Александр Тарасов - Революция не всерьез. Штудии по теории и истории квазиреволюционных движений
В редакционной статье в первом номере журнал открыто объявил себя пропагандистом теорий и практического опыта «новых левых» и провозгласил своими целями «плюралистическую контркультуру», «экологическо-гуманистические ценности» взамен «старой нетерпимой потребительской морали», «свободную любовь и сексуальную революцию», «пацифизм и нерепрессивное сознание», «сит-ины и футуристический стёб» взамен традиционных форм политики, «создание своего сленга», «критические университеты и идеи студенческого синдикализма», «ренессанс коммун».[222]
«Великий Отказ» стал культивировать в молодежной анархистской среде «миф о 1968-м годе»;[223] ввел в анархистский оборот представление о круге идей леворадикальных теоретиков, идейных вождей «новой левой»: Герберта Маркузе, Вильгельма Райха (и вообще Франкфуртской школы), Чарльза Рейха и т. п.[224] — первоначально по доступным советским источникам. «Великий Отказ» был первым изданием, начавшим сознательную пропаганду «сексуальной революции» и феминизма в среде КАС и вообще анархистской молодежи.[225] Пропагандируя «контркультуру» 60-х, «Великий Отказ» не останавливался перед выражением симпатий к «Роте Армее Фракцион» (РАФ) и «Сендеро Луминосо».[226] Журнал стал первым анархистским органом, систематически пропагандирующим теорию и практику «оранжевого движения»,[227] причем со временем журнал даже нашел предшественников и основателей «оранжевого движения» — голландских ПРОВО и кабутеров 60-х гг.[228]
«Великий Отказ» первым внес в леворадикальные круги России адекватное представление о таких совершенно неизвестных ей раньше теоретических и практических феноменах левацкого мира Запада, как автономизм (теория и движение автономистов или, как принято говорить, «автономов») и ситуационизм.[229] Автономизм лидерами КАС осуждался как «идейно вредное» явление («…те, кто носит ирокезы и делает оранжевые акции, называются — автономисты. Они живут в домах, разрисованных непристойными картинками и ругательствами. У них нет секретариатов и секретарей — как у всякого нормального стада, у них есть только вожаки», — объяснял осенью 1988 г. А. Исаев молодежи КАС[230]). Позже с подачи Д. Костенко интерес к автономам и близким к ним «хаотам» станет в левацкой среде стабильным.[231] В результате Федерация анархистов Кубани (ФАК) даже назвала свое издание «Автоном».
Пропаганду идей Ситуационистского интернационала продолжил вслед за «Великим Отказом» член КАС М. Цовма в издававшемся им журнале «Аспирин не поможет»,[232] создав в конце концов среди части анархистов и «новых левых» «микромоду» на ситуационизм. В 1997 г. журнал «Радек», издающийся «социалистическим художником» Анатолием Осмоловским, уже публикует подборки аутентичных текстов ситуационистов, одновременно критикуя М. Цовму за использование вторичных текстов вместо первоисточников, за «безликость и необязательность» этих текстов, за отход от обязательного для ситуационистов диалектического метода.[233]
«Великий отказ» расширил круг привлекаемых теоретиков до совершенно неожиданных для анархистов авторов — протоэкзистенциалиста Льва Шестова и известного психопатолога Чезаре Ломброзо.[234]
Очень быстро «Великий Отказ» прошел стадию мифотворчества и уже в № 4 опубликовал резко критическую статью об идейной и политической эволюции Даниеля Кон-Бендита — культовой фигуры Красного Мая 1968 г. в Париже.[235] Первым из левацких изданий «Великий Отказ» напечатал (в переводе В. Дамье) оригинальную статью леворадикального классика XX в. — Герберта Маркузе.[236]
«Великий Отказ» вырвал современных российских анархистов из идеологической архаики XIX века и показал анархистскому сообществу, что возможно безграничное расширение теоретической базы анархистского движения. «Великий Отказ» подорвал монополию на идеологию, которую пытались присвоить себе «исторические лидеры» КАС. «Великий Отказ» приблизил теоретические интересы российского анархо-сообщества к теоретическим интересам современных западных леворадикалов. Интересно, что сделано это было за счет освоения не анархистской мысли, а идей «новых левых». Таким образом, «Великий Отказ» помог в создании собственной теоретической базы российским «новым левым». Д. Костенко в 1989 г. выступал со специальными докладами о «новых левых», на которых присутствовали многие будущие лидеры и активисты будущих «новых левых» организаций.[237] Для последующих этапов анархо-движения важным было также то, что «Великий Отказ» дал возможность проявить себя В. Дамье, будущему лидеру ИРЕАН, ГРАС и КРАС — МАТ, который в области теории был, безусловно, более образован, чем «исторические лидеры» КАС, но которого последние, рассматривая как «идейно вредный элемент», старались изолировать от касовской молодежи.
