Наукамоль - Хали Джейкобсон
– Но лучше не становилось. Время шло, и наша дочь начала умирать прямо у нас на глазах. Умирать от голода. В обеспеченной семье. С полным холодильником еды. Каждый вечер за семейным ужином она съедала в десять раз меньше необходимого. Мы смотрели на это и нам тоже не лез кусок в горло. Лишь только у Марко был отличный аппетит, он ничего не понимал и развивался как того требует возраст. На свой девятый день рождения Кэрол весила как шестилетняя она же. Каким—то непостижимым чудом она все же росла при этом. Дальше она начала терять сознание в школе. Каждый звонок телефона, когда Кэрол не было дома, вызывал у меня панические атаки. Я ужасно боялась что с дочкой снова могло что—то случится. Она сводила нас с ума. Её мало интересовала жизнь, окружающие и учёба. Она не переживала за средние и плохие оценки, она была опустошена морально и физически. Школьный психолог считал её абсолютно здоровой психически. Её поведение было адекватно, без проявления агрессии. Частный психотерапевт тоже не мог достучаться до неё. Вскоре врачи поставили диагноз дефицит массы тела, и мы водили её в клинику на витаминные капельницы. Но и это была лишь временная мера лишь для поддержания иммунной системы, и она не решала проблему.
– Наступил день, когда на очередном приёме у врача мне сообщили, что у дочери анорексия, и что нам придётся положить Кэрол в больницу где ей поставят диагноз более точный и начнут срочное лечение. Так как тот темп с которым Кэрол теряла вес не обещал ничего хорошего, до точки невозврата, когда организм уже не сможет воспринимать пищу, оставалось всего 2 кг и рисковать в данной ситуации не представлялось возможным. Также я узнала, что по статистике подобных заболеваний у детей в таком возрасте и такими симптомами, шансов у ребёнка уже не много. Врач был со мной откровенен, так как это был знакомый моего однокурсника, и тот попросил его отбросить любую врачебную этику и дать мне максимально реалистичную статистику и оценку происходящего. И он сказал мне правду. Он сказал: «Проблема в том, что у Кэрол даже не анорексия, она мало ест, но она не занимается булимией, у неё нет комплексов внешности, как это обычно случается у больных анорексией подростков. Ваша дочь физически здорова, она проходит любые психологические тесты. Ваша дочь просто не хочет жить. А такие вещи медицине и психологии не подвластны. И когда наступит та самая граница, врачам ничего не останется как накачать её химией. Её сознание будет просто затуманено, она снова начнёт есть, но это будет не она. Это будет не её выбор. Вы сохраните тело своей дочери, но не её осознанную личность. Бывают случаи исцеления. И вам необходимо срочно что—то предпринять. Потому что, когда она переступит порог больницы, то реальных шансов останется уже не много. Сейчас их тоже немного. Я не знаю, чем вам помочь, кроме правды»
– Я вышла из больницы держа Кэрол за руку. Я чувствовала её ладонь и понимала, что это то чего я хочу – иметь возможность просто держать ладонь своей дочери до конца жизни, но не её жизни, а своей. Вечером я все рассказала Свену. Я совсем перестала замечать перемены в муже. Мы просто молчали. Свен переваривал услышанное, а я смотрела на него. Он заметно исхудал за последний год. Наши счастливые семейные ужины были в прошлом, теперь они состояли в основном в наших уговорах Кэрол что—нибудь съесть, либо в немой тишине. Иногда мы ложились спать и вовсе без ужина. Я кормила Марко, а Свен выпивал стаканчик виски и ложился, часто прямо в гостиной перед телевизором. Я смотрела на мужа и заметила, как он облысел, как потускнели его глаза. Наверняка я тоже сильно сдала за этот период. Мы жили в постоянном напряжении и страхе, все шло под откос и вот финальная точка. Я никогда не видела слез мужа. Но вот он опершись лицом в ладони рыдал, тихо всхлипывая. Мы решили в тот вечер, что не станем ждать вселенское чудо и завтра же я схожу к врачу, и мы договоримся о скорейшей госпитализации дочери.
– На следующий день забрав дочь из школы я сразу же направилась в клинику, наш врач поддержал моё решение и через двое суток мы должны были собрать все необходимое и привезти дочь. Я вышла из кабинета воодушевлённая, я твердила сама себе, что мы приняли верное решение. Необходимо было действовать, мы не могли смотреть как умирает наша дочь. Наши жизни ничего не стоили против её жизни, но такого выбора нам никто не позволял сделать. Выйдя из клиники я все же разрыдалась. Я держала в руке ладонь Кэрол и вспомнила свои вчерашние размышления о своём желании держать за руку дочь ещё пятьдесят лет и дожить до тех времён, когда моя дочь сможет держать за руку уже собственную дочь – мою внучку, а может внука. А я их древняя итальянская бабушка готовлю им панна котту на десерт. Десерт со вкусом бабушкиной любви, ну и конечно шоколада. Мои мечты рушились у меня на глазах. Я чувствовала самообман. «Боже, что я делаю? Неужели свои последние осознанные дни наша и без того ненавидящая нас дочь проведёт с чувством, что её предали и оставили собственные родители?» Но это был наш последний шанс.
«Прости меня, Кэрол». Мы присели на скамейку во дворе клиники. Я посмотрела на дочь, но та не реагировала на мои слова.
«Просто знай, что мы любим тебя. Мы все любим тебя». Я закрыла глаза и слезы щекотали меня по лицу, некоторые докатывались до самой шеи. Калифорнийское солнце жарило на мне мои же слезы и испаряло их, словно и не было… Я приехала сюда в поисках счастья и вот я здесь. Счастливая мамаша, променявшая карьеру в науке на семью. Я, мои слезы и калифорнийское солнце – наша троица представляла из себя самый трагический дистиллятор воды какой только можно было изобрести. Затем я почувствовала щекотку в районе щиколоток. Слезы уже
