такой обычно появляется, когда хочешь кого-то подколоть или поддеть, но видя угрюмую мину оппонента и опасаясь реакции, воздерживаешься, ограничиваясь лишь взглядом.
Женя, кстати, выработал эту тактику еще давно – опаздывая, он заходил с презрительно-вызывающим выражением лица, как будто вот-вот вспыхнет. Как правило, такая мимика отбивала желание ерничать и ехидно уточнять, выспался ты или нет.
– Всем привет, – апатично бросил Женя и повесил пальто.
Макс уже шел к Жениному столу с протянутой рукой и возбужденным выражением лица.
– Здарова. Слушай, ну мы тут с Настюхой просто охренели. Второй раз такое за неделю.
Женя сел на кресло и сложил руки на груди.
– Рассказывай.
– Да сегодня с утра стоял в курилке, как обычно. Вот ты зря не куришь, все новости больницы пропускаешь.
– Давай уже ближе к делу, – поторопил его Женя.
– Ну так вот, там с хирургического пацан, мы вчера отправили ему пострадавшую нашу с глазами. И знаешь что? Готов?
Женя мысленно перебрал все варианты, но к чему такому он должен быть готов. В голову ничего не приходило.
– Макс, не тяни кота за яйца.
– В общем, у нее на левом глазу, говорит, проникающее поражение – ну ты это сам вчера видел, контузия глазницы на правом. Короче, расстановка такая: правый будет видеть херово, с левым можно попрощаться. Ну и там уже загноение началось, в общем, полный набор. Все, значит, ее на антибиотики садят и на обезболивающее. Гной убрали. И че ты думаешь? – Макс, слегка раскрасневшись от возбуждения и жестикуляции, дал возможность отгадать, что же все-таки случилось, хотя на его лице было написано, что рассказать он хочет сам и как можно скорее.
– Ну хрен его знает…
– Все, Жень, она с утра видит. Обоими глазами, – для убедительности Макс даже показал два пальца.
– Да гонишь ты, – опешил Женя. – Это невозможно.
Довольный произведенным эффектом, Макс, сложив замком за спиной руки, заходил по палате.
Женя посмотрел на Настю. Та, сделав большие глаза, развела руками.
– Я тоже сначала не поверила, – ответила она. – Мы сходили с утра к хирургам – там уже вся больница собралась. Она реально видит.
– Так-так, постойте, – Женя вышел из-за стола. – А чем она видит-то? У нее полностью смещение яблока было, там у нее зрачок, блин, в ухо смотрел.
– Ты сходи сам посмотри, – кивнул Макс в сторону двери. – Можем вместе.
– Пошли, – согласился Женя.
Не дожидаясь лифта, парни пошли по лестнице. Перешагивая через одну ступеньку, Женя пытался найти объяснение произошедшему. Глаза не кости – как правило, тяжелые травмы заканчивались полной или частичной потерей зрения.
У входа в хирургию, перешептываясь и что-то тараторя, стояли несколько врачей из других отделений.
Макс и Женя подошли к приоткрытой двери.
Хирург Семен, высокий светлый парень с редкой бородой, по-видимому, польщенный резко свалившейся на его отделение славой, деловито ходил по палате, с удовольствием отвечая на вопросы изумленных коллег.
– Семен, ну вот, привел тебе коллегу. Он ее тоже смотрел вчера, – сказал Макс.
Семен, улыбаясь, протянул Жене руку.
– Семен, а вы как с левым-то постарались? Или у вас тут какая-то хирургия своя, европейская в российском больничном корпусе?
Семен довольно хмыкнул.
– А вот пойдем посмотрим, она не спит вроде.
– Наталья Константиновна, – Семен слегка отодвинул шторку. – Вы уж извините, что мы, как в зоопарке, приходим посмотреть, но просто коллеги удивляются все. У нас, да не только у нас, не было такого никогда. Первый случай на практике.
Женя, приподнявшись на цыпочках, посмотрел поверх руки Семена, держащей шторку.
Он не сразу узнал ее – в принципе, он вообще бы не узнал ее, если бы стопроцентно не был уверен, что прибывшая вчера в больницу на скорой помощи женщина находится именно на этой койке этого отделения. А он был в этом уверен.
