Мирослав Немиров - А. С. Тер-Оганян: Жизнь, Судьба и контемпорари-арт
И в этой трактовке Московской Патриархии, он, кстати, вполне совпадает, например, с такими религиозными радикалами, как Русская Православная Церковь За Рубежом.
Они утверждают то же самое: Московская Патриархия — это просто организация «торгующих во храме» — и более ничего.
Рушди, Салман
И когда стал прямо вопрос, что хотят и могут посадить — за безобразие, вытворенное Тер-Оганяном А.С. с иконами — и не просто хотят и могут, а именно будут сажать (см. суд, тюрьма), я, например, советовал Оганяну — бежать.
Раз уж затеял войну с обществом и властями, то, чем как барану идти на заклание на предрешенный суд — бежать!
Собственно, то же самое советовали ему и все остальные знакомцы и незнакомцы, но они советовали ему бежать — за границу.
Я ему советовал бежать — вовнутрь страны: в Ростов, в Челябинск, в Тюмень, в Хабаровск, и так далее: страна у нас большая, есть где забиться в щель, подобно таракану.
И там скрываться, и оттуда присылать свои проекты, а их пускай осуществляют его юноши (см. «Школа авангардизма»), и заводить сайт в Интернете и излагать свои идеи и проекты в нем. И в газеты и патриарху лично телеграммы слать из подполья: сегодня ночью порубил еще три иконы! А порою появляться и в Москве на выставках — вряд ли уж так его будут ловить, что сразу схватят, стоит только показаться в Москве. И быть русским Рушди. Только еще гораздо более Рушди, чем Рушди английский, трижды Рушди — ибо того вся сила британского государства защищает и оберегает, а Оганян — один против всего мира, и в первую очередь — именно против собственного государства.
Я бы — точно бежал.
И точно — в какую-нибудь Тюмень.
И так бы и поступал.
Но Оганян —
Возможно и правильно: см., например, сообщ. Кизи, который был в совершенно такой же ситуации: ничем хорошим это не окончилось. В смысле, никакой героической эпопеи противостояния не вышло, а только нудное и изнурительное состояние постоянного бегства и страха, а в конце концов и поймали, и притом довольно быстро.
Самойлов, Давид
Видная критикесса
Сидела в цыганской шали.
А бедные стихотворцы
От страха едва дышали.
Ее аргументы были
Как сабля неоспоримы.
И перья стихотворений
Летели, как пух из перины.
От ядовитых лимонов
Чай становился бледным.
Вкус остывавшего чая
Был терпковато-медным.
Допили. Попращались.
Выползли на площадку.
Шарили по карманам.
Насобирали десятку.
Вышли. Много мороза,
Холода, снега, света!
В небе луна катилась,
Медленно, как карета.
Ах, как было прекрасно
В синей зимней Столице!
Всюду светились окна,
Теплые, как рукавицы.
Это было похоже
На Новогодний праздник.
Ипроняло поэтов
Не хороших, но разных.
В общем, купили водки.
Выпили понемногу.
Потолковали. И после
К такому пришли итогу:
Будем любить друг-друга,
Хоть не имеем веса.
Бедная критикесса…
Бедная критикесса!
Это стихотворение Д.Самойлова.
Не знаю, как сейчас, а в конце 1987 и начале 1988 А.С.Тер-Оганян был большим любителем стихотворений, сочиненных этим автором.
Зима в тот год была в достаточной степени лютой.
А нам, уж не помню, по каким причинам, но почему-то ежевечерне приходилось ездить на трамвае номер 10 по улице Горького через весь город, что занимало минут сорок.
Пустые гладкие трамваи, пустая черная улица Максима Горького, на которой ни души из людей и фонари не горят, и окна в домишках не светятся; и проч.; и проч. А мы имели с собой портвейн. И мы его отхлебывали по очереди из горла, дабы стимулировать более успешное обсуждение вопросов новейшего искусства, чем мы тогда были заняты постоянно: выяснением, каким правильно, чтобы ему быть, а каким — отнюдь. Устав обсуждать эти вопросы мы, в подтверждение своих тезисов (несовпадающих, а по большей части и вовсе противоположных), читали друг другу стихи: я — свои, и Пастернака, и Кирсанова, и Сельвинского, и все прочее в этом духе, то есть советскую поэзию 1920-х, лефо-конструктивистской направленности и формалистического уклона — с убойной ритмикой, изощренными рифмами, нагромождением метафор и «паронимической аттракции». Оганян, радикал в изобразительном искусстве, в отношении искусства поэзии был реакционером, все это осуждал, называл такой путь развития искусства исчерпанным и устарелым, призывал меньше выделываться и быть проще, и в качестве образца читал Самойлова, которого знал наизусть аж целыми поэмами.
