Виктор Пелевин - Бэтман Аполло
Как все-таки много на женщинах всяких крючков и застежек — даже на совершенно голых женщинах… И каждую нужно расстегнуть с заботой и вниманием, иначе ничего не выйдет…
Но это тоже биология, думал я, пока мои руки скользили по ее телу, ведь женщина должна быть уверена, что самец готов ради нее переносить невзгоды. Все намертво отлито в граните, который был когда-то жидкой магмой — этим схемам больше лет, чем континентам. Как наивен человек, полагающий, что может обмануть природу…
Гроб, хоть и двухместный, превращал знакомые операции с чужим телом в нетривиальную инженерную задачу — и оттого переживались они особенно остро. Никогда, никогда прежде я не получал от акта любви такого наслаждения. Меня самого напугал стон, который я издал в самую ответственную минуту. Софи засмеялась.
— Как здорово, — расслабленно прошептал я. — Тебе хорошо?
Софи засмеялась еще громче, и мне почудились в ее смехе холодные тревожные нотки — словно льдинки, хрустящие в бокале с шампанским.
— Ага, — сказала она.
Лучше бы она этого не говорила. Таким тоном.
— Что случилось? — спросил я.
— Как что? Ты меня только что трахнул.
— Зачем ты так…
Она опять засмеялась — уже совсем ледяным и колючим смехом.
— Я ведь знаю, что ты думаешь о женщинах, Рама. Пещера, дубина…
— Кусать без разрешения подло, — сказал я. — Я полагал, тебе со мной просто хорошо…
— Хорошо? Да ты хоть знаешь, что женщина чувствует во время этой процедуры? Каково это?
Я уже не понимал, всерьез она или шутит.
— Почему не знаю, — сказал я. — Я кусал когда-то… Только уже забыл.
Она вдруг сжала мои плечи с невероятной силой.
— А я тебе напомню…
Меня охватил страх.
Происходило нечто странное. Какая-то моя часть понимала, что именно — и очень не хотела в этом участвовать. Но понимание было спрятано слишком глубоко. Мой разум не мог до него дотянуться.
Словно борец, победоносно прижимающий соперника к мату, Софи навалилась на меня всем своим весом. Давление было жутким — девушка ее комплекции не могла быть такой тяжелой.
— Вот так, — сказала она. — А потом еще вот так…
Оказавшись сверху, она вытянула руки в стороны и стала бить по краям гроба руками, как птица крыльями.
Ее удары становились все сильнее — как и мой ужас. Творилось что-то невероятное — по физическим законам она должна была разбить себе руки в кровь, но вместо этого затрещали и покосились, а потом и совсем сломались стенки гроба.
А затем мой страх прошел.
Вдруг поменялась перспектива того, что я видел — и даже, кажется, сила тяжести теперь тянула в другую сторону. Софи больше не лежала на мне, а как бы висела напротив, изо всех сил отталкивая меня взмахами рук.
И это, конечно, были уже не руки — а два огромных черных крыла, взмахивающих и опадающих в пустоте.
Меня отбрасывали не их удары, а ветер, который они поднимали. Я знал, что если ветер оторвет меня от Софи (а она к этому времени превратилась во что-то огромное, как бы стену, поросшую черной звериной шерстью, в которую я вцепился), мне конец. Но ее лицо до сих пор было передо мной — и я мог попросить ее не убивать меня.
— Софи! Пожалуйста!
Она мстительно засмеялась. И тогда я понял — или, скорее, вспомнил, — что это не Софи.
Это была Гера.
Мои пальцы разжались, и очередной взмах черных крыльев отбросил меня в пространство. Но теперь я уже не боялся. Я знал, что сейчас произойдет. Ко мне постепенно возвращалась память.
Несколько секунд мне казалось, что я хаотично кувыркаюсь в пустоте. А потом я постепенно начал ощущать свое настоящее тело.
Я висел вниз головой, перекинув ноги через перекладину — как в хамлете. Но это был не хамлет. Это была…
Я окончательно все вспомнил за секунду до того, как открыл глаза. И эту долгую-долгую секунду я набухал невыносимым стыдом, зная, что открыть глаза все-таки придется.
Сейчас была уже не середина нулевых, когда я ездил учиться на ныряльщика. Стояло второе десятилетие двадцать первого века.
Это было мое служебное рандеву с Герой.
Очередное.
Где я опять ей изменил.
Правда, с ней же самой.
Я изменял ей на каждом нашем свидании. Иногда с Софи, которой на самом деле не видел уже несколько лет. Иногда с другими фантомами. Гера умела находить в моей памяти множество разных личин. Но моя встреча с Софи в замке Дракулы была ее любимым аттракционом.
