Чарльз Буковски - Музыка горячей воды
Происходившее наблюдала молодая пара за столиком у дверей. Молодой человек смотрелся интеллигентно — все портила лишь крупноватая родинка у самого кончика носа. Его подруга в темно-синем платье была толста, но мила. Когда-то ей хотелось уйти в монахини.
— Великолепные люди, правда? — спросил молодой человек.
— Козлы, — ответила девушка.
Молодой человек махнул официанту, чтобы принесли третью бутылку вина. Предстояла еще одна трудная ночь.
Ори, горя
Генри налил и выглянул в окно: жаркая и голая голливудская улица. Господи боже, столько мучиться, а по-прежнему загнан в угол. Дальше только смерть — она всегда ждет. Какая дурацкая ошибка — он купил номер самиздатской газетки, а там до сих пор боготворят Ленни Брюса. Снимок его мертвого, сразу после передоза[1]. Ладно, временами Ленни бывал забавен: «Не могу кончить!» — это шедевр, но обычно он лажал. Его преследовали, ну да — и физически, и духовно. Ну а что, все мы умираем, дело просто в математике. Что тут нового? Проблематично дожидаться. Зазвонил телефон. Подруга.
— Слушай меня, сукин сын, я устала от твоего пьянства. Мне и отца моего хватало…
— Ох черт, да все не так уж плохо.
— Достаточно, и с меня уже хватит.
— Я тебе говорю, ты преувеличиваешь.
— Нет, с меня довольно, слышишь меня, довольно. Я видела, как ты на вечеринке все время виски требовал, тогда-то я и ушла. Хватит с меня, я больше не намерена терпеть…
Она повесила трубку. Генри налил себе скотча с водой. Зашел со стаканом в спальню, снял рубашку, штаны, ботинки, носки. Лег в одних трусах со стаканом. Без четверти полдень. Ни честолюбия, ни таланта, ни просвета. От падения на дно его спасало лишь чистое везение, это никогда не надолго. Ну что, жалко, что так с Лу вышло, но ей-то нужен чемпион. Генри махнул стакан и вытянулся на кровати. Взял «Сопротивление, бунт и смерть» Камю…[2] прочел несколько страниц. Камю говорил о мучениях и ужасе, о человеческом убожестве — но говорил так уютно, так цветисто… язык у него… как будто ни на него самого это не действовало, ни на его стиль. Иными словами, у него самого все могло быть прекрасно. Камю писал так, будто плотно покушал только что: стейк, жареная картошечка, салатик, а заполировал ужин бутылочкой хорошего французского винца. Человечество, может, и страдает, а он — ничуть. Мудрый, вероятно, человек, но Генри предпочитал тех, кто орет, горя. Генри выронил книжку на пол и попробовал уснуть. Спать ему всегда было трудно. Если удавалось поспать часа три из 24 — хорошо. Что ж, подумал он, стены вокруг еще стоят, а дай человеку четыре стены — и у него есть шанс. Вот на улице уже ничего не сделаешь.
Позвонили в дверь.
— Хэнк! — заорал кто-то. — Эй, Хэнк!
«Что за поебень? — подумал он. — Ну чего еще?»
— Ну? — спросил он, лежа в одних трусах.
— Эй! Ты чего там делаешь?
— Минуточку…
Генри встал, поднял штаны и рубашку, вышел в переднюю комнату.
— Ты чего делаешь?
— Одеваюсь…
— Одеваешься?
— Ну.
Десять минут первого. Генри открыл дверь. Преподаватель из Пасадины, учит английской литературе. И с ним — красотка. Препод красотку представил. Редакторша в крупном нью-йоркском издательстве.
— Ах ты, милашка, — сказал Генри, шагнул и цапнул ее за правое бедро. — Я тебя люблю.
— Быстрый вы, — сказала она.
— Ну, знаешь, писателям всегда приходится издателю жопу лизать.
— Я думала, наоборот.
— Нет. Голодает же писатель.
— Она хочет твой роман посмотреть.
— У меня только в переплете. Я не могу ей первое издание отдать.
— Пусть посмотрит. Может, купят, — сказал препод.
Говорили они о романе «Кошмар». Генри заподозрил, что ей просто хочется книжку бесплатно.
— Мы ехали в Дель-Мар, но Пэт вот захотелось тебя воочию увидеть.
— Как мило.
— Хэнк моим студентам свои стихи читал. Мы ему заплатили пятьдесят долларов. Он боялся и плакал. Пришлось вытолкнуть его на кафедру.
— Я был вне себя. Всего пятьдесят долларов. Одену, бывало, и две тысячи долларов платили. А он, по-моему, не настолько лучше меня. Вообще-то…
— Да, мы твое мнение знаем.
Генри собрал старые программы скачек из-под ног редакторши.
