Андрей Рубанов - Великая Мечта
Несколько секунд мы рассматривали друг друга. Старый товарищ совсем не изменился. Спортивный костюмчик с пижонскими лампасами, пятнадцать лет назад вызывавший у меня восторг, теперь показался убогим. Наверное, он и тогда был такой, подумал я; а ведь мы копили на это синтетическое поддельное дерьмо месяцами...
Я подмигнул ему, одновременно прислушиваясь к ощущениям. Все-таки не каждый день наблюдаешь столь объемную и фактурную алкогольную галлюцинацию.
Допился, значит, до белой горячки, паскудный ублюдок.
Зачем-то вспомнился самый первый мой стакан вина, выпитый в четырнадцать лет, в Евпатории, в пионерском лагере. Лето, Крым, вечер, море – дальше можно не продолжать. У битлов есть альбом «Вкус меда» – там все песни примерно про то же самое. Я в тот вечер опьянел бы и без вина – просто от избытка юного счастья. А сейчас нет ни счастья, ни юности, только вино осталось – но и опьянеть, как тогда, никак не получается...
Резко обернулся. Сзади, естественно, никого не оказалось. Опять к зеркалу – там маячила только собственная надоевшая рожа, очень похожая на фотографию в паспорте. Обвисшие щеки и слегка отмороженный кончик носа. Все-таки этой зимой изрядные отрицательные температуры.
Пригладил волосы. Вышел в дымный, гомонящий зал. Несколько женщин в годах заинтересованно стрельнули глазами. Иногда я нравлюсь таким женщинам. Полубрюнет, полушатен, выправка почти военная. Живот отсутствует. Поджарый, точный в движениях мужичок.
Зря вы так со мной, дамы. Никакой я не поджарый. Если я поднимаюсь с первого этажа на четвертый, у меня одышка. Я хронический алкоголик. Весь в долгах. Почти ничего не зарабатываю. Имею бронхиальную астму, уголовную судимость, невралгию и дырку в правом носке. Я продвинутый, закоренелый неудачник с большим стажем.
А Юра, подлец, уже сидел на моем месте, за моим столом, курил мои сигареты и стряхивал пепел в мою пепельницу. Развалясь в своей обычной, излишне вольготной, почти хамской позе. Казалось, еще секунда – и положит ноги на стол.
– Чего тебе надо? – грубо спросил я. – Откуда ты взялся? Тебя же нет. Тебя убили пятнадцать лет назад.
– Все так, – ответил Юра. – Убили и закопали. Считай, что я плод твоего воображения. Обитатель темных глубин мозга.
– Тогда убирайся обратно. Туда, откуда взялся.
– Извини, я пока тут побуду. Здесь интересно. Весело.
– Вам повторить? – спросила, появившись сбоку, утомленная официантка с плохо накрашенными ногтями.
– Мне – коньяку, – сказал я. – Моему другу – виски. Четыре порции в один стакан.
– А где ваш друг?
– Она права, – мягко сказал Юра. – Не надо мне четыре порции в один стакан. Обойдусь.
– Только коньяк.
Девчонка пожала плечами и исчезла. Помимо моего, она обслуживала еще пять столов. За каждым выпивали шумные бесцеремонные компании. В их окружении я, одиноко сосущий что-то дорогостоящее, выглядел нетипично. То ли пиздострадатель в поисках сговорчивой подруги, то ли опытный пьяница, оттягивающий момент возвращения в семью.
– Ну ты и жук, – произнес Юра с восхищением. – Я за тобой уже два часа слежу.
– Следишь? – враждебно переспросил я, не веря, что он – это он. – Следят следователи!
– А чего ты к словам цепляешься? – обиделся старый друг.
– Ладно, извини. Что же ты уследил? Юра хмыкнул.
– Ты приобрел в дешевом магазинчике флягу коньяка, усосал ее в укромном месте, а потом, уже готовый, хороший, пошел в ресторан, взял копеечную чашку кофе и полстакана того же коньяка. Я понял про тебя, что ты пьяница. Хитрый. Не хочешь много платить за мало алкоголя. Или наоборот: хочешь много платить за мало алкоголя...
– Есть такое, – признался я, ощущая очень редкую для себя эмоцию – стыд. – На сегодняшний день мой дозняк очень крутой, Юра. Равняется примерно килограмму крепкого в течение дня.
– То есть ты увлекся, – понял друг.
Его глаза не утратили яркого блеска, но если минуту назад этот блеск казался теплым, золотым, то сейчас зрачки отливали ледяной ртутью.
– Увлекся? Наверное, да.
– Ты даже и не пополнел.
– Извини, – с гордостью сказал я.
– Какой твой боевой вес?
– Сейчас – семьдесят.
– Молодец. Бьешься?
– Уже несколько лет не бьюсь.
– Не с кем, что ли?
– Некогда.
– Это плохо. Бейся, брат. Хоть изредка.
– Я бы рад, брат. Но времена изменились.
– Перестань. Времена всегда одни и те же.
– Это спорная телега.