Ленинградские (петербургские) анархисты появились независимо от КАС и действовали в условиях значительной идеологической самостоятельности (даже когда АССА и АКРС входили в КАС). В частности, поиск источников по теории и истории анархизма осуществлялся ими в основном самостоятельно. Независимо от А.Исаева ленинградские анархисты освоили наследие Я. И. Новомирского (Д. И. Кирилловского) — причем не только периода его увлечения анархо-синдикализмом, но и предшествовавшего анархо-коммунистического периода.[238] Д. Жвания трактовал наследие М. А. Бакунина в анархо-коммунистическом и отчасти даже в ницшеанском духе, что, конечно, совершенно не совпадало с умеренными взглядами лидеров КАС.[239] Один из лидеров АССА Фред Щербаков питал, как все хиппи, интерес к контркультуре, «новым левым», наследию «Мая 1968-го», философии неофрейдизма, экзистенциализма и неокоммунизма, причем знания его распространялись и на предшествующий 60-м годам период — на учение 3. Фрёйда и на наследие битников (Джек Керуак — один из любимых авторов Щербакова). Ленинградские анархисты изначально были готовы к восприятию более широкого круга идей, чем «Община», и изначально пользовались более широким кругом источников, что вызвало сразу же многообразие анархистских течений в Ленинграде (Санкт-Петербурге). Дело доходило до резкой критики М. А. Бакунина со стороны АССА,[240] что для московских анархистов было равнозначно богохульству.
Публикации ленинградских (петербургских) анархистов свидетельствуют о серьезной работе по поиску источников. Ими привлекалась такая литература, которая не была известна москвичам. В частности, они знали о существовании еще одной «хрестоматии» П. Эльцбахера, помимо известной книги 1906 г.[241]
Если лидеры КАС старались по возможности замалчивать концепции П. А. Кропоткина как «неправильного анархиста» (не анархо-синдикалиста), то анархо-коммунисты, напротив, пропагандировали его произведения, делая их доступными для анархо-массы. В результате начиная с 1990 г. в общедоступный оборот (в анархистской периодике) было введено большое количество текстов Кропоткина.[242] В 1993 г. появилось даже специальное исследование, посвященное сравнительному анализу взглядов А. А. Борового и П. А. Кропоткина.[243] В декабре 1992 г. в связи со 150-летием П. А. Кропоткина в Москве, Дмитрове и Санкт-Петербурге проходила международная конференция, посвященная П. А. Кропоткину.
Постепенно в активный оборот стали вводиться тексты Л. Н. Толстого.[244] Кроме того, именно в анархистских кругах активно циркулировал журнал «Ясная Поляна», издававшийся рижским хиппи-толстовцем Георгием Мейтиным (Гариком Рижским), в котором обильно печатались тексты Л. Н. Толстого,[245] а также Мартина Лютера Кинга.[246]
В 1990 г. анархисты еще испытывали определенный теоретический голод, что побуждало их обращаться к источникам за пределами круга леворадикальной общественной мысли — начиная от идейно близких (Вадим Белоцерковский) и кончая идейно далекими (Милован Джилас) и даже откровенно враждебными (Александр Солженицын).[247]
С конца 1990 г. круг источников у анархистов стал постоянно расширяться — в основном за счет зарубежных авторов-анархистов: Э. Голдман, «дедушки анархизма» В. Годвина, Г. Лабриолы, М. Неттлау.[248] М. Цовма ввел в использование анархистским сообществом идеи выдающегося американского лингвиста, леворадикального мыслителя Ноама Хомского (которого Цовма именовал Чомски).[249] Продолжалось увлечение идеями круга «новых левых». Миф о Красном Мае 68-го захлестнул и анархо-коммунистические, и анархосиндикалистские, и близкие к ним издания.[250] Все более активно интегрировались в систему мировоззрения анархистов идеи феминизма и «сексуальной революции».[251]
Наконец, становилась все более доступной серьезная классическая анархистская литература. Были переизданы основные труды М. А. Бакунина, П. А. Кропоткина и М. Штирнера,[252] русских анархистов нанала века,[253] были изданы или переизданы популярные книги анархистских авторов по теории и истории анархизма.[254] Московские анархисты издали брошюру А. А. Борового «Бакунин».[255]
