Джоэл Лейн - От голубого к черному

Около полуночи мы, пошатываясь, вывалились под теплый летний дождь. Сент-Пол-сквер походил на подземную пещеру, размытый свет и влажные камни. Рейчел подняла руки к небу:

— Звезды тают.

Карл обнял меня.

— Пошли домой, — сказал уверенно. — Это совсем не далеко… Черт, а где мы?

— Сент-Пол-сквер.

— По нашим стандартам, возможно. Но по их — сейчас очень суровые времена.

Окутанные влажной простыней ночи мы впятером, пошатываясь, забрались на Хокли-Хилл. Йен и Рейчел поймали такси, затем уехал Алан, помахав нам рукой сквозь темное окно. Мы с Карлом пошли по эстакаде: устремляющаяся ввысь каменная арка, точно застывшее изображение чего-то летящего. Дождь стучал по бледному, растрескавшемуся бетону.

Мы вернулись в студию днем, чтобы записать «Взорванную тишину», инструментальную композицию, которая должна была выйти на второй стороне сингла «Дорога в огонь». Алан вознаградил нас гастрольным автобусом: блестящей, компактной машиной, почти новой, цвета жженого сахара с затемненными окнами, похожими на солнцезащитные очки инопланетянина. Внутри, позади водительской кабинки, было три длинных сидения — хватит места для девяти тощих задниц или трех спальных мешков. Он закрывался герметично, точно египетская гробница. Скромный, неприметный, но это был, несомненно, гастрольный автобус рок-группы. Предыдущие владельцы оставили черные сигаретные ожоги на серой обшивке сидений, похожие на глаза мертвого насекомого, но нас это не слишком огорчило.

Карл уволился из своего магазина, я продолжал перебиваться случайными подработками. У Йена и Рейчел были кое-какие сбережения, к тому же она всегда зарабатывала больше него, так что обретение группой статуса «профессиональной» не вызвало у них затруднений. Не знаю, завидовал ли я стабильности их отношений. Может, и нет, для меня была невыносима мысль о том, что снова придется так много терять.

«Дорога в огонь» пошла лучше, чем «Ответ». Марк Рэдклифф ставил ее несколько раз в своем ночном шоу и прокомментировал: «Если бы вы когда-нибудь попытались пройти через Спагетти-Джанкшн ночью, когда Ангелы Ада устраивают свое ежегодное сборище… то вы скорее всего были бы уже покойником, а не слушали нас». «Мелоди Мейкер» назвал сингл «странным полуночным рассказом о путешествии, саундтреком к какому-то постиндустриальному дорожному фильму». «NME» отвесил двусмысленный комплимент: «Новый сингл «Треугольника» — это четырехминутная переделка «Одиссеи», звучит она очень чудно, как если бы Моррисси стал вокалистом The Jesus and Mary Chain. И если вы считаете, что такова формула успеха, стало быть, вы — маленький несчастный инди-задрот, и «Треугольник» станет новой любовью всей вашей не-жизни». Это нас порадовало, поскольку большинство читателей «NME» относились к журналу, как клиенты к строгой госпоже, — им требовалось унижение.

Местная станция под названием «Скрипучее радио», возглавляемая парочкой престарелых хиппи из Эрдингтона, ставила «Дорогу в огонь» в течение целого месяца. Мы с Карлом ходили в их довольно обшарпанную студию на ночное интервью. Мы рассказали им и всем слушателям о «Жестких тенях» и наших гастрольных планах. Позже, за бутылкой «Джек Дэниелс», мы неплохо поладили с Питом и Марком. Они давно жили вместе, их мачистское хвастовство было всего лишь типично бирмингемской иронией, которую прекрасно понимали постоянные слушатели. К тому же они были фанатами блюза — скорее электричество, чем акустика, скорее сталь, чем хлопок. Марк знал Саймона Макки из «Голубого нигде», сейчас тот жил в Бристоле, записывался в студии с разными людьми и курил слишком много гаша, тщетно пытаясь завязать с выпивкой.

Саймон был вокалистом, лидер-гитаристом и автором песен «Голубого Нигде». Высокий парень с большими руками и волнистыми черными волосами, способный добавить скорости и яда в самую вялую композицию, или же, напротив, замедлить все до полного затишья. Он не был великим певцом, но гитара была его истинным голосом — воющая и стонущая, точно тенор-саксофон с разбитой бутылкой внутри. Я преклонялся перед ним, но не старался сблизиться, нас объединяли только музыка и выпивка. Кроме одной ночи, когда он остался у меня и я дважды отсосал ему. Он даже ответил взаимностью, он был достаточно чувствителен и не изображал из себя крутого мужика. В то время у него не было подружки, такое бывало нечасто. Я почти не рассказывал о нем Карлу. Мне нравилась саймонова легкость в отношениях: «Это ушло в прошлое/ Еще до того, как случилось».