Отнюдь нисколько тогда меня Оганян не убедил.
А рассердил.
— Ах, не хотите понимать сложной, разнообразной, изощренной и проч. поэзии, меняющей в каждой строчке размер, и со страшной силой движущейся по закону штопора и правилу буравчика как подобно, электромагнитный ток по своей синусоиде, бия ею всех, которые не сунутся, своими беспощадными разрядами? Попроще желаете, четырехстопного ямба? Да и фиг с вами, пожалуйста! И я стал заставлять себя осваивать, в угоду Оганяну, этот самый ямб, и — освоил. Хотя по-прежнему его скорее не люблю, чем люблю.
А потом, осенью 1988, попалась мне в руки книжка Самойлова, я ее начал читать — и проникся. Даже, может быть, чересчур: кое-какие его интонации в результате явным образом попали в мои собственные стихи, что не знаю, — хорошо ли?
2. А кто ежели, как Струков А., например, вздумает использовать вышенаписанное как доказательство того, что вот как при советской власти было лучше, чем при нынешней антисоветской — дескать, молодые люди, хоть и портвейн пили из горла, но при этом стихи друг другу читали, а сейчас? одна наркомания, проституция, погоня за золотым тельцом и прожигание жизни в найт-клубах! — я отвечу: не вообще молодые люди тогда такие были, а конкретно я, и Тер-Оганян А.С., и еще какое-то количество людей, известных пофамильно и бывших на полуторамиллионный Ростов-на-Дону количестве вряд ли большем в самом лучшем случае трех десятков. И точно так же, вероятно, обстоит дело и сейчас, но обнаружить существование таких, уж конечно, действительно, сложно, если общаться исключительно с читателями «Завтра» и «Советской России», поклонниками Лукашенки и Зюганова.
Сатанизм
Оганяну звонят с некой радиостанции и просят дать интервью. Оганян охотно соглашается, и начинает рассказывать о своем понимании современной художественной ситуации, о смысле своей деятельности и т. д.
— Нет, это нашим слушателям не интересно! Вы расскажите, как собираетесь в лесу, жжете кресты, вызываете дьявола, какие потом бывают оргии!
— Кто это мы?
— Ну, вы сатанисты.
Оганян объяснил, что он не сатанист — раз, что не очень верит, что такие вообще есть — два, что если и есть — так или дураки или сумасшедшие. А он — не сатанист, а простой атеист; Сатане он отнюдь не поклоняется, ибо просто не верит в его существование: для него Сатана — не более, чем литературный персонаж из романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Как, кстати, и Иисус Христос — тоже лишь литературный персонаж из того же романа.
Работники радиостанции были очень разочарованы.
«Сведения»
Я, умей на гитаре играть,
Я бы стал ее брать,
Стал по струнам рукой вдохновенной бряцать,
Стал бы я напевать:
— Опять наебли.
— Опять наебали, опять.
— Опять наебли ай-люли корабли,
— Наебали ох сука-билядь,
Так я пел бы и пел нараспев,
И припев:
— Суки!
— Суки!
— Суки!
— Суки!
— Наебывают и наебывают.
— Как хочут так и наебывают.
Стал бы жаловаться на жизень
Вязкой, нудною ставшей в последние годы
Только водярой одною которую и разжижить
Не такою была чтобы клееподобной;
Стал бы плакать о том и о сем,
И вообще обо всем,
И начинал повторять:
— Опять наебли, опять.
Опять наебали ебать блядь копать,
Токовал бы как тетерев,
И припев:
— Наебывают и наебывают!
— Как хочут, так и наебывают!
Суки!
Суки!
Суки!
июнь 1997
Стихотворение навеяно историей с еженедельной газетой «Сведения», которую автор этих строк и А.С.Тер-Оганян пытались затеять издавать весной и летом 1997-го года ради денег — но и ради интереса. Вот эта история.
Птичка моя по фамилии Салаватова Гузель, весной 1997 в газете «Работа для вас» обнаружила объявление «Требуется специалисты в области полиграфии».
Являясь таким специалистом, она, в поисках средств к существованию, пошла по указанному адресу. Рассказала о себе. Спросила затем:
— Ну, а вы кто-что?
— Да мы вот газету решили издавать, рекламную такую.
— Рекламную? Ну, впрочем, мне все равно: как прикажете.
