Дэнни Кинг - Дневник порнографа
Ведь, согласитесь, стоит только парню родиться, и ему с первого же дня начинают говорить про работу: «Давай, приятель, и не рыпайся!» Сколько бы вам ни было лет по выходе из школы — шестнадцать, восемнадцать, двадцать один или двадцать восемь (яйцеголовые могут сколько угодно оттягивать это мгновение, но и им никуда не деться), — в конце всех ждет работа в каком-нибудь изматывающем душу месте: офисе, фабрике или в поле. Восемь часов в день, пока не состаритесь. А уж тогда… Только тогда вам разрешат остаться дома и трепаться о том, какой потрясающей жизнью вы жили последние пятьдесят лет, полируя бамперы машин, да, и нарежьте мне бланманже, будьте добры, а то у меня руки немного того…
А вот женщины еще только начинают осваивать «серьезную», на полный рабочий день службу. Им еще не открылась вся мерзость такого времяпрепровождения. Кроме того, нравится вам это или нет, у них всегда есть за душой «вечное» разрешение на отгул, хотя вы наверняка окрестите меня крайне правым шовинистом за само упоминание об этом. Когда пройдет радость новизны и Дженнифер надоест посылать мне по шестнадцать напоминаний в день, ей просто нужно будет с кем-нибудь переспать, и… «прощай, работа», «привет, кофе по утрам и прогулки в парке». А также: «Дорогой, по дороге с работы, будь добр, купи удлинитель. Я хочу переставить телевизор в сад». Таковы факты. Женщины могут и рожают детей. А мужчины — нет. Если бы мужчины могли, я бы стоял сейчас, наклонившись над столом, и Хассим показал бы все, на что он способен, — пистолет там у него или не пистолет. Вот мы и вернулись к моему утверждению и Сьюзиному крючкотворству.
Как я уже говорил, ее раздражал наш маленький мозговой центр, ей претила сама мысль о такой потере времени. Откуда здесь взяться большому, истосковавшемуся по нашей любви негру с пистолетом? Так почему же нам неймется, и мы неизбежно пять дней в неделю обсуждаем эту тему? От непонимания у нее начинали кипеть мозги. Само по себе это было неплохо, особенно с точки зрения Дона. Он вел невыносимо жалкую борьбу с женщиной, превратившей последние несколько лет его жизни в одно большое унижение. А почему она превратила последние несколько лет его жизни в одно большое унижение? Я уже объяснял. Потому что она была сукой. Сукам так и положено себя вести. Мы все это знаем. Возможно, сам Дон здесь ни при чем, просто он парень, а она — склочная старая сука. Не могу говорить наверняка, но готов побиться об заклад, что с ней плохо обращались, а расплачивался за все — Дон. Не очень-то мило, не очень-то честно со стороны Сьюзи. А она и не была ни честной, ни милой! Она была сукой. Картина ясна?
— В один прекрасный день мы придем, а вы тут валяетесь в обнимку по всей комнате… — припечатала нас Сьюзи.
— Людям, живущим в стеклянных домах, не стоит швыряться камнями, — осадил ее Толстый Пол, а потом добавил: — Особенно лесбиянкам вроде тебя — ты ведь занималась этим с другими бабами.
— Ну наконец-то! Я очень довольна своей сексуальной жизнью, благодарю. Похоже, я тут такая одна-единственная. Потому что вы все — унылое стадо пидорасов!
— Ты остановись на чем-нибудь одном! Или мы стадо расистов, или стадо гомосеков! Вряд ли мы можем быть и теми, и другими, — сказал Дон.
— Ты сделал те страницы? — огрызнулась Сьюзи, демонстрируя свою власть и давая понять, что недовольна участием Дона в общей беседе.
Дон не ответил. Он на мгновение задержал на ней взгляд, потом скрипнул зубами и вернулся к работе. Он не ответил на вопрос, хотя Сьюзи ответ и не требовался — ей лишь нужно было поставить его на колени. Все мы это видели и переживали за Дона.
Вернувшийся из туалета Пэдди, который, единственный из нас, занимал равное с ней положение, спросил у Сьюзи, почему она вечно делает втык Дону, а Хейзл все сходит с рук.
— Спите вы вместе, что ли? Если да, то не надо этого так выпячивать!
Хейзл, которая до сих пор оставалась более или менее в стороне, принялась все отрицать.
— Как можно быть такими любопытными! Конечно, нет, придурок несчастный! Чего вы все до меня докопались? Я вам ни слова не сказала, каждый раз одно и то же, онанисты недоразвитые…
Она разорялась еще некоторое время, а я не мог не заметить уязвленного выражения на лице Сьюзи, для которой такая бурная реакция выглядела хуже пощечины. Этого-то Пэдди, судя по всему, и добивался.
— …трахайтесь сколько влезет, а меня увольте! — не унималась Хейзл, словно от этого зависела вся ее жизнь.
Так-так, что-то там должно быть. Я решил при случае попытаться и все у Хейзл выведать (при помощи алкоголя, когда она зайдет в паб).
