Джоэл Лейн - От голубого к черному

Я схватил его за рукав и покачал головой. Его партнер, мускулистый парень с короткими светлыми волосами, улыбнулся мне. Точно во сне я увидел, как его рука переместилась в промежность Карла и расстегнула молнию. Карл нежно сжал мою руку, затем он принялся ласкать парня. Мне стало холодно, точно я вновь переживал то, что однажды уже случилось. Когда они начали дрочить друг друга, я пошел прочь. Чья-то рука, погладившая меня по заднице, замерла.

Я подумал, а на хрен все это. Он был крепкий, темноволосый, похож на валлийца, единственное слово, которое он произнес — «да». Я прижал его к стене и поцеловал, пытаясь освободить свой рассудок от мыслей. Он погладил мою промежность, но я не позволил ему расстегнуть молнию: это было бы слишком, вроде моих «раздетых» снов. Вместо этого я взял в рот его член так яростно, что он почти моментально кончил, он двигался в такт музыке, его пальцы запутались в моих волосах. Затем я прижался к стене, закрыв лицо руками. Спустя какое-то время я почувствовал чью-то руку на своем плече. Это был Карл.

— Пойдем, — сказал он.

Мы вернулись в Рокин в молчании. Дождь кончился, но воздух был холодным. Черные отпечатки листвы разметили желтую мостовую. Канал казался лентой, сотканной из мрака, свет фонарей мерцал в нем, точно фары машин в тумане. Большинство баров были все еще открыты, но в кафе царила темнота. Наконец Карл остановился у входа в бар, находившийся в подвале, зеленая неоновая вывеска с силуэтами остроконечных листиков обрамляла темное окно.

— Хочешь накуриться? — я посмотрел на него. — Пошли.

Внутри свет был опутан неподвижными трехмерными тенями. Альбом Боба Марли тихо играл где-то в глубине бара. Большинство столиков было занято, но никто не разговаривал. Изучив написанное от руки меню, я купил два косяка с «хаус-ред». Очень хорошая трава. Очень, очень… хорошая. Мой гнев съежился и стал хрупким, скорее орнамент, нежели пламя. Карл посмотрел на меня сквозь облако горького дыма.

— Почему ты не остановился? — спросил я.

— Чтобы заставить понять тебя кое-что.

— Что? Понять что?

— Чтобы ты увидел. Если ты задаешь вопросы, значит ты не врубился.

— Я видел, на что ты хотел заставить меня смотреть. Вы с этим парнем, присосавшиеся друг к другу, точно парочка сладких педиков. Но, блядь, что ты… Господи, мать твою, Иисусе, слезоточивый.

— Я хотел, чтобы ты кое-что понял. Про меня. Про то, что случилось с Дином. Про себя. Я не могу найти слов для этого. Никогда не мог. Но мне кажется, до тебя что-то дошло. Потому что ты не просто смотрел. Я видел тебя.

Просидели какое-то время, накуриваясь. Свет расплывался пятнами на бледном потолке. Где-то позади нас Марли пел о том, как выбраться из бездонной ямы. Я прислушался и почувствовал, как нечто осело внутри меня, какая-то печаль. Я потянулся через исцарапанный столик и сжал руку Карла.

Из кафе мы оба вышли слегка дезориентированными в пространстве. Улица была пустынна. Я посмотрел на свою карту, но ничего не понял. Карл быстро пошел вперед, хотя, как я знал, и в неверном направлении. Когда я попытался его остановить, он пробормотал:

— За нами идут.

Я оглянулся и увидел фигуру, идущую по другой стороне улицы. Мы пересекли еще один канал и оказались в квартале красных фонарей. Розовые неоновые вагины вспыхивали над дверными проемами, голые женщины стояли в застекленных окнах, двигаясь медленно, точно рыбы в полупустых аквариумах. Карл потянул меня за рукав.

— Идем быстрей. Здесь мы от них оторвемся.

Мы быстро шли по улицам, заполненным глазеющими туристами, полураздетыми проститутками и привратниками в кожаных пиджаках. Затем мы дошли до еще одного канала. Карл повернул налево, потом еще раз налево, направляясь в Рокин. Внезапно порношопы и бордели закончились, и мы оказались в обычном районе, освещенном только старомодными фонарями. Переходя мост над каналом, я увидел тело, болтающееся в черной воде. У него не было головы. Когда я остановился, то увидел, что его плечи зацепились за нос затопленной лодки, ее киль торчал, как какой-то грязный позвоночник.

Вскоре мы подошли к еще одному каналу, мало чем отличающемуся от предыдущего. Вот уже несколько минут нам не попадалось ни одного человека. Карл помедлил и оглянулся через плечо.

— За нами никто не идет, — сказал я.

— А им это и не надо. — Его глаза расширились от страха. — Ты знаешь, где мы?

— Не уверен, но отель не…

— На хрен, Дэвид. Ты что, не понимаешь? Где мы? — он в отчаянии посмотрел по сторонам. — Это не то, что ты думаешь. Это не Амстердам. Он здесь. Он ждет меня.

Мы все утро будем смеяться над этим, подумал я. Утро казалось таким далеким. Я обнял Карла за плечи, они были точно деревянные. Он закрыл глаза, его била дрожь.

