Брет Эллис - Гламорама
— Извини, папа, я заблудился.
— Какой-то ты худой.
— Это все наркотики, папа, — вздыхаю я, усаживаясь на скамью.
— Совсем не смешно, Виктор, — говорит он устало.
— Папа, я не употребляю наркотики. Я в великолепной форме.
— Да нет, я вижу. Как твои дела, Виктор?
— Я пользуюсь успехом, папа. Сногсшибательным успехом. Я в прорыве. Все идет по плану. Я контролирую все аспекты. Ты посмеиваешься как-то нехорошо, папа, но на самом деле я нахожусь в состоянии непрерывного движения.
— А толк-то от этого есть?
— Я осваиваю новую территорию, папа.
— Это какую же?
Я направляю взгляд в светлую даль.
— Будущее.
Папа глядит на меня хмуро, не выдерживает моего взгляда, смотрит по сторонам, смущенно улыбается.
— Ты стал намного изощреннее, Виктор, в формулировке своих, гмм, амбиций.
— Еще бы, папа. Я научился брать быка за рога.
— Ну и славненько.
Он жестом просит официанта, которого зовут Эветт, принести еще холодного чая.
— Итак, откуда ты сейчас?
— У меня была фотосессия.
— Надеюсь, ты больше не снимаешься голым для этого Вебстера или как там его, Господи!
— Почти голым. Для Брюса Веббера. Я стараюсь больше не злить тебя, папа.
— Вихлял задницей, словно…
— Это была реклама Obsession, папа, а ты ведешь себя так, словно я снялся в порнухе.
— Докажи мне это, Виктор.
— Сейчас докажу, папа. Говорю медленно: колонна — прикрывала — мои — гениталии.
Но он уже листает свое меню.
— Пока я не забыл, хочу поблагодарить тебя за, эээ, компакт Патти Лупоне, который ты прислал мне на день рождения. Это был очень удачный подарок.
Я тоже углубляюсь в меню.
— Не стоит благодарности, чувак.
Отец беспокойно смотрит на столик MTV, за которым, похоже, кто-то явно острит по его поводу. Я едва удерживаюсь оттого, чтобы помахать им рукой.
Отец спрашивает:
— Почему они на нас так смотрят?
— Может быть, потому что на тебе написано печатными буквами: «Я не туда попал»? — предполагаю я. — Господи, мне нужно срочно выпить стакан минеральной воды. Или пива.
Эветт приносит холодный чай, молча принимает заказ, а затем нерешительно направляется на кухню.
— Классная девчонка, — восхищается мой отец.
— Папа, — начинаю я.
— Что?
Я опускаю глаза.
— Вообще-то это парень, но какая разница?
— Шутишь?
— Нет, это действительно парень. Он сейчас как раз находится в процессе, ну понимаешь, смены пола.
— Ты забыл снять темные очки.
— Я не забыл. — Я снимаю очки и пару раз моргаю. — Ну так что за дела, стоит как стрела?[54]
— Я же все вырезки о тебе собираю, — говорит он, зловеще поглаживая папку. — И стоит мне только подумать о моем единственном сыне, как мне вспоминается тот разговор, что был у нас прошлым летом. Не собираешься ли ты вернуться в колледж?
— О черт, папа, — стону я. — Я учился в Кэмдене! Я его даже почти закончил. Я даже уже забыл, на какой специальности я учился.
— «Экспериментальные оркестры», насколько я помню, — сухо отзывается отец.
— Эй, ты забыл про «Анализ дизайна».
Отец скрипит зубами и оглядывает зал — видно, что ему отчаянно хочется выпить.
— Виктор, у меня есть связи в Джорджтауне, в Колумбийском университете, в Нью-Йоркском, в конце концов, черт побери! Это не так сложно, как ты думаешь.
— О черт, папа, да я об этом вообще не думаю.
— Я волнуюсь о твоей карьере и…
— Знаешь, папа, — перебиваю я, — еще когда я учился в школе Horace Mann, там был один советник, который постоянно задавал мне ненавистный вопрос — это был вопрос о моих планах на будущее.
— Почему? Потому что у тебя их не было?
— Нет. Потому что я знал, что он засмеется, если я скажу ему правду.
— Я помню, как однажды тебя выгнали с занятий за то, что ты отказался снять темные очки на уроке алгебры.
— Папа, я открываю клуб. Я немного прирабатываю моделью, — я слегка выпрямляюсь, чтобы звучать убедительнее. — Да, и с минуты на минуту я получу роль в «Коматозниках 2».
— Это что, кино? — спрашивает он недоверчиво.
— Да нет, бутерброд, — отвечаю я в ошеломлении.
— Боже мой, Виктор, я скажу тебе лишь одно, — вздыхает он. — Тебе уже двадцать семь, а ты все еще только модель.