— Эй, что-то тут не так! — сказал Пэдди. — Я-то не против. Как говорится, живи сам и дай жить другим. Будь я бабой, я бы, возможно, тоже стал лесбиянкой.
— Я не лесбиянка! — настаивала Хейзл.
— Как и я, — откликнулась Сьюзи.
— Ну ладно, бисексуалка. Какая разница?
— Разница есть. Я не то и не другое — я просто сплю с кем хочу. Зачем исключать из своей постели половину населения?
— Я так и понял, — перебил ее Мэтт.
— Знаете, на вас жалко смотреть! Как с такими узкими взглядами можно работать в порнографии?! Чем вы лучше тех идиотов на стройках и фабриках? Самые настоящие консервативные неандертальцы! — говорила нам Сьюзи. — Интересно узнать, что такого страшного в том, чтобы переспать с другим мужчиной? Только без всяких там пистолетов и миллионов.
— Отвали… — сказал Пэдди, закуривая.
— Да почему? Почему «отвали»? Вы хоть задумывались, как это? Я серьезно! Задумывались? Вам что, совсем неинтересно? Хоть чуть-чуть?
— Ни капельки, — ответил Мэтт, которому вторило всеобщее «исключено!».
— Как вы можете знать, что вам это не нравится, если вы ни разу не пробовали?
— Это вам, лесбиянкам, хорошо. То есть, извините, не лесбиянкам, а би-как-вас-там. Вы только почем зря друг дружку вылизываете, а нам будут вставлять в задницу большой-пребольшой… Да-да, он самый, — объяснил Пэдди.
— Ага, большой и черный! — крикнул я со своего места.
— Ну и что? У мужчин там главная эрогенная зона. Попробуйте, и вам обязательно понравится.
— Говоришь со знанием дела, да? — спросил Пэдди.
— У нас не так. Главная эрогенная зона у женщин находится в другом месте.
— Хорошо устроились! — сказал Мэтт. — Значит, пока мы все запасаемся снадобьями от боли в жопе и утираем слезы, вас где-то там, среди полей, нежно похлопывают по локтю.
— Это вовсе не так больно, — подняла голову Мэри.
— Мэри, ты ведь не…
Джеки даже выговорить не могла столь ужасное предположение.
— Ага, обожаю. А что, ты ни разу не пробовала?
— Не пробовала и не собираюсь. Какой ужас! У этого места совсем другое предназначение!
— Как и у рта, но мне и туда нравится!
— Эй! Мэри — это вечеринка в одном теле! — выкрикнул Толстый Пол, а я вспомнил о предложении Говарда и Клэр. — Давайте заныривайте!
— Всегда рада! — хихикнула Мэри.
— Вот видите! У вас двойные стандарты! — продолжала нудеть Сьюзи. — Мэри может, а вы даже попробовать не хотите!
— Поостынь, — сказал Хассим. — У меня была как-то баба, которая так и сделала, пока мы с ней трахались. Она все время засовывала мне в задницу палец и приговаривала, что мне понравится. В конце концов я ей разрешил.
— А… Ну и как? — спросил Пэдди.
— Как если бы кто-нибудь засунул палец тебе в задницу, — ответил Хассим.
— Понятно… — задумчиво кивнул Пэдди.
— При чем тут палец? — возмутилась Сьюзи. — Ничего общего.
— На ней были перчатки для игры в крикет, — подсказал Дон, чем привлек сердитое внимание Сьюзи.
— Будь добр! У нас серьезный разговор.
— Небольшая поправка, — вклинился Пэдди. — Это у тебя серьезный разговор. Все остальные валяют дурака.
— Да! Да! — Ее терпение стремительно иссякало. — Знаете что… Не понимаю даже, из-за чего я так разволновалась и зачем трачу на вас время! По-моему, вы вообще не способны на серьезный разговор, поэтому-то ничего у вас в жизни не получится! Вы превратитесь в жалких одиноких стариков, с которыми никто не захочет общаться, потому что вы не можете быть серьезными!
Это и есть женская логика. Кажется, я уже сталкивался с чем-то подобным… Точно! В разное время, с разными девушками. Насколько я понял, имелось виду следующее. Раз мы целыми днями валяем дурака, прикалываемся и хохочем, то никто не захочет уделить нам и минутки, заранее зная: серьезные, важные темы («чувства», «отношения», «надежда на будущее») будут забыты ради шуток о рукоблудии. Мы не хотим смотреть на холодные истины прямо и трезво — чему же тут учиться? Ведь окружающим нужна правда, нужны ответы на всякие вопросы…
Я все понимаю и уже почти соглашаюсь, меня останавливает только одно. Сотни и сотни тысяч парней в этой стране — и на севере, и на юге — проводят жизнь, как и мы, в дурацких разговорах. Значит, нам будет с кем поговорить, разве не так? Нам не придется сидеть за кухонным столом и обсуждать проблемы воспитания детей со всякими безрадостными брюзгливыми тетками. Вместо этого мы отправимся в паб, где будем с утра до вечера разыгрывать друг друга или болтать о футболе. А мне большего и не надо.