Карл очень нервничал из-за тура. Его не вдохновляла перспектива переезжать с места на место, жить от концерта до концерта, «точно весь мир — всего лишь закулисье. И негде спрятаться, если все пойдет наперекосяк». То была широкоформатная версия страха сцены, она изрядно омрачала его общение с группой. Я начал понимать, почему он так долго выжидал, прежде чем войти в мир музыкального бизнеса. Он боялся, что им завладеет кто-то или что-то — звукозаписывающая компания, публика, сама музыка. Йен, казалось, совершенно спокойно воспринимал эти гастроли, несмотря на заявления Рейчел, что у него начнется джетлаг, если он уедет дальше Хейлсоуэна. Я же сосредоточился на своей игре и прочих практических вещах, стараясь не задумываться о тонких материях.

Эта фаза подготовки к туру получилась удивительно статичной. Дни стояли жаркие и влажные — предчувствие шторма, который так и не начался. Ночи были слишком душными для сна или секса, так что оставалась одна альтернатива — хорошо охлажденный алкоголь. Вечера же, ну, по крайней мере, в кинотеатрах было прохладно. Йен достал нам с Карлом несколько билетов в «Треугольник», в том числе на «Сталкера» и «Жестокую игру» [47], которые мы посчитали одними из лучших фильмов, что мы когда-либо видели. Стресс обостряет способность получать удовольствие от разных вещей — от фильмов и музыки в особенности. Ты слушаешь и смотришь более внимательно, не понимая до конца, что здесь реальность, а что — твое воображение. Этот момент перехода — самое близкое приближение к правде, которого ты можешь достичь. Что бы ни случилось после.

За два дня до начала гастролей я позвонил Карлу в три утра. Он моментально ответил:

— Алло?

— Карл, это я. Твой ненормальный.

Шорох простыней.

— В чем дело, Дэвид?

— Не мог заснуть. Слишком жарко. Так что я встал и посмотрел на карту. Подумал о туре, семь дат. Бристоль. Рединг. Кембридж. Ноттингем. Шеффилд. Престон. Стоук.

— Ты знаешь, который час?

— Я задумался, почему Престон? Там же ничего нет, кроме закрытых фабрик и жалких пабов. Затем я увидел его. Семь площадок. Это ведь треугольник, с Бирмингемом в центре.

— Или Стоурбриджем. Да. Это идея Йена, не моя.

— Почему ты мне не сказал?

— Мы подумали, вдруг у тебя какие-нибудь суеверия на этот счет.

— Что за фигня. Меня это совсем не колышет. — Похмелье накрыло меня неожиданно рано. — Да мне наплевать, даже если мы будем двигаться по треугольнику против часовой стрелки. Это просто глупость, Карл. Полная…

Кто это? Я услышал чей-то голос, кто-то был рядом с телефонной трубкой. Женский голос. Снова шорох простыней.

— Послушай, Дэвид. Я сейчас не могу говорить. Уже поздно, а мне еще нужно со многим разобраться. Поговорим завтра, хорошо?

Щелчок трубки, и я слышу только помехи на линии.

«Свободный жребий» поехали с нами в качестве разогревающей группы. У них была своя машина, выкрашенный в черный цвет фургон с неулыбающимся «смайликом» на задней дверце. Лицо раскрывалось, открывая покрытое пятнами металлическое нутро с подушками, инструментами и бутылками, разбросанными в уютном беспорядке. Энди, ударник, провел дополнительный динамик аудиосистемы в заднюю часть фургона, при закрытых дверях, когда «Где бы я ни скитался» [48] сотрясала тускло освещенные стены, возникало ощущение, что ты оказался в голове непонятого тинейджера.

Наша дорожная группа была невелика: два молодых парня из «Фэрнис Рекордз» по имени Джим и Алекс. Плюс Мартин, всего одиннадцать человек. Джим, с красными волосами и лицом счастливой белки, был гениальным гитарным настройщиком. Алекс, здоровый парень с длинными черными волосами, взял на себя заботу о свете и звуке. Эти двое, плюс Карл и Энди, создали настоящий совет для обсуждения технических вопросов. А в кризисных ситуациях — и для решения возникающих проблем. Я никогда не разделял интереса Карла к теории звукопередачи и воспроизведения, а во время этого тура он, казалось, выходил за пределы анального отверстия в тонкий кишечник. Это была составляющая его борьбы со страхом сцены.

Оглядываясь назад, я понимаю, что именно в то время Карл и Мартин начали ссориться. По дороге на первое выступление, в бристольском клубе «Руно и бочонок» Мартин сказал нам, что добыл для всех нас отдельные номера в отеле.