— Только модель? — говорю я, все еще ошеломленный. — Только модель? Ты хорошенько подумал, прежде чем это сказать, папа?
— Я ожидал, что ты займешься чем-нибудь серьезным и действительно важным…
— Да, папа, я все помню. Я помню, что вырос в среде, где богатства приходилось достигать, занимаясь чем-нибудь серьезным и действительно важным. Это так.
— Только не надо мне рассказывать, что ты намереваешься добиться самосовершенствования и творческого развития, демонстрируя — будем называть вещи своими именами — тряпки.
— Папа, мужская топ-модель зарабатывает до одиннадцати тысяч долларов в день.
— Ты что, мужская топ-модель?
— Нет, но не в этом дело.
— Я ночами глаз не смыкал, пытаясь понять, в чем же все-таки дело, Виктор.
— Я неудачник, детка, — вздыхаю я, откидываясь на спинку скамьи, — так почему бы тебе не убить меня?[55]
— Ты не неудачник, Виктор, — вздыхает в ответ отец. — Просто ты должен, эээ, найти себя. — Он вздыхает еще раз. — Найти, что ли, — уж не знаю — нового себя?
— «Нового себя»? — Я открываю рот от изумления. — О Боже, папа, ты делаешь все для того, чтобы я почувствовал себя бесполезным.
— А открывая этот клуб, ты чувствуешь себя ужасно полезным?
— Папа, я знаю, знаю…
— Виктор, я просто хочу…
— Это я просто хочу делать что-нибудь такое, чтобы зависело целиком от меня, — подчеркиваю я. — Где я был бы, что ли, незаменимым.
— И я того же хочу, — идет на попятную отец. — Я хочу для тебя именно этого.
— Модели… модели все заменимы… — вздыхаю я. — На свете тысячи парней с пухлыми губами и симметричным лицом. Но вот открыть клуб — это…
У меня перехватывает дыхание.
После продолжительного молчания отец говорит:
— На прошлой неделе мне попалась на глаза твоя фотография в журнале «People».
— В каком номере? Я не видел. Кто на обложке?
— Не знаю. — Отец пристально рассматривает меня. — Кто-то из моих сотрудников обратил на нее мое внимание.
— Черт побери! — Я бью кулаком по столу. — Вот почему мне срочно нужен пиар-агент.
— Короче говоря, Виктор, ты находился в шикарном отеле где-то…
— В шикарном отеле где-то?
— Да. Где-то в Майами.
— Я был в отеле? Где-то в Майами?
— Да. В отеле. Где-то в Майами. И на тебе ничего не было, кроме белых хлопчатобумажных плавок, к тому же очень мокрых…
— Я хорошо выглядел?
— На тебе были темные очки. Ты что-то курил — надеюсь, что это была всего лишь сигарета. А руки — на плечах у двух цветущих плейбоевских девок…
— Как бы я хотел это увидеть, папа!
— Когда ты ездил в Майами?
— Я не был в Майами уже много месяцев, — отрезаю я. — Как это печально — ты путаешь собственного сына, плоть от плоти своей, того, кого…
— Виктор, — спокойно сообщает мне отец, — твое имя значилось в подписи под фотографией.
— Чувак, по-моему, это был не я.
— Хорошо, — заходит он с другой стороны, — если это был не ты, Виктор, то кто это был?
— Придется выяснить, зайка.
— А как теперь твоя фамилия? — спрашивает он. — По-прежнему Вард?
— Мне казалось, это ты предложил мне поменять фамилию, брателло.
— В то время мне казалось, что это — хорошая идея, — бормочет он, аккуратно открывая папку, которая содержит статьи из журналов и мои фотографии.
— Вот цитата, — говорит мой отец, переворачивая нечеткий факс, — из «New York Times», из рубрики «Стиль». В небольшой заметке о тебе приводятся твои слова: «В утробе любви мы все — как слепые пещерные рыбы». Это правда, Виктор? Можешь ли ты объяснить, что означает термин «утроба» в контексте данного предложения? А также существуют ли в реальности слепые пещерные рыбы?
— Ну, блин, это же фраза с двойным дном. Чувак, это все — откровенный вымысел, — вздыхаю я. — Журналисты постоянно искажают мои слова.
— А каковы они были на самом деле?
— Папа, ну почему ты такой буквалист?
— Теперь реклама «СК One». Мы видим на ней двух парней — хотя по мне их легко можно принять за двух девок, и — да, да! — они целуются, а ты смотришь на это, положив руки на свою мотню. Почему ты положил их туда? Этот жест означает, что «СК One» — качественный продукт?
— Секс помогает продажам, чувак.
— Понимаю.
— Чем лучше выглядишь, тем больше видишь.
— А вот интервью, которое ты дал журналу «Youth Quake» — кстати, прими мои поздравления: на обложке глаза у тебя подведены миленьким таким коричневым карандашом…