— Мне должны одну тысячу сто долларов. А стребовать не могу. Секс-журналы обнаглели. Я с одной секретаршей там познакомился. Некто Клара. Звоню: «Алло, Клара? Ты сегодня хорошо позавтракала?» «О, да, Хэнк, а ты?» «Еще бы, — отвечаю, — два яйца вкрутую». «Я, — говорит, — знаю, зачем ты звонишь». «Ну да, — говорю, — за тем же самым». «Ну вот передо мной лежит ордер девятьсот восемьдесят четыре тысячи семьсот шестьдесят пять на восемьдесят пять долларов». — «А кроме того, Клара, у вас есть еще один ордер — девятьсот семьдесят три тысячи восемьсот девяносто пять на пять рассказов, на пятьсот семьдесят долларов». — «Ах да, мы его попробуем подписать у мистера Мастерза». «Спасибо, Клара», — я ей говорю. «Да ничего не надо, — отвечает. — Вы, ребята, свои деньги заработали». «Ну еще бы», — говорю я. А она потом говорит: «И если деньги не придут, вы же нам еще раз позвоните? Ха, ха, ха». «Да, Клара, — отвечаю я. — Я вам еще не раз позвоню».
Преподаватель и редакторша рассмеялись.
— Я так больше не могу, черт бы их всех побрал, кто-нибудь хочет выпить?
Они не ответили, поэтому Генри налил только себе.
— Я даже на лошадках зарабатывать пытался. Начал-то неплохо, а потом все стихло. Пришлось бросить. Мне по карману только выигрывать.
Преподаватель принялся объяснять свою систему, как выиграть в Вегасе в двадцать одно. Генри подошел к редакторше.
— Пошли в койку, — сказал он.
— Вы смешной, — ответила она.
— Ага, — сказал он. — Как Ленни Брюс. Он умер, а я при смерти.
— Все равно смешной.
— Ну да, я же герой. Миф. Я не прогнивший, я не продался. На Востоке мои письма идут с аукциона по двести пятьдесят долларов. А я даже мешка пиздюлей купить себе не могу.
— Да вы, писатели, всегда орете «волк».
— Вот, может, волк и пришел наконец. С одной души не проживешь. Душой за квартиру не расплатишься. Сама как-нибудь попробуй.
— Может, мне и следует лечь с вами в постель.
— Пойдемте, Пэт, — сказал, вставая, препод. — Нам надо успеть в Дель-Мар.
Они пошли к дверям.
— Хорошо, что повидались.
— Еще бы, — сказал Генри.
— У вас получится.
— Еще бы, — сказал он. — До свидания.
Потом вернулся в спальню, снял одежду и снова лег. Может, удастся уснуть. Сон — что-то вроде смерти. А потом он уснул. Увидел себя на скачках. Человек в окошечке давал деньги, а Генри складывал их в бумажник. Много денег.
— Вам бы кошелек новый, — сказал человек. — Этот у вас порвался.
— Нет, — ответил он. — Не хочу, чтоб все видели, как я богат.
Позвонили в дверь.
— Эй, Хэнк! Хэнк!
— Иду, иду… Минуточку.
Он опять оделся и открыл дверь. Гарри Стоббз. Тоже писатель. Слишком много знакомых писателей.
Стоббз вошел.
— Деньги есть, Стоббз?
— Откуда, блин?
— Ладно, пиво с меня. Я думал, ты богатый.
— Не-а. Я с этой девкой жил в Малибу. Она меня одевала хорошо, кормила. А потом пинка дала. Теперь я живу в душевой.
— В душевой?
— Ну. Там неплохо. Настоящие раздвижные двери, из стекла.
— Ладно, пошли. Ты на машине?
— Не-а.
— Мою возьмем.
Сели в «комету» 62-го года, поехали к перекрестку Голливуда и Норманди.
— Я статейку «Тайму» продал. Блин, думал, озолочусь. А сегодня чек получил. Еще не обналичил. Угадай — сколько? — спросил Стоббз.
— Восемьсот долларов?
— Не-а — сто шестьдесят пять долларов.
— Что? «Тайм»? Сто шестьдесят пять долларов?
— Нуда.
Они поставили машину и зашли за пивом в лавку.
— А моя меня кинула, — сообщил Генри Стоббзу. — Говорит, бухаю слишком. Врет и не краснеет. — Он открыл холодильник и вытянул две упаковки. — А я завязываю постепенно. Вчера вечером — фиговая балеха. Одни голодающие писатели да преподы, которых скоро попрут с работы. Говорят только о писанине. Очень утомляет.
— Писатели — бляди, — сказал Стоббз. — Писатели — бляди вселенной.
— Блядям вселенной, друг мой, жить удается гораздо лучше.
Они подошли к кассе.
— «На крыльях песни», — сказал лавочник.
— На них, — ответил Генри.
Год назад лавочник прочел в «Л. А. Тайме» статью о поэзии Генри и не забыл. «Крылья песни» — это у них теперь такой ритуал. Генри сначала терпеть его не мог, а теперь было даже как-то забавно. На крыльях песни, ептыть.
Сели в машину и поехали обратно. Пока их не было, заходил почтальон. Что-то лежало в ящике.
— Может, чек, — сказал Генри.
Он занес письмо в квартиру, раскупорил два пива и распечатал конверт. Внутри говорилось:
Уважаемый мистер Чинаски,
