Уильям Берроуз - Города красной ночи
– Добрый день, джентльмены.
– Можно мне взглянуть на открытку в витрине?
– Конечно. За этим вы и пришли.
Мне пришло в голову, что это и были те самые связи Димитри, но адрес был не тот, что он мне дал.
– Каллехон де ля Эсперанса? Слепая Аллея Надежд была разрушена во время землетрясения. Ее не отстроили заново. Сюда, джентльмены.
Он провел нас через тяжелую дверь за занавеской. Дверь закрылась, умолк шум улицы. Мы очутились в пустой чисто вымытой комнате с дубовой мебелью, освещенной светом из окошка, выходившего в патио. Он указал нам на стулья, затем достал из картотеки какой-то конверт и вручил мне открытку. Это оказалась копия 8Х10 той открытки, что была в витрине. Притронувшись к картинке, я тут же ощутил легкий запах лихорадки.
Трое юношей болтались на столбе, подпертом треножниками, руки прикручены к бокам кожаными ремнями. Под ними на земле валялись два перевернутых верстака и доска. Мальчик-блондин висел посередине, а темнокожие юноши – по обе его стороны, их штаны были спущены до щиколоток. Мальчик-блондин был абсолютно голый. Пятеро солдат стояли перед каким-то амбаром, глядя на повешенных. Один из солдат был очень молод, лет шестнадцати или семнадцати, с пушком на подбородке и верхней губе. Он смотрел вверх, разинув рот, а его штаны оттопыривались в промежности.
Хозяин лавки дал мне увеличительное стекло. Повешенные мальчики затрепетали и закорчились, шеи затерлись о веревки, ягодицы напряглись. Тот, кто стоял в стороне от них, лицом в тени, был офицер. Я изучал его фигуру в увеличительное стекло. Что-то знакомое… Ах, да – Леди-Дракон из «Терри и пиратов» [18]. Это была женщина. И она имела легкое сходство с юным Эверсоном.
Я указал на мальчика-блондина.
– У вас есть его портрет?
Он положил фотографию на стол. На фотографии можно было рассмотреть лицо мальчика и его торс, руки его были прикручены к бокам. Он невыразительно глядел на куда-то вперед, словно только что получил некий оглушающий удар и до него, наконец, дошло, что это было. Джон Эверсон, или его двойник, похожий на него, как брат-близнец.
Я показал ему фотокарточку Эверсона из своего кармана. Он посмотрел на нее и кивнул.
– Да, кажется, это тот же самый молодой человек.
– Вы знаете, кто эти люди?
– Да. Эти три мальчика были революционерами. Мальчик – сын американского шахтера и матери-испанки. Его отец вернулся в Америку вскоре после его рождения. Он был рожден и воспитан в Дюранго и вообще не знал английского. Его повесили на его двадцать третий день рождения: 24 сентября 1914 года. Женщина-офицер – это его сводная сестра, на три года старше. Ее, в конце концов, окружили и убили люди Панчо Вильи. Могу уверить вас, что молодой Эверсон жив и здоров. Он просто забыл, кто он такой. Но его память можно восстановить. В отличие от Джерри Грина он попал в сравнительно хорошие руки. Вы встретитесь с ними нынче ночью: Лола Ла Чата дает свою ежегодную вечеринку.
– Лола? Она еще жива?
– У нее своя маленькая межвременная концессия. Вернетесь в эпоху Альенде. Там будут близнецы Игуана. Они отведут вас к Эверсону. А теперь: – Он вывел нас на улицу черным ходом. – Думаю, до Лолы вас подвезут.
Пешком до Лолы от того места, где мы находились, было далековато, а для такси это был неподходящий район. К тому же я слегка заблудился. Из-за поворота выскочил «кадиллак» и с визгом затормозил в облаке пыли. Мужчина в твидовом костюме высунулся с переднего сиденья.
– На вечеринку? Садись, cabrones [19]!
Мы влезли на заднее сиденье. Двое machos сидели спереди и двое сзади. Когда мы на бешеной скорости помчались по грязным улицам, они палили в котов и кур из своих пушек 45-го калибра, каждый раз промахиваясь, а vecinos бросались на землю, чтобы спастись от пуль.
Por convencion zapata [20]
Машина генерала останавливается перед домом Лупиты в трущобах, среди немощеных улиц; дом походил на заброшенный склад. Дверь открывает старый pistolero с лицом мертвеца, его черный пиджак расстегнут, опереточный «Смит и Вессон» 44 калибра пристегнут к его поджарой ляжке.
Pistolero отступает вовнутрь, и мы входим в обширный зал с высокими потолочными балками. Мебель из черного дуба обтянута красной парчой, напоминающей о мексиканских провинциальных усадьбах. В центре зала – стол с блюдами тамале и тако, бобов, риса и гуакамоле, пиво в кадках со льдом, бутыли с текилой, вазы с марихуаной и папиросная бумага. Вечеринка только еще начинается, и несколько гостей стоят у стола, попыхивают марихуану и пьют пиво. На столике поменьше разложены шприцы и расставлены стаканы с водой и спиртом. Вдоль одной из стен – занавешенные кабинки.
