Сергей Герман - Фраер
Сеня зажал его под лестницей и вытащив нож приказал снимать штаны. Валерик от ужаса потерял сознание, а Сеня пыхтя и потея от страсти, предпринял попытку лишить его девственности. От вожделения порвал уздечку на члене. Кончил. Подтёрся трусами Валерика.
Пригрозил, что если тот проболтается, то его будет насиловать весь отряд, и ушёл. Сидор придя в себя бросил перепачканные кровью и спермой трусы в уборной.
Никто бы ничего не узнал, и скорее всего Валерик стал бы персональным Сениным тихушником, но утром запарафиненые, в пятнах крови трусы нашёл Гоша.
Поддев их носком ботинка, Гоша глубокомысленно произнёс:
— Мдя-яяя! Одно из двух. Или кому то сломали целку, или кто-то сломал хер.
Через пятнадцать минут сидельцы увязали в кучу заплаканного Валерика, трущегося возле него Сеньку и вещественное доказательство в виде трусов. Поднаторевшие на своих делюгах зэки в случае необходимости умели проводить оперативно-следственные мероприятия не хуже оперов из райотделов.
Барак забурлил. Старики кричали «На нож»! Молодёжь вторила — «на фуй!
Босой, голый по пояс Асредин, как Христос тянул вверх руки: «Братья, хватит крови!.. Ему в ответ кричали: «В Тамбовском лесу твои братья!»».
Сеня, испуганный реальной перспективой лишиться здоровья, бросив матрас и вещи бегом ломанулся на вахту.
Узнав о случившемся, срочно вызванный на службу похуист-отрядник, пообещал: «Пусть только выйдет! Я ему едало разобью!»
— Ничего! — сказал дядя Слава. — Выйдет из БУРа, загоним под нары. Пусть выглядывает оттуда, как ондатра. Весь срок, тварь, будет сидеть у параши.
Валерик тут же переехал в петушиный угол.
Дулинский подумал. Сказал:
— Ну вот, и определился с ориентацией. Раньше звали Сидором, а теперь назвали пидором!
Асредин вздыхал — «Эх люди! Святейшее из званий, человек, опозорено, как никогда. Опозорен и русский человек»! Какая тут нахер, к маме вениамина может быть духовная гармония!
К Лёве Цыгану прибежал посыльный от Арсена и тот ушёл к смотрящему.
Завхоза Гошу в тот же день сняли с отряда и отправили в Шизо, но не отсиживать, а старшим дневальным.
Эта должность была по настоящему сучьей. То, что на неё поставили именно Гошу, характеризовала его со всех сторон.
Завхозом отряда назначили Витю Власа, полного и ушлого сорокапятилетнего мужика — хитрована, добивающего в лагере десятку.
* * *Именно в тот момент дяде Славе пришло в голову, что именно можно предъявить смотрящему.
Блатные и мужики должны были признать эту предъяву обоснованной. Расклад получался такой. Человек, близкий к смотрящему, по беспределу опустил мужика. Не просто опустил, но и никого после этого не поставил в курс. Страшно даже представить, что бы произошло, если бы не бдительный Гоша. Тихушник мог зашкворить весь отряд. Или даже всю зону.
Надо было срочно выезжать на больничку. В тот же день, когда отряд ушёл в столовую, дядя Слава острым ножом вскрыл себе живот.
Серьёзно вскрыл, до кишок. Лезвие вошло глубоко. Кровь хлестала через пальцы, прикрывающие рану.
Раньше я видел, как зэки, дуреющие от однообразной тоски глотали черенки ложек, засыпали себе в глаза толчёное стекло. Слышал о том, что ломают себе руки-ноги, надеясь, что положат в больницу, и хоть на неделю, другую они сменят обстановку.
На больничку свозили со всех зон. Там братва могла расслабиться, встретиться с кентами, подельниками и выпить за редкую встречу.
Если зэк калечил себя, другие сидельцы, не вмешивались.
В арестантском мире существовало правило, каждый должен ответить за себя сам. У каждого своя жизнь и он волен распорядиться ей, как захочет.
* * *Я спросил Колесо — зачем вскрылся дядя Слава?
— Запомни! — Сказал Колесо. — В нашей жизни, если хочешь остаться среди людей надо идти до конца. Помню в 53-м, на Сусумане суки порезали воров. А воры, кто остался жив, ночью взорвали аммонитом БУР, где прятались суки, человек семьдесят. Воров постреляли, но суки тогда долго собирали в мешки кишки и куски мяса.
А Славе, в душу плюнули. Недоверие выразили, и он за справедливостью поехал. Колесо показал пальцем в потолок. — К людям! Сколько тюрьма стоит, все самые насущные вопросы решали на больничке.
Через две недели, дядя Слава, вернулся. Привёз маляву. Цыгану дать по ушам. Арсена предупредить.
