Чарльз Буковски - Фактотум
Уже наверху я вспомнил, что забыл чемодан под лестницей. Я спустился и взял чемодан. Хриплые вздохи за дверью миссис Адаме стали значительно громче. Я занес чемодан к себе в комнату, бросил его на кровать, потом снова спустился и вышел на улицу, в ночь. Прошелся по городу, нашел бакалейную лавку, купил батон хлеба и банку арахисового масла. У меня был карманный нож, так что мне было чем намазать масло на хлеб. То есть я мог поесть.
Вернувшись в дом, я пару минут постоял в коридоре внизу, слушая натужное дыхание мистера Адамса. Я стоял и думал: «Вот она, Смерть». Потом поднялся к себе, открыл банку с арахисовым маслом и — под аккомпанемент приглушенных звуков смерти, доносившихся снизу, — запустил туда пальцы. Я ел масло руками. Это было волшебно. Потом я открыл пакет с хлебом. Хлеб был зеленый, заплесневелый, и от него пахло резкой перебродившей кислятиной. Как можно вообще продавать такой хлеб?! Что же это за место такое, Флорида? Я бросил хлеб на пол, разделся, выключил свет, лег в постель, накрылся одеялом и еще долго лежал в темноте и прислушивался…
Глава 54
Утром в доме было тихо, и я подумал: «Хорошо. Наверное, его увезли в больницу. Ну или в морг. Теперь, может быть, мне удастся посрать». Я оделся, спустился на первый этаж, где была ванная, и — да — у меня получилось. Потом я вернулся к себе, снова забрался в постель и поспал еще часик.
Меня разбудил стук в дверь. Я сел на кровати и крикнул: «Войдите!» — спросонья не сообразив, что происходит. Дверь открылась. Вошла совершенно роскошная женщина, одетая во все зеленое. Настоящая кинозвезда. У нее была блузка с глубоким вырезом и узкая юбка в облипку. Женщина ничего не сказала. Она просто стояла и смотрела на меня. Я сидел на кровати, в одних трусах, и прижимал к груди одеяло. Чинаски — великий любовник. «Будь я мужчиной, — подумал я, — я бы набросился на нее и изнасиловал вот прямо сейчас, я бы сделал так, чтобы у нее загорались трусики каждый раз, когда я прикасаюсь к ней, я бы заставил ее поехать за мной на край света, я бы писал ей любовные письма на светло-красной папиросной бумаге, и она бы рыдала, читая их». В отличие от тела лицо у нее было какое-то неопределенное, невыразительное. Самое обыкновенное лицо круглой формы. Ее глаза упорно пытались поймать мой взгляд. Ее волосы были растрепаны. Ей было лет тридцать пять. И она пребывала в каком-то странном возбуждении.
— Муж миссис Адаме скончался сегодня ночью, — сообщила она.
— Ой, — сказал я и подумал, что она, наверное, тоже рада, что эти кошмарные звуки наконец прекратились.
— И мы сейчас собираем деньги. На цветы для похорон мистера Адамса.
— То есть эти цветы предназначаются для покойника? А зачем покойнику цветы? — сказал я. Получилось довольно нескладно.
Она замялась в нерешительности.
— Мы подумали, что так будет правильно. Так всегда делается. В общем, я зашла спросить, не хотите ли вы поучаствовать?
— Я бы поучаствовал, но я только вчера приехал в Майами, и у меня нет ни гроша.
— Совсем ни гроша?
— Я как раз собирался заняться поисками работы. Я заплатил за квартиру, а на последние десять центов купил арахисовое масло и батон хлеба. Батон оказался зеленым, еще зеленее, чем ваше платье. Я оставил его на полу, но даже крысы к нему не притронулись.
— Крысы?
— Я говорю только о своей комнате.
— Но вчера мы беседовали с миссис Адамс, и я спросила ее про нового квартиранта — мы все как будто одна семья, — и она сказала, что вы писатель. Пишете для солидных журналов типа «Esquire» и «Atlantic Mounthly».
— Черт, я ничего не могу написать. Это я так сказал, для поддержания разговора. Квартирным хозяйкам обычно нравится, когда я так говорю. Мне сейчас очень нужна работа, любая абота.
— Может быть, вы внесете хотя бы двадцать пять центов? От двадцати пяти центов вы не обеднеете.
— Милая, мне эти двадцать пять центов гораздо нужнее, чем мистеру Адамсу.
— Молодой человек, мертвых следует уважать.
— А живых уважать не надо? Я одинок, я в отчаянном положении, а вы такая красивая в этом зеленом, платье.
Она развернулась, вышла из комнаты, прошла в дальний конец коридора, открыла дверь в свою комнату, вошла, закрыла дверь — и с тех пор я ее не видел.