Почти всегда она требовала, чтобы я отрекся от нее — и я это делал, иногда в шутку, а иногда всерьез. И каждый раз за этим моментом следовало пробуждение. И необходимость открыть глаза. Вот как сейчас.
Я открыл их.
Я висел в будуаре Великой Мыши — на серебряной перекладине, похожей на огромное стремя. Прямо передо мной, всего в метре, было лицо Геры — оно покачивалось в центре перламутровой раковины на длинной покрытой шерстью ножке. Ее глаза были закрыты, а на губах застыла мечтательная улыбка. Из угла ее рта к моему локтевому сгибу тянулась тонкая, как нить, серебристая трубка.
Я вытащил тончайшую иглу из своей руки.
— Гера, — хрипло прошептал я. — Я не хочу, чтобы каждый раз…
Она еле заметно качнула головой, приказывая мне молчать.
— Спасибо, милый. Было чудно. Каждый раз заряд бодрости на неделю. Без тебя я никогда не узнала бы, что у подлости есть такие глубины…
— Зачем ты постоянно это повторяешь? — спросил я. — Ну хорошо, накажи меня. Накажи как хочешь строго. Но только один раз.
— Наказать? Как же, интересно, тебя наказать?
Она задумалась.
— Есть вариант. Хочешь, посадим тебя в тюрьму?
— В каком смысле? — спросил я.
— В прямом.
— За что?
— А за стихи.
— Какие?
— Которые я у тебя в башке нарыла, Рам. Вот это, например…
Она растянула рот до ушей, выкатила глаза (что должно было, видимо, изображать меня) и писклявым голосом кастрата продекламировала:
— А счастье — вот: чего еще желать?Под мягким психотропным веществомВ простом гробу с любимым существомЛежать, молчать и ничего не ждать…
Мне хотелось только одного — провалиться под землю. Но я и без того находился под ней очень глубоко — вряд ли такое было возможно.
— Ты тут нормально так наговорил, — продолжала Гера. — Пропаганда наркотиков — раз. Пропаганда самоубийства — два. А если еще напомнить прокурору, что у тебя любимое существо — undead, тогда вместе с некрофилией сядешь лет на десять… Ты ведь русский человек — объяснять, что с твоей жопой на зоне будет, не надо?
— Это непорядочно, — сказал я тихо. — Заглядывать в чужие наброски. А под психотропным веществом я имею в виду баблос. Которого уже год не видел. Другие наркотики меня не интересуют.
— Вот на суде прокурору и скажешь… Ладно, не бойся, гаденыш. Шучу. Жду тебя следующий раз через…
Она глянула на одну из жидкокристаллических панелей, которыми были покрыты стены — туда, где мерцали календарные цифры с разноцветными пометками.
— В пятницу на той неделе. У меня окошко будет. Как раз снова соскучусь по твоему черному лживому сердцу. А сейчас пшел вон.
Ничего говорить в ответ не следовало.
Стараясь сохранять достоинство, я слез с перекладины на пол.
— Да, — сказала она, — чуть не забыла. Стихи у тебя полное говно.
Я поклонился и вышел.
За дверью стояли высшие вампиры — Энлиль Маратович, Мардук Семенович и Ваал Петрович. Я часто встречал их в этом тупичке у перламутровой двери. Они всегда старались попасть на прием к Великой Мыши сразу после ее свидания со мной — в надежде на благоприятный гормонально-нейротрансмиттерный фон, который я должен был обеспечивать.
— Ну? — спросил Мардук Семенович. — Как наша тьма?
— Добрая сегодня, — сказал я.
— Сколько раз плевала?
— Ни разу.
Мардук Семенович и Ваал Петрович переглянулись.
— Что, ни разу вообще?
Я отрицательно покачал головой.
— Я ж говорю, добрая. Реально добрая.
— «Милый» говорила?
— Да.
— Энлиль, — сказал Мардук Семенович озабоченно, — дай тогда я первый пройду? А то ты ее опять загрузишь. У меня…
— Знаю, — ответил Энлиль. — Иди.
Мардук Семенович благодарно наклонил рыжую голову — и исчез за перламутровой дверью.
Я поплелся по коридору прочь. Через несколько шагов меня нагнал Энлиль Маратович.
— Рама, — сказал он, — на два слова.
Я угрюмо кивнул.
Мы зашли в следующую алтарную комнату, где было устроено что-то вроде зала ожидания. Я еще помнил дни, когда здесь были покои живой Иштар — а сейчас на меня смотрела ее незрячая голова. Старушка выглядела почти как на своих похоронах, только ее волосы были сложены в возвышающийся над головой серебряный полумесяц.
Как зыбок и непостоянен мир…
