Яна Гецеу - Курс практической психопатии
— Вот спасибо, дорогой, — кивнула она, когда я протянул ей просимое. — А то спирту хотела взять у наших ребят, да с горя забыла..
— А что за горе-то, — спросил я, снова обыдено, закуривая вторую.
— Да любимый у меня умер, понимаешь ли, — пожала она плечами, и отвернулась к окну, прищурив глаза без единой слезы.
— А-а, протянул я, тут только замечая у неё за ухом темное пятно. — А это кровь у тебя?
— Где? — непонимающе уставилась она мне прямо в глаза.
— Да тут за ухом, — показал я сигаретой.
— А, наверное, я ж резала его сегодня, — оближи, если хочешь!
— Можно, — кивнул я и потянулся. Воняло от неё далеко не кокетливым парфюмом. Смертью, вот чем. Точно. Но я слизал чёрное пятно, привкус несвежей крови растекся во рту. Она тихо пискнула и вздохнула:
— Обожаю, когда мне за ухом лижут…
— Да, я тоже, — кивнул я, и запил гадство водкой.
— Это его, или твоя кровь?
— А? — посмотрела она на меня, глаза её помутнели, взгляд потерял остроту и запредельность. — Его наверное, я-то не резалась ещё, только собираюсь, — и все та же равнодушная обыденность.
— Ясно, — кивнул я. Ну и разговорчик, она пожимает плечами, я киваю. Как в бездарном театре.
— Ну и вот, его родственники отравили, а я вскрывала… — тут она впервые заплакала. Ну как заплакала, уронила одну крошечную слезу. И то, кажется, от водки, не от горя. Горя в ней не было, в ней была смерть.
— Как-так? — посмотрел на нее пристально я. Может, сочиняет, может, она сумасшедшая просто? Но нет, просто ничего не бывает, в таких делах.
— Да так, как-то… он в моем районе жил, мне и положили на стол. Я ж даже не знала, что он свернулся. Ну как, тошно-то было, да я подумала — заработалась уж, кругом смерть мерещится. А тут… — и она отвернувшись, махнула рукой.
— У меня коньяк есть, будешь? — спросил я.
— А у меня шалфей, если хочешь? — всхлипнула она.
— Шалфей? — поднял брови я.
— Да нет, это он так говорил, в последний раз по телефону, мы с ним погулять договаривались. Последние, так сказать, слова… — как плохая актриса всплеснула она руками.
— Ой, бля-ядь, — вздохнул я. Мне стало невыносимо тошно, и я сдернулся за коньяком. По дороге нашарил штаны, повешенные на дверь, нацепил — как-то неуютно перед чужим отчаяньем сидеть почти голым, тощие палки свои демонстрируя. Принес бутылку, поставил на стол. На сегодня с Арто приберегли, вчера хватило и пива с кагором.
— Спасибо, — сказала она, взяла бутылку, открыла, и разом вылила в себя почти половину. Ничто не изменилось в ее лице, когда она возвращала мне бутылку.
— Ах как мы пили, Ветер! — счастливо улыбнулась она вдруг. — Жаль, Арто нет, может, и не увижу его уже! Ты его любишь? — подперев щеку, она глядела, как я допиваю коньяк.
— Да, — просто кивнул я.
— А у тебя не было мечты, знаешь такой… — она пощелкала пальцами, будто подыскивая нужное слово.
— Были, всякие, — кивнул я, хмелея.
— Нут, ну всякие-то были, знаешь, а такой! — она описала руками широкий круг в воздухе. — Зарезать любимого, выковырять скальпелем ему глазки нежные, каре-зелёные, как недозрелый крыжовник…
— Как вишенки, — поправил я.
— Ну, у Арто, как вишенки, да… — улыбнулась она, и покачнулась на стуле. Совсем пьяна.
— Не-а, не совсем, — покачала девка головой. — Я пить знаешь как умею, ого-го! — подняла она палец, как хвастливый подросток.
— Ну так вот полазить, пошарить, поцеловать его изнутри, за печенку подержаться, за сердце горячее… — она изображала все это руками, а я застыл в восхищении — ах, как точно она все угадала!
— Мечтал, мечтал! — чуть не взвыл я, но вовремя прикусил язык.
— Да? — посмотрела она на меня подозрительно. Голодная бездна её глаз, чуть подернутая алкоголем, едва не пожрала меня в тот миг.
— Да, — кивнул я, и опустил голову. Ну что за женщина, зачем она пришла бередить мне раны, своими горькими мечтами?
— Ты так и сделала, — посмотрел я ей в глаза.
— Да, — кивнула она, взяла пустой баттл коньяка, подняла на свет. — О! — и поймала на язык последнюю каплю, медленную, как грязная слеза.
— Да, я так и сделала, — грохнула она бутылку об стену, осколок прочертил мне плечо, я дернулся. — Только вот сердце у него остыло уже. Процесс обычный пошел, никакой романтики, — пробурчала она в сторону недовольно.