Глава 55
Флоридское отделение государственной Биржи труда оказалось приятным и славным местом. По сравнению с Биржей труда в Лос-Анджелесе, где всегда полно народу, здесь было пустынно и тихо. Можно было надеяться на удачу. Вряд ли на большую удачу, но даже маленькая — это все-таки лучше, чем ничего. Да, все верно, я был не особенно честолюбивым, но ведь где-то должно найтись место для людей без амбиций. Я имею в виду, такое место, которое было бы лучше тех, которые нам достаются обычно. Вот скажите, как можно любить свою работу и вообще наслаждаться жизнью, если тебе каждый день надо просыпаться по будильнику в половине седьмого утра, подниматься с постели, одеваться, насильно впихивать в себя завтрак, срать, ссать, чистить зубы, причесываться, трястись в переполненном общественном транспорте — для того, чтобы не опоздать на работу, где ты будешь вкалывать целый день, делая немалые деньги, только не для себя, а для какого-то дяди, и при этом еще от тебя будут требовать, чтобы ты был благодарен, что тебе предоставили такую возможность?!
Меня вызвали на собеседование. Клерк держал перед собой мою анкету, которую я заполнил на входе. К описанию опыта работы я подошел творчески и с умом. Это такая профессиональная хитрость: мы опускаем упоминания обо всех низкосортных работах, а хорошие работы описываем обстоятельно и подробно. Также мы опускаем периоды длительных запоев, когда мы полгода не делали вообще ничего — только пили и трахали очередную подругу, которую только что выпустили из психушки или которая только что развелась и, разумеется, была крайне несчастлива в браке. Да, я не спорю: все мои предыдущие работы были самого низкого сорта. Но я все-таки выкинул пару-тройку совсем уже тухлых.
Клерк быстро просмотрел карточки в своей маленькой настольной картотеке.
— Вот. Для вас как раз есть работа. — Он достал одну карточку.
— Да?
Он посмотрел на меня.
— Работник санитарной службы.
— А это что?
— Это уборка и вывоз мусора.
— Нет, я не хочу.
Я содрогнулся при одной только мысли обо всех этих горах мусора, об утренних похмельях, о черных, которые будут смеяться надо мной, о неподъемных мусорных баках, о том, как я буду блевать, выворачиваясь наизнанку, в гниющие апельсиновые корки, кофейную гущу, размокшие окурки, банановую кожуру и использованные тампоны.
— А что такое? Такая работа для вас недостаточно хороша? Это сорок часов в неделю. И полный пакет социального обеспечения.
— Давайте меняться. Вы пойдете на эту работу, а я займу ваше место.
Молчание.
— Я специально учился, чтобы работать на этом месте.
— Да? Я тоже учился. Два года в колледже. Это что, необходимое условие для того, чтобы убирать мусор?
— Хорошо, какая работа вам подойдет?
— Посмотрите, что есть в картотеке.
Он перебрал карточки.
— У нас для вас ничего нет. — Он поставил печать в тонкой книжечке, которую мне дали на входе, и вернул книжку мне. — Приходите через неделю. Может, появятся какие-то варианты.
Глава 56
Я нашел работу по объявлению в газете. Меня взяли в магазин одежды. Только он располагался не в самом Майами, а в Майами-Бич, и каждое утро мне приходилось возить свое мутное похмелье по воде через залив. Автобус катился по узкой полоске бетона, выступающей из воды. Никаких боковых ограждений не было. Не было вообще ничего. Водитель гнал свой автобус по узкой бетонной полоске, с двух сторон окруженной водой, и все пассажиры — двадцать пять человек, или сорок, или пятьдесят, сколько было — доверяли ему. Все, кроме меня. Иногда водители менялись, и я каждый раз задавался вопросом, как их отбирают на этот маршрут. Дорога опасная, с обеих сторон — вода, наверняка там глубоко. Одно неверное движение, одна ошибка — и водила убьет нас всех. Это же просто смешно. Допустим, водила сегодня утром поссорился с женой. Или у него рак. Или видения ангелов и Господа Бога. Или запущенный кариес. Да все что угодно. Это может случиться в любой момент. Автобус сорвется с дороги, и мы все утонем.
Я точно знал: если бы я был водителем на этом маршруте, я бы непременно задумался о возможности утопить всех своих пассажиров. Мысль, как известно, творит реальность, и возможности иногда воплощаются в жизнь уже в силу того, что о них кто-то задумался. Потому что на каждую Жанну д’Арк всегда находится свой Гитлер, примостившийся на другом конце доски-качалки. Старая история о добре и зле. Но никто из водителей нас не угробил. Видимо, они думали о другом: о выплатах по кредиту за автомобиль, о результатах бейсбольных матчей, о стрижках, об отпуске, о клизмах, приездах родственников. Во всей этой куче дерьма не нашлось ни одного настоящего мужика. Я всегда приезжал на работу зеленый и мутный, но целый и невредимый. Что лишний раз подтверждает, что Шуман все-таки лучше, чем Шостакович…
