Брет Эллис - Гламорама
— Вот цитата, — говорит мой отец, переворачивая нечеткий факс, — из «New York Times», из рубрики «Стиль». В небольшой заметке о тебе приводятся твои слова: «В утробе любви мы все — как слепые пещерные рыбы». Это правда, Виктор? Можешь ли ты объяснить, что означает термин «утроба» в контексте данного предложения? А также существуют ли в реальности слепые пещерные рыбы?
— Ну, блин, это же фраза с двойным дном. Чувак, это все — откровенный вымысел, — вздыхаю я. — Журналисты постоянно искажают мои слова.
— А каковы они были на самом деле?
— Папа, ну почему ты такой буквалист?
— Теперь реклама «СК One». Мы видим на ней двух парней — хотя по мне их легко можно принять за двух девок, и — да, да! — они целуются, а ты смотришь на это, положив руки на свою мотню. Почему ты положил их туда? Этот жест означает, что «СК One» — качественный продукт?
— Секс помогает продажам, чувак.
— Понимаю.
— Чем лучше выглядишь, тем больше видишь.
— А вот интервью, которое ты дал журналу «Youth Quake» — кстати, прими мои поздравления: на обложке глаза у тебя подведены миленьким таким коричневым карандашом…
— Это терракота, — вздыхаю я. — Но не суть.
— …и они спрашивают тебя, с кем бы ты хотел пообедать, и ты отвечаешь: с Foo Fighters, с астрологом Патриком Уокером — который, кстати, уже умер — и (это ведь не опечатка, верно?) с Унабомбером.[56]
Мы смотрим друг на друга.
— И что такого? — говорю я.
— Ты хотел бы пообедать… с Унабомбером? — спрашивает он. — Ты считаешь, что это — важная информация? Ты полагаешь, публике действительно стоит знать об этом?
— Моим поклонникам — стоит.
— Еще одна цитата, которую приписывают тебе, если это не очередное искажение: «Вашингтон, округ Колумбия, — самый отстойный город в мире, в котором живут самые отстойные в мире люди».
— Но папа…
— Я живу и работаю в Вашингтоне, округ Колумбия. То, что ты говоришь и делаешь, может оказать большое влияние на мою жизнь, а поскольку моя жизнь такова, какова она есть, — влияние это может быть крайне негативным.
— Папа…
— Я просто хочу, чтобы ты это помнил.
— Я тебя умоляю!
— Тут также сказано, что ты играешь в группе, которая называется Pussy Beat, а прежде она называлась Kitchen Bitch…
— Мы поменяли название — теперь мы называемся просто Impersonators.
— О Боже, Виктор, а с какими людьми ты водишься…
— Папа, когда Чарли и Моник татуировали своего грудного ребенка, я устроил целый скандал. Ну и что? Из-за этого ты считаешь меня преступником?
— Прибавь к этому то, что, по словам твоей сестры, твои фотографии, не вошедшие в книгу Мадонны, показывают в Интернете.
— Папа, я держу все под контролем.
— Откуда ты знаешь, Виктор? — спрашивает он. — Это все дурно пахнет. Очень дурно.
— Папа, вся жизнь дурно пахнет.
— Но тебе-то зачем стремиться пахнуть еще дурнее?
— Итак, ты мне хочешь, в сущности, сказать, что я еще не добился этого?
— Нет, — говорит он. — Не вполне.
— Это следует понимать так, что на наличные рассчитывать не приходится?
— Виктор, прошу тебя, не надо! Мы об этом уже столько раз говорили.
После непродолжительного молчания я повторяю:
— Так на наличные рассчитывать не приходится?
— На мой взгляд, тебе должно хватать содержания.
— Послушай, Нью-Йорк безумно дорог…
— Переезжай в другой город.
— О Господи, посмотри на вещи реально!
— Что ты от меня хочешь, Виктор?
— Папа, — шепчу я, — пойми меня: я — банкрот.
— Через пару дней тебе придет чек.
— Я уже его потратил.
— Как ты мог его потратить, если ты его еще даже не получил?
— Поверь мне, я и сам теряюсь в догадках.
— Раз в месяц ты получаешь чек, Виктор. Не чаще. Не реже. Понял?
— Что ж, видимо, придется мне изнасиловать VISA.
— Блестящая идея, сынок.
Аманда де Кадене останавливается возле нашего столика, целует меня в губы и уходит, сказав, что мы встретимся вечером, даже не дав мне возможности представить ее моему отцу.
— Как поживает Хлое? — спрашивает он.