Лола Ла Чата сидит в массивном дубовом кресле лицом к двери, триста фунтов, вырезанных из скальной породы Мексики, ее грациозность подчеркивает ее властность. Она протягивает мощную руку:
– А, миистер Снайд… El Puerco Particular… Частная Свинья… – Она трясется от смеха. – И твои красивые молодые помощники…
Она жмет руки Джиму и Кики.
– Ты хорошо выглядишь, миистер Снайд.
– А ты, Лола… Ты, если уж на то пошло, помолодела.
Она машет рукой в сторону стола.
– Пожалуйста, угощайтесь… Мне кажется, один твой старый друг уже здесь.
Я двигаюсь к столу и узнаю Бернабе Абогадо.
– Клем!
– Бернабе!
Мы заключаем друг друга в объятья, и я чувствую перламутровую рукоятку 45-го калибра под его твидовым пиджаком. Он пьет шотландский виски «Олд Парр», на столе перед ним четыре бутылки. Он разливает скотч по стаканам, и я представляю ему Джима и Кики.
– В Мексике практически все пьют скотч.
Затем он смеется и хлопает меня по спине.
– Клем, встречай Игуан… это мой очень хороший друг.
Я пожимаю руки двум самым красивым молодым людям из всех, кого я когда-либо видел. У них обоих гладкая зеленоватая кожа, черные глаза, грация рептилий. В ладони парня я чувствую силу. Они невообразимо уравновешены и отстранены, их лица отмечены той же древней печатью, что у хозяина лавки. Это близнецы Игуана.
Торчки прибывают и подходят засвидетельствовать почтение Лупите. Она награждает их пакетиками с героином, выуженными из щели между ее могучих сосцов. Они вмазываются за столиком со шприцами.
– Сегодня ночью все бесплатно, – говорит сестра Игуана. – Мanana es otra cosa [21].
Зал быстро наполняется шлюхами и ворами, сутенерами и головорезами. Копы, одетые в униформы, выстраиваются в очередь, и Лупита награждает каждого из них конвертом. Шпики в штатском входят и пристраиваются в начало очереди. Их конверты потолще.
Бернабе подает знаки молодому полицейскому-индейцу, только что получившему тонкий конверт. Полицейский стыдливо подходит. Бернабе хлопает его по спине. – Этот cabron нанюхался, пока не стал совсем borracho [22] и убил двоих… Я достал его из тюрьмы.
Прибывают другие гости: шикарные аристократы, элита с костюмированных балов. Некоторые одеты в костюмы майя и ацтеков. Они приносят с собой различных животных: обезьян, оцелотов, игуан; есть и попугай, выкрикивающий ругательства. Machos гоняют по залу визжащего от ужаса пекари.
По рядам гостей пробегает ропот возбуждения:
– Вот идет мистер Кока-Кола.
– Это мужик хоть куда.
Мистер Кока-Кола циркулирует среди гостей, продавая пакетики с кокаином. По мере того, как кокаин начинает действовать, вечеринка набирает темп. Генерал оборачивается к обезьяне-пауку, усевшейся на спинку его стула.
– Ну-ка, cabron, нюхни.
Он протягивает вперед большой палец с щепоткой кокаина на ногте. Обезьяна кусает его руку до крови. Кокаин просыпается на сюртук.
– ЧИНГОА, ТЫ, БЛЯЖИЙ СЫН!
Генерал вскакивает и выхватывает свой 45-й калибр, палит в обезьяну с расстояния нескольких футов, промахиваясь при каждом выстреле, а гости кидаются на пол, прячутся за стулья, катаются под столами.
Лупита поднимает один палец. На другом конце зала, за пятьдесят футов, старый pistolero поднимает длинный ствол своего 44-го калибра, прицеливается и стреляет одним плавным движением, убивая обезьяну. Это проявление власти устрашает даже machos: на то время, пока официант убирает труп обезьяны и вытирает кровь, воцаряется тишина. Множество пар и несколько трио удаляются в занавешенные кабинки.
Тем временем прибыл еще один контингент гостей, среди которых я узнаю американских наркоагентов. Один из них беседует с мексиканским юристом. – Мне так жаль этих американских мальчиков, которые здесь в тюрьме за cocaina, – говорит юрист. – А девочек – так даже еще жальче. Я делаю все, что могу, чтобы их вызволить, но это так трудно. У нас очень строгие законы. Гораздо строже, чем ваши.
В кабинке для обысков – одной из кабинок на вечеринке Лупиты – голая американская девочка с двумя одетыми в форму полицейскими. Генерал и юрист входят в кабинку через заднюю дверь. Один из копов указывает на пакетик с кокаином на полке.
– Она прятал это в свой писська, senores.
По мановению Генерала копы выходят, ухмыляясь, как обезьяны.
