Уильям Николсон - Круг иных (The Society of Others)
– А я не хочу давать интервью.
– Но ведь все уже готово. Зрителям хочется знать. Это создаст хорошее впечатление. – Смотрит на меня с мольбой. – Насколько я в курсе, у вас не все в порядке с документами.
Ее глаза заклинают: подыграйте мне, не уходите. Я смотрю на нее и пытаюсь понять, что же тут происходит.
– Говорите, как есть: чего вы от меня хотите?
– Мы очень популярны: нашу передачу смотрит вся страна. Видите ли, мы – единственный канал; здесь нет коммерческого телевещания. – В ее улыбку прокрадывается отчаяние. – Вы будете знаменитым. Неужели вы ни когда не мечтали о звездном часе?
– Представьте себе, нет.
В глазах читается неподдельное потрясение.
– Такого просто быть не может: все хотят стать знаменитыми.
Тут я начинаю догадываться, что она понимает суть происходящего гораздо хуже, чем я, поэтому и нервничает.
– А вы знамениты? – спрашиваю я.
– Ну, разве что чуть-чуть. – Барышня успокаивается, одергивает юбочку, кокетливо поглаживает стройную икру. – Думаю, у меня все еще впереди.
– Так вы на этой работе новенькая?
– Да, я сюда устроилась не так давно, – признается она.
Чувствую себя немного увереннее.
– Там, в комнате, где сидят операторы, стоит мужчина, видите? Он из службы госбезопасности. И его не интересуют мои впечатления о вашей стране.
– А нам, напротив, очень-очень интересно! Надо же, человек с Запада!
Судя по всему, она наметила себе вопрос номер один, и от него не так-то просто будет уклониться: эта женщина не настолько умна, чтобы тихо его проехать, спустив на тормозах. Таких людей встречаешь сплошь и рядом: они ожидают от тебя какого-то определенного ответа, и все, что не укладывается в заданные рамки, попросту не воспринимают, словно бы вы ничего и не говорили.
А, будь что будет – мне терять нечего, выбора у меня все равно нет. Что ж, поиграем по их правилам, а там, глядишь, и выйдет что путное.
– Ладно. Что вас интересует?
– Ах! Как вы меня порадовали! Мы замечательно проведем время и отснимем отличную программу!
– И не рассчитывайте.
Она делает миленькую гримаску и кокетливо грозит мне пальчиком.
– Вы хитрец! Мы наводили справки и все о вас знаем.
Ведущая устраивается в кресле, и мы снова начинаем. Вступительное слово для камеры, адресованная мне улыбка, мое лицо на напольных мониторах. Судя по всему, я что-то рассказываю.
– Мое первое впечатление о вашей стране, – говорю я, – это всеобщий страх.
Улыбка плавно сменяется выражением озабоченности и понимания.
– Да-да. Это потому, что у нас объявлено чрезвычайное положение.
– Не знаю, что и почему, главное – все напуганы.
– Для нас настали тяжелые времена. Мы столкнулись с очень серьезной проблемой, терроризмом. Впрочем, вам это известно.
– У вас действительно идет какая-то война.
– Да, образно выражаясь. Уже пять лет с нами воюют террористы: они взрывают торговые центры и общественные здания. Убивают сенаторов и судей. Мы все ужасно напуганы. Я тоже всего боюсь. Но страшнее всего молодым родителям. У меня пока нет своих детей. Ноя очень люблю детей и, возможно, со временем, когда появится свободное время и найдется достойный… – Она умолкает и, вспыхнув, поправляет наушник. Сверяется с записями, кивает. – Ах да, терроризм. С тех пор как в стране было объявлено чрезвычайное положение, погибло уже более двух тысяч людей.
Ведущая умолкает, выслушивая реплику суфлера.
– Тут пойдет новостной видеоролик со зверствами. Хотите посмотреть?
На мониторах стали сменяться немые кадры новостей, в основном репортажи с мест трагедии: обрушиваются здания, бегут люди, полицейские разгоняют зевак, изуродованные трупы крупным планом: торсы с выпущенными кишками, разбитые до неузнаваемости лица. Камера будто смакует страшные кадры. У нас такого не практикуют, и я с непривычки отвожу взгляд.
– Да, подобное зрелище выдержит не всякий. Это дело рук террористов. Теперь вы понимаете, почему люди, как вы выразились, напуганы?
– Вы забыли упомянуть полицию. Собеседница растерянно хлопает ресницами.
– Полицейские нас защищают, нам их остерегаться незачем. Пусть боятся террористы и их сторонники.
Пожимаю плечами: разбирайтесь сами, это не моя страна.
– Но вы же, англичане, прекрасно знаете, что такое терроризм. И ваша полиция делает все возможное, чтобы отлавливать негодяев, которые убивают ни в чем не повинных людей.