– Времена всегда одни и те же, – повторил друг. – В любые времена проще всего напиваться, а потом вяло дрейфовать вдоль алгоритма... Ты плоховато выглядишь. Кстати, возьми-ка мне еще жвачки.
– Зачем я стану покупать тебе жвачку, если тебя – нет?
– А ты купи. Это действие будет означать, что для тебя я – есть. Существую.
– Ты и так существуешь. Со жвачкой или без жвачки. Ты для меня особая фигура. Все эти пятнадцать лет ты всегда находился рядом со мной. Я советовался с тобой почти каждый день. Для меня ты не погиб. Мертвые спасаются в нашем подсознании, словно в ските, в дальнем монастыре. В нужный момент они приходят на помощь. Влияют и советуют...
Друг с интересом огляделся и даже ухитрился подмигнуть каким-то дамам.
– Значит, тебе понятно, почему я здесь. А теперь ответь, с какой стати ты пьешь посреди рабочей недели? У тебя что, праздник? Или отпуск?
– Отмечаю очередную коммерческую неудачу.
– А может, тебе вместо пьянки все-таки следует в спорт-зальчик сходить? Побиться с кем-нибудь? Постучать по груше? Или по челюсти спарринг-партнера?
– Здоровый образ жизни, – саркастически отреагировал я, – есть натуральный самообман. У меня же все подсчитано. Регулярные походы в спортивный зал отнимут у меня около сорока часов и около пятисот долларов в месяц. Проще и выгоднее снимать стресс в кабаке, нежели в фитнес-центре.
– А что такое «фитнес-центр»?
– Спортивный зал.
– Почему это теперь так странно называется?
– За пятнадцать лет язык изменился. Тебе, как журналисту, процесс перерождения языка должен быть понятен.
Юра усмехнулся, но появившееся было в его глазах озорство опять сменилось печалью.
– Какой я журналист. Я не написал ни одной статьи. Я вор и бандит. За это меня убили. Лучше бы меня убили за статьи в газетах, чем за кражи и вымогательства.
– А за что, кстати, тебя убили? И кто? Я не смог это выяснить.
– А выяснял?
– Так... – уклончиво ответил я. – В основном коллекционировал слухи. Менты убийц не нашли.
– Я знаю.
– Кто это сделал? Принесли жвачку, и друг засунул пластинку в рот, поломал белыми зубами двадцатилетнего мальчишки и громко зачавкал.
– Кто ж тебе скажет. Я разозлился и решил, что надо выпить еще.
– Не хочешь – не говори.
– Не скажу, – ответил друг. – И, кстати, больше не пей. Тебе хватит. Пойдем-ка лучше пройдемся. Счет, пожалуйста!
– Может, ты за меня еще и заплатишь?
– Могу. Я все могу за тебя сделать. И даже без твоего согласия.
– Откуда у тебя деньги?
– Все деньги в этом мире принадлежат мертвым.
Тут Юра извлек из кармана пачку купюр толщиной с «Капитал» Карла Маркса. Я развеселился и выхватил богатство из его рук.
– Немецкие марки! Швейцарские франки! Послепавловские тысячерублевки! Где ты это взял?
Старый друг обиделся и отобрал у меня свое богатство.
– Я от своих денег неотъемлем.
– Прекрати говорить афоризмами. Это моветон. А бумажки свои спрячь и никому не показывай. Франки, кроны, марки, крузейро, песеты и лиры больше не имеют хождения. Теперь существует единая валюта. Евро. Выглядит вот так.
Юра осторожно взял желтую бумажку и провинциальным жестом рассмотрел ее на свет.
– Какая-то фигня, а не деньги. Фантики.
– Тем не менее. За пятнадцать лет произошло много важного, брат. Два дефолта, реформа и деноминация... Вот, полюбуйся. Это новые русские деньги.
– Новые?
– Да.
– А старые?
– Выбрось.
– Еще чего. Все-таки деньги. Пригодятся... Я уплатил по счету и повел друга прочь, ощущая в голове дурноту. Впрочем, я крепкий винопийца и потерей самоконтроля не страдаю. Никогда не шатаюсь и веду себя смирно. Непонятно только, почему сейчас на мне белые спортивные штаны с синими лампасами? И почему так спокойно и легко на душе, словно мне не тридцать шесть, а двадцать, словно я еще не отравлен неудачами?
– Стой, – сказал я и вытер пьяные сопли воротником распахнутой дубленки. – Давай-ка, Юра, здесь расстанемся. Что-то мне не по себе.
– Перестань, – беспечно ответил друг. – Пройдемся. Покажешь мне новую жизнь.
Но мне не хотелось прохаживаться на публике в прикиде времен расцвета солнцевской братвы, и я с усилием пробормотал:
– Тебя – нет. Ты всего лишь один из обитателей моего подсознания. Глубоководная рыба. Из тех, у кого перед носом болтается светящийся маячок. Дураки во тьме приплывают на свет, а там – пасть с зубами...
– Зря ты так. Я не тварь зубастая. И никогда ею не был. Я лишь хотел, чтобы мои мечты сбылись. А сейчас – не мешай.