— Молодец, — кивнул я. Раскивался, дурак. Тут такое, а я киваю. Может, она и меня убьёт? Я поверил ей, что она реально расчленила своего любимого, а что бы и нет, с такими глазами. Я бы тоже терзал Арто, если б мог…
— Завидую, — вздохнул я.
— О, да, это было что надо! — сказала она, и хлопнула ладонью по столу. — Ну, я пошла, пора!
— Куда? — схватил ее за запястье инстинктивно я.
— Не хочешь, чтоб уходила? — усмехнулась она. — Ну хорошо, посижу, вроде могу еще.
— Так вот! — закурила она. — Мне двадцать восемь лет, я уважаемый профессионал, старший танатолог, старая наша паталогша умерла надысь, и милый мой вот тоже, я потому и заставила его ко мне на стол положить. Там молоденький практикант собирался пошариться, да я себе забрала, напоследок-то, да и воспользоваться не грех таким случаем, это ведь один раз возможно, если возможно вообще, что вот так… — она развела руками, и покачала головой. — А молоденький этот, за мной все бегал, ну я как управилась, так ему сказала — иди, убери как следует, дочисту! Побежаааал… вот этой штучкой и резала, — помахала она скальпелем. — Будто по живому. Как он орал во мне, что ж ты делаешь, стерва? Прям как живой, — усмехнулась она. — А горе-то какое, Ветер! Ой, горе-то, — всхлипнула она, но тут же улыбнулась, безнадежной улыбкой суицидника, человека с той стороны.
— Так о чем я? — спросила, помолчав.
— Тебе двадцать восемь лет, — спокойно напомнил я.
— Да, и моя самая страшная мечта, самая сладкая греза воплотилась… первый раз, когда я его встретила, второй раз, сегодня ночью самая долгая и пиздатая наша ночь! — она говорила и уже не замечала меня. Вдруг встала, и вышла. Я посидел как-то время, и прошел за ней. Нашел ее на балконе. Откуда-то тянуло горьким дымом. Кто-то что-то жег во дворе. Город просыпался, рассвет затоплял все разбавленной кровью. Ее кровью… сестры и лучшего друга Арто. Я вспомнил ее. Мы виделись мимоходом пару раз. Арто восхищался ей, с восторгом говоря — дура! Такая дура, и извращенка, паталог… ей бы детей рожать, возраст, но как девчонка все бегает. И вот — все, не родит она никого. Она истекает кровь, перерезанная вдоль скальпелем, тем самым, которым воплощала Мечту — пошарить в кишках любимого. Она прижимала к себе, как ребенка, кровавый пакет. Что там — хотел было спросить я, но не решился рот открыть. Я просто вышел, оставив ее умирать на балконе. Ей так надо. Я здесь не нужен. Пусть в Ад она уйдет спокойно, проскользнет на тот свет на своей крови.
Через полчала я решился заглянуть к ней снова. Она была уже мертва. Пакет выпал из ее рук, и лежал на коленях. Я поднял его, раскрыл, такой липкий и плотный, и заглянув туда, чуть не вскрикнул — там лежало сердце. Человеческое — я точно понял. Его сердце. Медленно и аккуратно, я извлек этот холодный гладкий кусок, повертел перед глазами, и положил обратно — вернул ей, сложив руки так, чтоб она и дальше обнимала его, унося с собой по скользкой от крови дороги в преисподнюю…
Мне не нужны его страдания. Я просто оделся, допил водку, выкинул сердце собакам, из окна спальни Арто, выходящее во двор. Вылил ведро воды, обмыв балкон, прихватил скальпель, чтоб бросить в мусорку по дороге, развернулся и ушел. Стрельнув у покойницы сигарету. Не хочу, не буду помогать Арто справляться с его мукой. Возможно, он сойдет с ума, когда увидит труп своей любимой сестры. Возможно, ему будет нужна помощь. Но меня не окажется рядом. А если он ебнется, то сам все постигнет. Как это больно, как скручивает живот, и завязывает узлом сосуды в мозгу, как плющит по кровати боль и тошнота, и озноб, и ломит суставы… и уже не скажет, что я больше выебываюсь, чем на самом деле псих. А мне похуй.
— Ты знал, ТЫ ЗНАААЛ!!!! — орал он, и бил руками в стену, брызгая кровью, и трясясь всем телом. Злоба и горе разрывали его на моих глазах, а я молчал. — Как ты мог, мразь, гнусная мразь оставить ее одну, вообще отпустить ее на балкон, о господи, как ты мог?
— Если она такая уж сумасшедшая, так почему не легла в больницу, — прищурившись, спросил я.
— Да ты че!! — резко приблизился любимый ко мне, и с такой ненавистью и злобой заглянул мне в глаза, что я едва не отшатнулся. Но удержался. Мне похуй.
— Ты просто мразь, Ветер, запомни это раз и навсегда, мразь и убогая тварь, нет, ты еще ниже, ты бросил ее, ты дал ей умереть.
— Ей некуда было жить, она осуществила запредельную мечту… — начал было я, но он размахнулся и ударил меня по лицу, так, что из разбитой губы потекла кровь. Я тронул языком — зуб шатался. Открыл рот, и двумя пальцами аккуратно вынул нижний зуб.