— Помоги мне, пожалуйста, помоги.

Я вытащил карту и заставил себя собраться с мыслями, мысленно вычерчивая маршрут. Отель был всего в четырех улицах от нас.

На следующее утро мы все сидели в зале ожидания аэропорта, из-за плохой погоды рейс отложили на час. Карл сидел рядом со мной, вдыхая пар от пластиковой чашки кофе. Я все еще думал о «Песни искупления» Марли: о том, что нам нужно освободить свое сознание. Затем я подумал о «Фуге», песне, которую мы не играли на концерте. Ее обрывки мелькали у меня в голове все утро, смешиваясь с шумом машин, гулом аэропорта, детскими криками. Я посмотрел на Карла и понял, что он, как и я, прислушивается.

Глава 8

Блюзовая импровизация

И я носил маску искренности.

Обложка для «Жестких теней» оформлялась в спешке, бюджет был крошечным. Ее делали в расчете на виниловую пластинку, хотя компакт-диски уже стали доминирующим форматом в мейнстриме, маленькие независимые лейблы по-прежнему предпочитали иметь дело с винилом. Через два года, разумеется, все полностью изменится. Передняя обложка была вариацией на тему старого постера «Треугольника»: те же контуры трех лиц, но внутри красного треугольника. Мне она нравилась, потому что напоминала о первом альбоме группы Тома Робинсона — «Власть во тьме». На обратной стороне названия песен были расположены рядом с зернистой черно-белой фотографией эстакады в Хокли. На внутренней стороне — три отдельные фотографии — Карла, Йена и моя, плюс еще три вида Бирмингема: аллея вдоль канала, начинающаяся в Акок-Грин, виадук в Дигбете и разломанный высотный дом в Ли-Бэнк. Обложки кассеты и компакта шли с теми же фотографиями, только по-разному обрезанными. Вкладышей с текстами не было.

И Джон Пил [58] и Марк Редклифф [59] поставили несколько песен в своих вечерних шоу. Редклифф заметил, прокрутив «Загадку незнакомца»: «Неплохо. А ты как считаешь, Лард?» Райли помолчал, потом сказал: «Ага, ничего. Этот певец, кажется, я его знаю. Он дерьмо. Хороший гитарист, но сможет ли он сыграть на гобое? Забудь».

На следующий день после возвращения из Амстердама я пошел в «Рыбу-меч», посмотреть, поступил ли к ним наш альбом. Едва открыв дверь, я услышал «Некуда идти». Я просматривал тускло освещенные стойки с дисками, слушая «Его рот», на такой громкости тенор-саксофон в начале и конце песни был отчетливо слышен. Я больше не работал в «Темпест Рекордз», но они заказали сотню подписанных экземпляров пластинки. Обложка была слишком темной, так что мы расписались на внутренней стороне. Месяцы спустя Марк в магазине повторял, когда бы я ни пришел: «Все еще полно осталось».

Первые отзывы появились в еженедельных музыкальных газетах. Джуди Смит из «Мелоди Мейкер» отвесила нам сомнительный комплимент:

«Есть ли в «Треугольнике» лишенная иронии смесь ярости и отголосков эха, столь важная для 1990-х? Они носят армейские куртки или анораки? Ответ кроется не в их удивительно старомодной музыке, но в тех моментах, когда Карл Остин вкладывает свою душу — и задницу — в мелодию. Он — не непорочный Моррисси, обдолбанный свидетель урбанистического насилия и подавленности. Эти песни поются на диалекте страха. Кое-кто скажет, что «Треугольники» продолжают жать на кнопку сигнала тревоги. И забывают про педаль спецэффектов.»

Стюарт Харви из «NME» сказал то же самое, только другими словами:

«Ритм-секция «Треугольника» обеспечивает довольно мощную поддержку голосу Остина, приземляя его в нужных местах. Но голос — как и маниакальная, ненадежная гитара Остина — пришел из иного мира: между голубым и черным. Ориентиры этого альбома — New Order, Вэн Моррисон, Питер Хэммил — кажутся частью отчаянной попытки найти историю, объяснение состоянию рассудка, который не принадлежит ни к одному миру».

Единственная реакция Карла на это: «Но я, блядь, ненавижу Питера Хэммила».

Обе рецензии похвалили «Загадку незнакомца», и «Фэрнис» решил выпустить ее на сингле. Карл и Пит Стоун пару дней протрахались с мастер-тейпом «Вставай и иди», которую мы не включили в альбом. Мы отказались от этого трека после бесплодного дня, проведенного в студии. Они наложили на нее крики и отзвуки голоса, затем перемикшировали басовую партию и ударные из других треков. Результат длился пять минут и был абсолютно не слушабельным. Его использование в качестве би-сайда было оправдано, когда «NME» назвали его «завораживающим», в то время как сторона А объявлена «банальной, одной из многих». В «Мелоди Мейкер» был некий пацан, помогавший разбираться обозревателю с вышедшими синглами; насколько я помню, пацанчик сказал: «Да, это серьезная штука. Нам нужно заявить, что она нам понравилась?», — и обозреватель ответил: «Нет».