Дядя Слава снова лёг на своё место.
* * *Начальство по данному случаю приказало провести собрание. Пришёл замполит.
Зэки неторопливо рассаживались на табуретках и шконках. Шушукались. Вяло переругивались.
Из кабинета вышли офицеры. Наступила тишина.
Отрядник, грозно осмотрел контингент.
Даои слово завхозу отряда Вите Власу. Одним глазом он косился в лежащие перед ним мятые листки. Долго рассказывал о текущем моменте, осознании вины, новом миропонимании. Употреблял выражения — перестроечное мышление, нравственные мучения, публичное одиночество.
От его благостной физиономии веяло раскаянием, душевной благоустроенностью, надеждой на перемены. Голос звучал убедительно, с мягким придыханием. Таким тембром брачные аферисты располагают к себе женщин. Человек опытный сразу поймёт — это прохиндей. Верить ему нельзя, поскольку хочет воспользоваться вами или обмануть.
Но замполит довольно кивал. Гордеев рассеянно ковырял у себя в ухе металлической скрепкой.
Речь удалась. Но картину испортил Асредин.
Он поднял руку. Спросил.
— Гражданин замполит, а правда, что среди руководства МВД педерастия в положняк?
Влас поперхнулся. Отрядник стал пунцовым.
— Ты метлу придержи, Астрединов. Что буровишь? В БУР захотел?
Замполит встрепенулся. — Ну-ка, ну-ка! Какие у вас имеются факты?
— Ну как же, граждане начальники! — Не унимался Асредин, разворачивая журнал «Огонёк»- Вот что пишет свободная демократическая пресса:
«Наркома НКВД Николая Ежова обвинили не только в работе на иностранные разведки, подготовке терактов против руководителей партии и государства, но и в гомосексуализме. На суде в 1939 году Николай Иванович признал только гомосексуализм — и умер честным большевистским педерастом».
— Отставить! — крикнул замполит. Вытер вспотевший лоб клетчатым носовым платком.
— Вы на органы не клевещите, осужденный — строго сказал он — Нефуй читать про всякий гомосексуализм. Мы изжили это позорное явление. А если вы этого ещё не поняли, посидите в изоляторе — поймёте.
* * *Колесо потом говорил:
— Я в 53-м освобождался. В лагере с ворами кушал. С Васей Дипломатом, Моисёнком, Цыпой. В Ростове-папе сидел в 60-м году, когда сбили самолёт шпиона…этого, как его…
Колесо задумывается вспоминая-… А-аа! Паулюса. В тех местах я не видел ничего сильно плохого…
Проезжал крытую через Елец — всем ворам «пипец», где в бараний рог гнули воровскую масть, а заодно всех арестантов, которые попадали под горячую руку. Там видел много всякого, но уже ничему не удивлялся. Голодом так пытали, что некоторые зэки не выдерживали и отбирали у мусоров завтраки. Видел как людей заставляли выступать по местному радио и говорить: «Я, такой-то вор, отрекаюсь…»
В своей жизни я встречал даже польских воров, но нигде я не огорчался так сильно, как здесь! Чтобы барыгу смотрящим на отряд ставили, это не-еееет! Какой Лёва положенец? Только прибыл с этапа, трюмиловок сам не пробовал, ничего еще не видел.
Хочешь звания, корону воровскую? Не вопрос, а только пройти это всё самому надо и полной ложкой выхлебать — все эти буры, шизняки, крытки! День летный, день пролетный на одной воде! Да в браслетах, да в одной рубахе, когда в хате вода от холода замерзает. Да с уговорами «бери метлу в руки», а иначе в пресс — хату пойдёшь. Легко ли это?..
А Христу легко ли было на жердине болтаться?
В Златоусте ломали воров, а хозяином «Усольлага» был генерал — майор Сныцерев. Уж так он лютовал! Сколько судеб переломал! Как его не завалили, ума не приложу!
Привезли на «Белый лебедь» всесоюзного вора, Васю Бриллианта. Кумовья так душевно его встретили, что он за почки держался.
А в январе 1986 года приехал к Бриллианту очень большой мусор из центрального аппарата МВД СССР и предложил ему занять пост заместителя министра МВД СССР.
Но Вася Бриллиант сказал: — «Я не стану сукой» и умер, не сломленный мусорами, а мусора в отместку на его труп положили метлу.
В этот момент Колесо и сам был похож на легендарного законника — высохший, со впалыми серыми щеками, в роговых очках с толстыми линзами.
* * *Ко мне зашёл, Саня Могила. Побренчал чётками. Бросил между делом.
— Сегодня смена хорошая. Ты вечером шизняк навестить не хочешь? Там вроде клиент твой прячется?
Дневальный изолятора с красной повязкой на рукаве открыл нам кнопкой железную дверь.
