Дженни Даунхэм - Пока я жива (Before I Die)
Я чувствую запах лука. Шашлыка. Если бы жизнь сложилась иначе, я бы сейчас тусовалась где-нибудь с Зои. Мы бы ели чипсы. Торчали на углу какой-нибудь улицы, облизывая соленые пальцы, и ждали, что вот-вот начнется веселье. Но я здесь. Уныло и безжизненно сижу на крыльце.
Я слышу Адама, когда он еще не показался. До меня доносится гортанный рев его мотоцикла. Вот он приближается; рокот мотора отдается долгим эхом, и кажется, будто деревья танцуют. Адам останавливается у своей калитки, выключает двигатель и фары. Снова наступает темнота и тишина. Адам расстегивает шлем, вешает его на руль и катит мотоцикл по дорожке.
Вообще-то я верю, что в жизни все происходит случайно. Если бы желания сбывались, мои кости не болели бы так, словно им тесно внутри. Глаза бы не заволакивала пелена, которую ничем не отогнать.
Но когда я смотрю, как Адам идет по дорожке, мне кажется, что выбор есть. Быть может, во вселенной царит хаос, но я могу кое-что изменить.
Я перешагиваю низкую стенку, разделяющую садики перед нашими домами. Адам привязывает мотоцикл к калитке сбоку дома и запирает замок. Он меня не видит. Я подхожу к нему сзади. Я энергична и полна решимости. – Адам!
Он вздрагивает и оборачивается. – Черт! Я принял тебя за привидение!
От него пахнет влажной шерстью, как от животного, которое ночью вышло на охоту. Я подхожу ближе. – Что ты делаешь? – недоумевает он. – Помнишь, мы решили, что будем друзьями? Он смущается. – Ага. – Я не хочу.
Между нами остается пространство, и его скрывает темнота. Я подхожу еще на шаг; теперь мы так близко, что чувствуем дыхание друг друга. Мы дышим вместе. Вдох-выдох. – Тесса, – предостерегающе произносит Адам, но мне все равно. – Ничего плохого не случится. – Но потом будет больно. – Больно уже сейчас.
Он медленно кивает. Мне кажется, будто время провалилось в яму, все остановилось; мы смотрим друг на друга, и минута длится бесконечно. Когда Адам наклоняется ко мне, я чувствую, как меня пронизывает странное тепло. Я забываю о всех теснящихся в голове печальных физиономиях, которые вижу в каждом окне, мимо которого прохожу. Адам тянется ко мне, и я ощущаю лишь его теплое дыхание на моей коже. Наш поцелуй так нежен, что непонятно, поцелуй ли это. Как будто мы сами не знаем, что нам нужно. Мы едва касаемся друг друга губами.
Мы отстраняемся и смотрим друг на друга. Как описать словами взгляд, который он бросает на меня, а я на него? Нас пожирают глазами бесчисленные ночные твари. Находится то, что давно потерялось. – Черт! – Не бойся, – успокаиваю я, – я не сломаюсь.
И чтобы это доказать, я толкаю его на стену дома и прижимаюсь к Адаму. Нежности как не бывало. Мой язык у Адама во рту сплетается с его. Адам сжимает меня в объятиях. Его ладонь у меня на шее. Я таю под его рукой. Поглаживаю его по спине. Прижимаюсь еще сильнее, но мне этого мало. Я мечтаю забраться внутрь него. Жить в нем. Быть им. Наверно, все дело в языке. Я так хочу Адама. Я лижу его, слегка покусываю краешки губ.
Никогда не подозревала, что я могу так сильно чего-то хотеть.
Адам отстраняется. – Черт, – выдыхает он. – Черт!
Он проводит рукой по волосам; они влажно лоснятся, словно темная звериная шерсть. Свет фонарей блестит в его глазах. – Что происходит? – Я тебя хочу, – отвечаю я.
Мое сердце глухо стучит. Я полна жизни.
Двадцать четыре
Напрасно Зои позвала меня с собой. Едва мы переступили порог, как я начала считать и никак не могу остановиться. Мы здесь уже семь минут. Через шесть минут у нее прием. Она забеременела девяносто пять дней назад.
Я пытаюсь переключиться на случайные числа, но оказывается, каждое что-то значит. Восемь – общее количество одиночных окон в дальней стене. Один – не менее одинокая секретарша. Пятьсот фунтов – сумма, которая позволит Скотту избавиться от ребенка.
Зои нервно улыбается мне поверх журнала: – В государственных больницах такого точно нет.
Еще бы. Кожаные кресла, низкий квадратный стол, заваленный глянцевыми журналами. В комнате так тепло, что мне пришлось снять пальто. Я думала, здесь будет полно несчастных брошенных девиц, сжимающих носовые платки, но в приемной мы одни. Зои собрала волосы в хвост и надела все те же мешковатые тренировочные штаны. Она бледна и выглядит устало. – Знаешь, от каких симптомов я избавлюсь охотнее всего? – Она кладет журнал на колени и считает на пальцах. – Моя грудь похожа на какую-то карту – вся в голубых венах. Я чувствую тяжесть даже в пальцах. Меня постоянно тошнит. Не прекращая болит голова. И в глаза будто песку насыпали. – А что-нибудь хорошее?
