Андрей Иванов - Исповедь лунатика
– Ничего, – сказал Сулев, – кем бы эти миссионеры себя ни считали, все мы в Эстонии мормоны.
Я удивился, и он мне рассказал, что в начале девяностых мормоны предложили бесплатно помочь муниципальному архиву сделать дигитальную копию переписи населения страны. Работники архива и правительство с радостью согласились, так как в те времена компьютеров было мало, денег у молодого эстонского правительства тоже было мало, специалистов не хватало, кроны еще в достатке не напечатали – 1993 год: даже мыла не было – правительство согласилось: пусть мормоны помогут, сделают фотокопии и конвертируют все эти архивные материалы в цифру, – раз уж бесплатно!
– Ха-ха-ха! – смеялся Сулев, не в силах договорить. – Ха-ха-ха… – Наконец успокоился, закончил: – Мормоны помогли, а через некоторое время кое-кто сопоставил даты и увидел, что примерно в те же дни организация мормонов увеличилась приблизительно на столько же членов, сколько жителей было в Эстонии к 1993 году. Они просто-напросто крестили архивные списки! Всех жителей Эстонии разом! Ха-ха-ха!
– Ха-ха-ха!!!
Мы долго ржали до дурноты, наши сигареты потухли. Надо было немедленно чего-нибудь выпить, но Сулев завязал. Решили дунуть. Поехали к «Черному лебедю». Он быстро взял, и поспешили к нему – зависли на несколько недель.
Когда я видел его последний раз, он только начал писать свой роман. За пятнадцать лет он не намного продвинулся: был всё еще в процессе составления плана. С гордостью показал наброски. Теперь он писал в компьютере, там были синопсисы всех глав и список действующих лиц. Но никак не шло. Денег, как всегда, не хватало, приходилось зарабатывать поденщиной: Сулев писал музыкальные рецензии, подыгрывал там и тут, переводил.
– Даже не знаю, что трудней: рецензировать или переводить, – с застенчивой улыбкой сказал Сулев. – Казалось бы, обычная рецензия, плевое дело, но не тут-то было! Музыканты у нас почти все знают друг друга, и так получается, что меня часто просят написать знакомые о каком-нибудь их новом альбоме, и плохо писать, даже если альбом и правда неудачный, как-то неловко, – вот и мучаешься, думаешь дольше обычного. Переводить тоже трудно, я перевожу с английского на эстонский, пока только три романа перевел. Любовные романы, с цветными обложками. Совсем одинаковые сцены и такой простой язык, но я и тут с большим трудом справляюсь. Редакторы мною не очень довольны. Последний раз произошел большой конфуз. Я как-то незаметно для себя пропустил целых две страницы. Видишь ли, я переводил с книги, я по книге ориентировался, страницы слиплись, и я перескочил – в любовных романах всё время одно и то же, вот я и не заметил… В общем, после этого я решил, что переводы не для меня. Тут нужен кропотливый, дотошный человек, а я не такой, у меня всё время музыка в голове…
– Да, я понимаю, переводить – не для меня тоже. Я в основном пишу сам, я уже и книги перестал читать: зачем их читать, когда сам пишешь, правда?
– Да, да! А что ты пишешь?
– Ну, у меня такой странный вкус, я давно понял, что в мире нет таких книг, которые меня целиком и полностью устраивают. Читаю Беккета, и всё там хорошо, но – всё равно – недоволен Беккетом. Читаю Достоевского, и недоволен им! Потому решил, что пора самому написать такое, чтоб потом читать и всем быть довольным. Нужна гармония в душе, понимаешь?
– Конечно!
– Ну, вот я и пишу такой роман, в котором всё будет как мне угодно: маленький городок, персонажи бегают туда-сюда без всякого смысла, сплетничают, отравляют друг друга, крадут друг у друга всякие безделушки, подсовывают их знакомым, чтобы всех перессорить, подслушивают, наушничают, короче – мышиная возня, обычная мышиная возня, именно то, что мне нравится…
– Я тебя понимаю. Это похоже на нашу жизнь. На моих знакомых и соседей. Всё точно так же, как в той дурацкой общаге, которая была в бывшей гимназии, помнишь, я тебе рассказывал?..
– Да, конечно, помню! Вот, думаю, что скоро закончу… Честно говоря, уже закончил…
– А я свой роман никак не закончу, меня мой знакомый издатель подгоняет: давай заканчивай, сколько можно писать, десять лет пишешь… Слушай, если у тебя готов роман, давай я его дам почитать моему издателю, он читает по-русски, может, переведут на эстонский… Знаешь, в Эстонии очень ценятся местные авторы, каждая рукопись на вес золота! Дашь почитать?