Киваю.
– И еще: Англия свободная страна.
Киваю. Тут взгляд случайно падает на монитор, установленный чуть дальше Магдалены. Поначалу на нем фигурировало мое лицо, но теперь транслируется нечто совершенно иное. Черно-белое размытое изображение постепенно обретает резкость, подается в сторону, и на экране возникает лицо живого, но сильно избитого человека. Он шевелит глазами. Несчастный уже при смерти, повсюду кровища, на носу и щеках – свежие раны.
Магдалена щебечет как ни в чем не бывало.
– Мы тоже свободный народ. Наша страна – родина великих поэтов и писателей, она славится сырами и красивыми женщинами.
Не в силах отвести взгляда от экрана, я смотрю на страдальца. Знакомое лицо.
– Мне часто говорят, что я – типичная представительница своего народа.
– Что это?
Она глядит на меня, ожидая комплимента.
– Что они здесь показывают?
Едва я раскрыл рот, ужасные кадры исчезли, и я увидел собственное, перекошенное от волнения лицо. Магдалена оборачивается, проследив за моим взглядом, но не видит ничего необычного.
– Это камера номер два, ваша камера. Моя – камера номер один. А третья – для общих планов. Придется вырезать, да? – Вопрос обращен к безмолвным слушателям в центральной аппаратной. Ведущая вслушивается и, кивнув, сверяется со сценарием. Снова кукольная улыбочка на угодливой мордашке. – Продолжаем?
Пожимаю плечами: почему бы и нет. Пусть снова покажут израненное лицо – это зрелище было рассчитано на меня, Магдалена совершенно не в курсе дел.
– Меня очень интересует один вопрос, – говорит ведущая, зачитывая со своих листков. – Как бы поступили в Англии, свободной стране, если бы к вам незаконно въехал какой-нибудь иностранец и стал оказывать поддержку террористам?
Я обмираю. Ведущая хлопает глазками, ждет, что я отвечу. Перед ней мне незачем откровенничать, а вот тем, кто слушает в аппаратной, знать бы не помешало. Пожалуй, теперь самое время переходить в наступление.
– Ну… – тяну время. – А этот человек сознательно пошел на такой шаг или стал невольным орудием в чьих-то руках?
Глаза Магдалены остекленели: она слушает, что ей говорит суфлер в наушнике. Потом произносит:
– Не исключено, что им воспользовались, но ведь он убил офицера службы безопасности.
– И все-таки, может быть, он невиновен.
– Как же так? – недоумевает Магдалена. Это уже ее собственные мысли. И тут она передает мне чужой вопрос: – Если этот человек не злоумышленник, то по логике вещей он при первой возможности сам бы пришел в полицию и во всем признался. Допустим, что вместо этого он сбежал и предпочел укрыться у диссидентов. И в довершение всего напал на стражей правопорядка при исполнении и ограбил их. Что его ждет по законам вашей страны?
– Справедливый суд, – отвечаю я, – по всем правилам.
Я хоть и стараюсь не подавать виду, но в душе здорово напуган. Глупенькая кукла передает мне чужие слова, и я прекрасно знаю, что чревовещатель слышит весь наш разговор.
– Значит, вы не выслали бы его на родину? Качаю головой.
– И сколько бы продлился судебный процесс?
– Порядком.
Это не угроза; во всяком случае, у них еще кое-что припасено. На мониторе за спиной Магдалены появляется следующий эпизод: человек привязан к металлическому стулу, голова пристегнута ремнями к железной спинке. Изо рта вывалился язык, на котором закреплены два металлических зажима с проводами, тянущимися куда-то за кадр. Несчастный, разбираемый страхом и отчаянием, бешено вращает глазами. Тут все его тело содрогается от сильнейшего спазма, лицо деревенеет. Он бьется в путах, язык дергается, пот струится изо всех пор. Он совершенно беспомощен против нечеловеческой боли. Я отвел взгляд, как только все понял, но было уже слишком поздно: картина накрепко засела в мозгу. Ведущая ни о чем не подозревает: смотрит, что у нее дальше по списку.
– Перейдем к следующему вопросу: ваше впечатление о людях. Нас не зря называют радушными хозяевами, мы славимся своим гостеприимством. Вы успели завести себе друзей, верно?
В это время сюжет меняется: вместо изуродованного пытками лица на экране возникает танцующая молодая особа. Дело происходит в ночном клубе: девица в обтягивающем топе и микроскопической юбке крутится вокруг мужчины, который много старше ее. Девица подается к камере, и я вижу ее лицо: это Петра.
– Нет, – слышу свой голос. – Друзей завести я еще не успел.