Она задумывается на минуту. – Запах изменился. От меня очень приятно пахнет.
Я наклоняюсь над столом и нюхаю Зои. Она пахнет сигаретами, духами, жвачкой. И чем-то еще. – Фертильна, – сообщаю я ей. – Что? – То есть готова к деторождению.
Она качает головой и смотрит на меня как на ненормальную: – Это тебя твой дружок научил?
Я не отвечаю, и Зои утыкается в журнал. Двадцать две страницы последних технических новиной. Как написать красивую песню о любви. Возможен ли космический туризм? – Однажды я видела фильм, – начинаю я, – про девушку, которая умерла. Когда она попала на небеса, ребенок ее сестры, родившийся мертвым, оказался уже там, и она присматривала за ним, пока они все не воссоединились.
Зои делает вид, что не слышала, и переворачивает страницу, будто прочитала ей. – Со мной тоже может такое случиться. – Едва ли. – Твой ребенок такой крохотный, что я могу спрятать его в карман. – Тесса, заткнись! – Ты тогда выбирала для него одежду.
Зои откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Очертания губ становятся мягче, словно ее выключили из розетки. – Я тебя очень прошу, – произносит Зои, – замолчи. Если ты меня осуждаешь, не надо было приходить.
Она права. Я поняла это прошлой ночью, мучаясь бессонницей. На другом конце коридора капал душ и что-то – таракан?-паук?-пробежало по коврику в ванной.
Я встала с кровати и в халате спустилась в гостиную. Я собиралась выпить чашку шоколада и, может, посмотреть какую-нибудь ночную передачу. Но посреди кухни я обнаружила мышь, которая попала в одну из папиных тараканьих ловушек. К картонке не прилипла только ее задняя нога, и, загребая ею, точно веслом, мышь пыталась сбежать. Она билась в агонии. Я поняла, что придется ее добить, но не могла придумать, как сделать это безболезненно. Зарезать разделочным ножом? Ножницами? Проткнуть затылок карандашом? В голову лезли только кошмары.
Наконец я достала из шкафчика старую коробку из-под мороженого, наполнила водой, окунула в нее мышь и прижала деревянной ложкой. Мышь в изумлении уставилась на меня, пытаясь вздохнуть. Один за другим на поверхность воды поднялись три маленьких пузырька воздуха.
Я пишу Зоиному ребенку эсэмэску: ПРЯЧЬСЯ! – Это кому? – Никому?
Она наклоняется над столом: – Покажи.
Я удаляю сообщение и показываю пустой экран. – Ты писала Адаму? – Нет.
Она закатывает глаза: – Вы едва не занялись сексом в саду, а теперь ты находишь какое-то извращенное удовольствие в том, чтобы делать вид, будто ничего не было. – Я ему не нравлюсь.
Зои хмурится: – Разумеется, нравишься. Просто вышла его мама и поймала вас с поличным. А иначе он бы с радостью тебя трахнул. – Зои, это было четыре дня назад. Если бы я ему нравилась, он бы позвонил.
Она пожимает плечами: – Наверно, занят.
Минуту мы молчим. У меня под кожей выпирают кости, под глазами фиолетовые круги, и от меня чем-то воняет. Адам, наверно, до сих пор полощет рот. – Любовь-это зло, – заявляет Зои. – И я-живое тому доказательство. – Она кладет журнал на столик и бросает взгляд на часы: – За что я,черт возьми, плачу деньги?
Я сажусь рядом с ней. – А вдруг это шутка? – предполагаю я. – Может, они возьмут деньги, заставят тебя поволноваться, надеясь, что ты испугаешься и уйдешь домой.
Я беру Зоину ладонь в свою. Она удивляется, но руку не забирает.
В окнах стоят тонированные стекла, и нам не видно улицы. Когда мы пришли, пошел снег; тепло одетые люди покупали рождественские подарки. А здесь батареи пышут жаром и льются звуки свирели. Случись конец света, мы ничего не узнаем. – Когда все кончится и мы с тобой снова останемся вдвоем, то примемся за список, – обещает Зои. – Выполним пункт шесть. Это же слава, верно? Я на днях видела женщину в последней стадии рака. Так вот она участвовала в троеборье. Попробуй. – У нее рак груди. – И что? – Это другое. – Бег и езда на велосипеде помогают ей сохранять бодрость духа. В чем тут разница? Она уже прожила дольше, чем все думали, и прославилась. – Терпеть не могу бег!
Зои величественно качает головой, будто я капризничаю. – А как насчет «Большого брата»? У них раньше никогда не было таких, как ты. – Он начнется только летом. – И?.. – Сама подумай!
Тут из боковой комнаты появляется медсестра и подходит к нам: – Зои Уокер? Пойдемте со мной.
Зои тянет меня за руку: – А можно взять с собой подругу? – Боюсь, что нет. Будет лучше, если она подождет здесь. Сегодня только предварительная беседа, но говорить о таких вещах при подруге нелегко.