– Обязательно! Ты меня очень обрадовал! Обязательно дам. Только его надо бы дошлифовать…
– Зачем? Присылай так. Всё равно никто не догадается, если что-то там не так. Ты – автор, значит, ты решаешь, как должно быть. К тому же критиков у нас хороших нет, да и не угодить им. Бывает, прочитаю роман, в восторге, а критики ругают. Или наоборот: хвалят какую-нибудь чепуху! Так что не надо шлифовать. Они того не стоят… Если что, Дерриду с Делезом подтянут, еще на кого-нибудь сошлются, – лишь бы показать эрудицию.
– Это точно.
– А на русском его не собираются напечатать?
– Пока нет. Я его разослал по всем издательствам, но пока что получил только стандартные ответы: «ждите три месяца» или «извините, но нашему издательству ваша рукопись не подходит»… Одно крупное издательство написало прямым текстом: «Это интересно будет только в Европе или Эстонии, а для читателя средней полосы России это интереса не представляет». Вот так! Моментально решили: интереса не представляет.
– Да, понимаю, Россия – большой бизнес. Какое им дело до русских в Эстонии?
– Сулев, да у меня там другое, – я махнул рукой. – В двух словах не расскажешь.
– Конечно! Присылай, я почитаю и отправлю моему другу-издателю, они нуждаются в хорошей литературе, потому что издательство не может существовать без настоящей прозы. А в Эстонии одних поэтов больше, чем почтальонов! Что это за издательство, если оно печатает только поэзию, боевики и любовные романы? Это говно, а не издательство.
– Конечно, я тебе гарантирую – у меня настоящий бесовский роман, все герои одержимы бесами, все психопаты и маньяки, ни одного положительного героя. Ненавижу положительных героев!
– Отлично!
Мы снова пошли в сад курить… Сулев жил по-прежнему на окраине города, только теперь он перебрался в частный дом с тремя яблонями, двумя вишнями и старой, бесплодной, о забор опиравшейся сливой. Раньше он жил в старинном, наполовину рухнувшем здании бывшей немецкой гимназии (или в пристройке к бывшей гимназии), превращенной в советские годы в общежитие (или бомбоубежище), а в девяностые – в какие-то ночлежки, где у него была маленькая комнатенка (одна стена – камень, другая – гипрок), из которой он с радостью убегал на свои дежурства и концерты, потому что в этой бывшей гимназии все жильцы были психами, извращенцами, алкоголиками, наркоманами, они постоянно стреляли у него сигареты и мелочь, гимназия стояла возле станции с пивным ларьком, там было гадко…
– Теперь там очень неплохо, – сказал Сулев, – я был не так давно у моей бывшей жены в гостях, говорили о сыне (у него неприятности). Так станцию закрыли совсем, я пошел на поезд, думал, куплю билет, стал стучаться, а там – одни пенсионеры, и они играют в шахматы, шашки и карты, сидят там внутри и играют… Сделали клуб пенсионеров! И пивного ларька давно нет. Чистота… Но всё равно, здесь лучше…
Его новую жену звали Лийз, она была художник-декоратор. Когда мы пришли, она была вся в работе. Даже не посмотрела на нас. Ползала по полу, что-то рисовала… Она была похожа на цыганку. Весь дом заставлен папками, рулонами, гипсовыми формами. Кругом скелеты статуй, глина и склянки. Мы прошли в «музыкальную» комнату Сулева. Он объяснил, что Лийз работает, ей нельзя мешать, у нее на носу две выставки.
– Лийз нервная, когда работает, – пояснил Сулев, заваривая чай. – Перед выставками она всегда нервная, потому что она человек непубличный, а когда у нее нет выставок и не надо давать интервью, тогда она совсем нормальный человек…
Это верно, мы потом вместе курили и ели грибы; с ней было всё в полном порядке – совершенно нормальный человек. Слегка со странностями: она вегетарианка, придумала сидеть и есть на полу, как в вигваме, она обожает индейцев, Жака Фреско[70] с его «Проектом Венера» и не разрешает стричь траву у дома, – но это ничего. Они даже не срубили ветви сирени, которая лезла к ним в окно; открывали окно, и в комнату влезала мокрая листва, как голова лошади в фильмах про мушкетеров, они смеялись и говорили:
– Как хорошо, правда? Мы ни за что не будем пилить эту сирень!
Я взял стул и сел прямо под деревом. Они засмеялись.
– It’s like a happening, you know! – сказала Лийз. Мы загоготали. – No, really, why are you laughing? It looks like a happening.[71]
Я поселился под деревом; я там спал, завтракал… совершенно спокойно пил чай в комнате под деревом. Я стал живым артефактом. Они приводили друзей – на меня посмотреть. Мы курили и смеялись. Когда все умолкали, было слышно, как шуршит листва. Все прислушивались: листва шуршала.