20
Обед оказался щадяще недолгим; сейчас всего лишь 13:10, и я прошу водителя выкинуть меня на углу Бродвея и Четвертой, так что я могу заскочить в «Tower Records» до начала репетиции, чтобы прихватить какой-нибудь исключительно желанный новый компакт, а внутри группа Sheep — та самая новая альтернативная рок-группа, клип на сингл которой «Diet Coke at the Gap» — стал последним писком моды на MTV в этом месяце, — толчется в зале магазина перед объективами видеокамер, в то время как Майкл Левин — вот уж поистине Энни Лейбовиц альтернативного рока — фотографирует их, а на экранах всех мониторов — «Aeon Flux»[57], и я роюсь по полкам магазина, разыскивая новый номер «Youth Quake», чтобы посмотреть, есть ли там какие-нибудь письма читателей с отзывами на статью обо мне. В моей корзине: Трей Льюд, Rancid, Cece Пенситон, Yo La Tengo, Алекс Чилтон, Machines of Loving Grace, Jellyfish, the 6th, Teenage Fanclub. Туда же я швырнул мое модельное портфолио, и тут я засекаю хорошенькую девчонку-азиатку в белых джинсах с серебряным пояском-цепочкой, жакетке из джерси с глубоким вырезом и черных сандалиях без каблука, которая что-то высматривает на задней стороне компакта ELO, и я «случайно» роняю портфолио, так что мои снимки в плавках рассыпаются у нее прямо под ногами. Затем, слегка помедлив, я наклоняюсь, чтобы собрать их, делая вид, что я страшно смущен, и надеясь, что она обратит на это внимание, но она всего лишь смотрит на меня взглядом, в котором читается: «Не стоит волноваться по пустякам», и уходит, а мне бросается на помощь невероятно смазливый голубой паренек. «Все в порядке, все в порядке», — говорю я ему, вырывая снимок моего тела у него из рук, и тут я замечаю самую отвальную девчонку во всем «Tower Records».
Она стоит возле стенда для прослушивания, наушники на голове, нажимает на кнопки, покачиваясь, — на ней пара капри дынного цвета в обтяжку в сочетании с маленькими черными сапожками и расстегнутым фиолетово-бежевым пальто от Todd Oldham, а когда я подхожу к ней поближе, то вижу, что она держит в руках компакты Blur, Suede, Oasis и Sleeper. В тот момент, когда она снимает наушники, я оказываюсь прямо у нее за спиной.
— Это дико прикольная запись, — говорю я, показывая на компакт Oasis. — Дорожки три, четыре, пять и десять просто великолепны.
Она поворачивается, испугавшись от неожиданности, видит меня, странное выражение — которое можно описать только как на треть улыбка, на треть волнение, на треть что-то еще — появляется у нее на лице, а затем она спрашивает:
— Разве мы знакомы?
Но делает она это со слегка насмешливой интонацией, которая мне привычна, поэтому я уверенно отвечаю:
— Знакомы. Лос-Анджелес или Майами — верно?
— Ничего подобного, — говорит она, и ее взгляд тяжелеет.
И тут меня озаряет:
— Ты не училась ли в Кэмдене?
— Горячее, — отвечает она.
— Постой! Ты — модель?
— Нет, — вздыхает она. — Не модель.
— Но насчет Кэмдена я угадал? — спрашиваю я с надеждой.
— Да, конечно, — вздыхает она опять.
— Так-так, туман потихоньку развеивается.
— Отлично! — Она скрещивает руки на груди.
— Итак, ты училась в Кэмдене?— спрашиваю я, добавив для верности: — Штат Нью-Хемпшир.
— А что, есть какой-то другой? — нетерпеливо спрашивает она.
— Эй, зайка, очнись!
— Ну ладно, — говорит она, постукивая пальцем по компакту Oasis. — Спасибо за рецензию на запись, Виктор.
— Блин, так ты меня знаешь?
Она поправляет круглую сумочку из красной замши на молнии у себя на плече, опускает темные очки Matsuda — У нее голубые глаза — и говорит, надув губки:
— Если тебя на самом деле зовут Виктор Джонсон, то знаю.
— Ну да, — покорно соглашаюсь я. — Сейчас, правда, меня зовут Виктор Вард, но я от этого другим не стал.
— Ну вот и славненько! — восклицает она. — Ты женился? И кто этот счастливчик?
— Вон тот дурень с земляничным штруделем на голове, — говорю я, показывая на голубого парнишку, который, как я только сейчас заметил, все же присвоил себе один из снимков. Заметив, что я показываю на него, парень улыбается, а затем улепетывает. — Он, гмм, такой застенчивый, — разъясняю я.
И тут до меня доходит, что я и в самом деле знаю эту девушку.
— Блин, у меня такая плохая память на имена, извини, — говорю я.
— Давай, — говорит она, явно сдерживаясь, — будь большим мальчиком, попытайся угадать.
— Ладно, попытаюсь пробудить мои экстрасенсорные способности. — Я подношу руки к вискам и закрываю глаза. — Карен… Нэнси… Джоджо… У тебя не было брата по имени Джо? Я чувствую присутствие «дж». …Эээ, много «дж»… Я вижу… я вижу… я вижу котенка… по кличке Кути?
Я открываю глаза.
— Меня зовут Лорен.
Она смотрит на меня непроницаемым взглядом.
— Лорен, верно!
— Да, — говорит она сурово. — Лорен Хайнд. Теперь вспомнил?