Глаза женщины, а точнее, взгляд был слегка заторможен – скорее всего, из-за седативных препаратов и доброй дозы обезболивающего, но Женю в данный момент интересовало другое – а именно два ясных голубых глаза, внимательно на него смотревших.
Женя не моргая смотрел в них секунд 10, после чего, чуть смутившись, отвел взгляд.
Женщина, улыбнувшись одними уголками рта, попыталась приподняться, но Семен ее остановил.
– Наталья Константиновна, ну куда вы? – с добродушно-отеческой ноткой он положил руку ей на плечо. – Слабенькая еще пока вы, полежите немного.
Задергивая шторку, он вопросительно кивнул:
– Ну, что скажешь?
Женя развел руками.
– Я, Семен, уже не знаю, что у нас в больнице происходит. Вон как на этой неделе инсультник встал и пошел.
Семен оживленно закивал головой.
– Или панацею кто-то изобрел в нашем корпусе и не признается, или настолько все хреново у нас, что высшие силы не вытерпели и нам помогают, – добавил Женя.
Макс и Семен засмеялись.
– Боюсь, что второе, – ответил Семен. – Обследования провел с утра, так у нее зрение, что ей хоть сейчас в израильскую армию служить. И это в ее-то возрасте.
– Макс, вот знаешь, – завел разговор Женя, когда они, покинув отдел гнойной хирургии, спускались в свое отделение. – Вот еще чуть-чуть, и мне, блин, придется свое отношение к жизни пересматривать. Я вот всегда говорил, что, мол, чудеса случаются – но вот всегда как-то по инерции говорил, по привычке. Потому что вроде так принято. Сам-то всегда знал, что это все херня.
– Не, Жень, верить надо, – ответил Макс. – Если вообще не верить в них, то наша жизнь тогда, ну я не знаю, как уравнение. С иксами и игреками. И ни хрена тогда не происходит в ней из ряда вон, а все по сценарию. Ну добавится парочка переменных к тебе, помножишься пару раз, разок поделишься. А потом знак равно и ответ. И все. Урок закончен, дежурный, сотрите с доски.
– Так мы только чудес и ждем, – подхватил Женя. – Рассчитываем на спасительный рояль в кустах. Или как там говорится? God ex machine. Только рояль этот ждет нас не в кустах, а падает на голову. С таким оглушительным органным шумом.
– Знаешь, Жень, у тебя есть талант раздуть депрессивную философию с пустого места, – сказал Макс.
– Это просто ты в облаках витать любишь. Я предпочитаю оценочные и критичные суждения. И знаешь, что я понял? Все мы привыкли жаловаться. Нам так удобно. Подсознательно мы хотим, чтобы было плохо. Потому что тогда мы сможем заявить: «А ведь я же говорил». А так ты справедливо обделенный судьбой. Мученик. Жить, может, и страшно, но что-то менять – еще страшнее.
– Вот представь, Макс, плывешь ты по реке, а она из дерьма. Весь по уши такой вымазан, брассом разгребаешь. Морду скривил весь. Тепло, конечно, но сука, мерзко до ужаса. И тут островок вдали. Ты сначала думаешь: мираж, не иначе. А подплываешь поближе – и вправду островок. Каноничный такой, с оазисом и маленькой пальмой с тремя кокосами. И тут ты понимаешь, что вылезать-то тебе уже холодно и зябко. Да и вроде как ты привык уже. Пахнет оно все, конечно, неприятно, но ты уже принюхался. Поэтому ногами отталкиваешься от бережка песочного и дальше плывешь.
– Интересные у тебя метафоры, – ответил Макс. – Ты опять все про свои острова. Ты в детстве капитана Врунгеля, что ли, перечитал? А вот я бы, может, и вылез. Развел бы огонь и ждал бы, пока сухогруз какой-нибудь меня не подберет.
– Да нет там сухогрузов, Макс. Они в такие реки не заплывают. У них другие гавани. А про огни это ты зря. Приплывут такие же энтузиасты и идеалисты, как ты. Сбросят тебя с острова, и поплывешь дальше.
– Даже спорить
