Джек Керуак - Море – мой брат. Одинокий странник (сборник)
– Держи их под рукой, – посоветовал Итингтон со своей койки. – Я себе в ноги положил. У тебя нож есть?
– Нет.
– Раздобудь; может пригодиться, если надо будет что-нибудь быстро и ловко порезать.
Билл снова лег и затянулся сигаретой.
– У нас с завтрашнего дня шлюпочные учения, – продолжил Итингтон, – и пожарные когда-то на этой неделе. Свои места по шлюпочной и пожарной тревоге знаешь? – с упреком добавил он.
– Нет, – сознался Билл.
Итингтон фыркнул.
– Они в тревожном расписании в коридоре! – глумился он.
Билл вышел и взглянул на расписание. Он нашел свое имя в группе, приписанной к шлюпке номер шесть и пожарному посту номер три. Что ж, если дойдет до торпедирования, времени свериться с объявлением не будет, лучше сразу запомнить номер шлюпки.
Билл докурил и вылез через люк. Открыв его, оказался на лунной палубе. Затемнение этой ночью помогло бы мало: в лунном свете эсминец было видно как днем. И однако, ей-богу, темноты достанет, чтобы утаить перископ!
Кто-то рядом вторил его мыслям:
– Смотри, какая луна! Светло как днем.
Два матроса стояли, облокотившись на планшир полуюта.
– Нас увидят, да, – засмеялся Билл.
Матрос усмехнулся:
– А мы их услышим!
– Да уж, – проворчал другой матрос. – Если только они не заглушили двигатель и не поджидают нас.
– Они так делают, – согласился первый. – Ни один радар не заметит.
– Луна, – задумчиво сказал Билл. – Влюбленные ей рады, а вот мы явно нет.
– Во завернул, – произнес один матрос.
Все помолчали; Билл смотрел на кильватерную струю – призрачную серую дорогу к дому, что бесконечно развертывалась и удлинялась с каждым поворотом винта. Он невольно задрожал.
– Что ж, – сказал матрос, – пусть приходят.
Билл пошел дальше. Воздух был прохладен и чист, заряжен соленым трепетом вод. Труба «Вестминстера», что силуэтом покачивалась на фоне луны, выпускала клубы синего дыма и затемняла звезды. Билл жадно смотрел на Большую Медведицу и вспоминал, как изучал эти созвездия тихими ночами на Риверсайд-драйв… теперь они далеко от Нью-Йорка… и уходят все дальше.
Он спустился в кубрик Уэсли. На верхней койке Кучерявый задумчиво тренькал на гитаре, а остальные лежали и слушали. Джо перед зеркалом разглядывал свои синяки.
Кучерявый запел гнусавым ковбойским голосом.
– Мартин здесь? – спросил Билл.
Чарли поднялся с койки и зевнул:
– Он впередсмотрящий… я сменяю его через две минуты.
Чарли надел куртку и вышел. Уэсли стоял на носу, расставив ноги, и глядел в море, засунув руки в карманы бушлата и обратив лицо к звездам.
– Вахту сдал, Чарли, – сказал он. – Привет, мужик.
– Привет, Уэс, – сказал Билл. – Может, сыгранем в вист с Ником?
Уэсли снял бушлат.
– Согласен.
Они неспешно ушли с носа, где Чарли заступил впередсмотрящим, шумно зевнув и громко, сонно застонав.
– Хейнс за штурвалом, – сказал Уэсли, указав на рубку.
– Как вахта? – спросил Билл, вспомнив, каким одиноким выглядел Уэсли, когда задумчивой недвижной фигурой стоял на носу пред лицом ночных волн.
Уэсли молча пожал плечами.
– Одиноко вот так стоять, два часа глядя на воду, да? – настаивал Билл.
– Люблю это, – решительно сказал Уэсли.
Когда они открыли дверь Ника, свет погас.
– Черт, входите скорее! – воскликнул Ник. – Что вы там в темноте делаете – в носу ковыряетесь?
Когда Билл закрыл дверь, каюта залилась светом. Ник и Дэнни Палмер сидели за карточным столом.
– Ага! – воскликнул Палмер. – Теперь нас четверо.
Уэсли кинул бушлат на кровать и зажег сигарету, а Билл подтащил к столику стул.
– Как оно? – спросил Ник, поглаживая усы.
– Путем.
– И у меня.
– Вахту сдал? – обратился Ник к Уэсли.
– Да.
– Как снаружи?
– Луна чертовски яркая.
– Плохая ночь, да? – улыбнулся Палмер.
– Могло быть и хуже, – проворчал Уэсли, подтаскивая стул. – Здесь не так опасно, как в Заливе или у Ньюфи и Гренландии.
Ник бесстрастно сдал карты.
– Когда у тебя дежурство в машинном отделении? – спросил Билл.
– В полночь, – сказал Ник. – Не раз успеем сыграть, – отчеканил он.
Палмер засмеялся.
Они молча изучали карты. Билл взглянул на Уэсли и задумался, как тот может часами смотреть на море, а затем спокойно играть в карты. Разве там, на носу, не темно, не огромно? Уэсли поднял глаза на Билла. Они молча смотрели друг на друга… и в этом коротком взгляде темных глаз Билл прочел, что Уэсли читал его мысли и отвечал ему – да, он любил и созерцал море; да, море темно и огромно; да, Уэсли это знал, и да, Билл понял. Они отвели взгляды.
– Пас, – пробормотал Дэнни, изгибая светлые брови.
– Есть, – сказал Уэсли.
Ник провел языком по нёбу.
– Три, – сказал он наконец.
Билл махнул Нику рукой. Ник усмехнулся:
– Отдаешь мне победу?
– Само собой, Ленин, мир твой, – сказал Билл.
Дэнни вежливо засмеялся.
– Как верно, – мурлыкнул он.
– Козырь – бубны, – пробормотал Ник.
Они начали играть молча.
– Я переезжаю к Нику, – некоторое время спустя объявил Дэнни. – Как считаете, тут ведь намного приятнее, чем в этом вонючем кубрике?
– Несомненно, – сказал Билл.
– Ты ему не верь, – быстро сказал Ник. – К черту его отговорки. На самом деле он хочет быть рядом со мной.
Палмер засмеялся и покраснел. Ник ущипнул его за щеку:
– Красив, не правда ли?
Уэсли слабо улыбнулся, Билл несколько смущенно поправил очки.
Ник с каменным лицом продолжил игру.
– Нет, правда, мне здесь нравится куда больше, – барахтался Дэнни. – Тут гораздо милее.
Уэсли посмотрел на него с любопытством.
Ник шлепнул на стол туз. Уэсли носом выдувал клубы дыма, обдумывая следующий ход. Каюта погрузилась во тьму, когда открылась дверь; они услышали, как волны снаружи шелестят и плещут в борт движущегося судна.
– Не стой там, чеша в затылке! – заорал Ник. – Закрывай и входи.
Дверь закрылась, и в каюте снова зажегся свет. Явился парень из орудийного расчета.
– Привет, Робертс, – поздоровался Ник. – Садись.
– Не знал, что ты держишь игорный зал, – засмеялся молодой солдат.
– Только вист.
Солдат примостился на койку Ника и стал смотреть за ходом игры. Через несколько минут Уэсли поднялся.
– Сыграй, солдат, – сказал он. – Я все.
– Да уж, – пробормотал Ник.
Уэсли взъерошил ему волосы. Билл отложил карты:
– Ты куда, Уэс?
– Не уходи, – воскликнул Ник. – Нам нужен четвертый.
– Пойду вниз, выпью кофе, – сказал Уэсли. Он взял бушлат и пошел к двери.
– Поторопись! – сказал Ник. – Хочу остаться с Дэнни в темноте.
Дэнни учтиво рассмеялся.
Уэсли помахал Нику и открыл дверь. На секунду его худощавый силуэт замер в лунном дверном проеме.
– Пойдет, Ник? – спросил он.
– Не закрывай пока! – взвыл тот.
Когда Уэсли вышел, они засмеялись и начали новую партию.
В десять Билл вышел из игры и отправился вниз на камбуз. Столовая кишела матросами – они играли в кости и пили кофе. Билл налил себе чашку, затем вернулся на лунную палубу и посмотрел, как большая желтая луна опускается к горизонту. Волна покоя нахлынула на него… первый день на море оказался непримечательным и непринужденным. Этому и отдана жизнь Уэсли?.. этому циклу работы, питания, праздности и сна, этой неторопливой драме простоты? Возможно, именно в этом всегда нуждался Эверхарт. Теперь он только и будет засыпать, просыпаться, работать, есть, бродить по судну, болтать, смотреть на море и засыпать снова.
Ничто не могло нарушить этот мудрый покой, это благоразумие души; он заметил, как быстро матросы, в том числе Уэсли, положили конец кощунственному бунту Джо – нет, они не допустят, чтобы такие «все им испоганили». А что такое это «все»?.. это образ жизни на море; это равенство, дележ, сотрудничество и общий мир… ей-богу, суровое братство людей, где преступника стремительно карают, а обычный человек находит свое место. Да, и Билл, который однажды полагал, что идеализма Уэсли не хватает, теперь обнаруживал в нем больше идеализма и больше практического подтверждения идеалов, чем в себе самом.
Билл в последний раз взглянул на ночное море и пошел спать. Он растянулся на койке и выкурил последнюю сигарету… он надеялся, что ему приснится сон.
Уэсли поднялся до рассвета на следующую вахту. Боцман велел ему кое-что сделать на палубе, поэтому Уэсли взял метлу и начал подметать. Вокруг ни души.
На второе утро море было беспокойнее, уже не такое гладкое, растревоженное поднявшимся ночью ветром. Уэсли пошел на верхнюю палубу и понаблюдал за дымом, что драными клочьями летел из трубы. Еще вялый со сна, неудержимо зевая, он подметал, пока не добрался до кормы. Два солдата стояли внизу у четырехдюймовой пушки, похожие на монстров в своих наушниках и оранжевых спасательных поясах.
Они помахали Уэсли руками, а он в ответ – метлой.
Судно закачалось на высокой зыби, корма медленно вздымалась от мощных колебаний. Ветер хлестал по воде, играя темно-зеленой тенью качкой воды. Тут и там белым пенным венцом обрушивались гребни волн. Через несколько дней, раздумывал Уэсли, поднимется буря.
