Уве Вандрем - Тишина всегда настораживает
А ну-ка, посмотрим оттуда, сверху, из кабины, что там на горизонте.
Шпербер взобрался на подножку. Заглянул через стекло дверцы внутрь. Ну и рулевое колесо! Его двумя руками еле-еле обхватишь. Массивный черный шар на конце рычага шестискоростной коробки передач нужно ворочать всей рукой. Опоры стойки для вентиляции кабины, скупая, грубая арматура — все выкрашено в матовый оливковый цвет. Он попытался нажать на ручку дверцы. Дверца была закрыта, окно из бронированного стекла поднято до самого верха и закреплено изнутри. Все выглядело прочным, основательным. Он похлопал ладонью по стальной двери, повернул зеркало заднего обзора.
С земли капоты двигателей производили впечатление чего-то огромного. А сейчас они находились под ним. Должно быть, с места водителя их хорошо видно. С этой точки, расположенной высоко над колесами и двигателем, открывался свободный обзор на сто восемьдесят градусов. Тот, кто сидит за рулем, у приборного щитка, — хозяин «жука», этой самодвижущейся крепости, этого укрепленного замка на колесах. Хорошо бы лоб в лоб встретиться с каким-нибудь задрипанным БМВ! Мы из него быстро сварганим настоящую пиццу…[11]
— Что вы здесь делаете?! Вы кто — солдат?
Портупея на плечах, обер-лейтенантские погоны — дежурный офицер.
Шпербер вытянулся в струнку, это в джинсах-то и куртке, Он даже приложил руку к виску, отдавая честь.
— Я вас спрашиваю, что вы здесь делаете? Если вы не знаете, что ответить, я могу сказать. Вы забрались на машину. Вы колотили рукой по дверце. Вы пытались залезть в кабину водителя.
— Простите, не понимаю.
— А ну, давайте рассказывайте наконец, что вы собирались сделать?
Шпербер мог, конечно, наплести: интересуюсь, мол, тяжелыми грузовиками, когда-то, получая профессиональное образование, обучался также сборке автомобилей, коллекционирую модели старых автомашин. Что еще мальчиком… Но он лаконично ответил:
— Ничего, господин лейтенант.
— Ваше удостоверение.
Шпербер вытащил документ из внутреннего кармана куртки. Дежурный офицер взял его, раскрыл и молча возвратил, не сказав ни слова.
Метрах в пятидесяти стоял джип, водитель на корточках сидел на обочине дороги и ждал. Шпербер видел, как дежурный подошел к джипу, что-то достал из ящика для перчаток, похоже книгу или тетрадь, и сделал какую-то запись.
Джип уехал.
Шпербер присел на бортик, окаймлявший дорогу. Да, наверняка что-то будет. Но он не стал гадать. Поглядел на свои руки, увидел ногти, которые царапали ручку двери грузовика, и почувствовал какое-то болезненное, щемящее беспокойство в душе. Позади, на далеком повороте, в последний раз мелькнул джип: донесся слабый шум работающего двигателя. Вон там у зарослей дрока сидел на корточках водитель. Солнце стояло высоко. Да, уже разгар дня. Его наручные часы показывали пятнадцать десять.
Когда дежурный офицер смотрел на свои часы, было ровно пятнадцать.
Шпербер медленно встал. Уже на ходу он оглянулся на грузовики. Капоты двигателей показались ему еще более угловатыми, чем прежде. Он пытался засмеяться. Но судорога сжала горло, и получилось что-то вроде икоты.
Шпербер зашагал дальше, уже не оглядываясь.
* * *В понедельник утром приказ: «Канонир Шпербер, наденьте повседневную форму и явитесь к командиру».
Ответил: «Слушаюсь!», пошел в спальную комнату и тут только понял: вызывают-то из-за вчерашнего, конечно. Значит, там у начальства, что-то будет.
Галстук с узлом по-американски — с аккуратными, еле заметными поперечными складками. Шпербер рывком развязал его. Итак, где-то некто уже уселся за письменный стол и продиктовал ефрейтору за пишущей машинкой имя и фамилию — Йохен Шпербер… Галстук был измят в том месте, где завязывался узел. Он попытался разгладить его о край крышки стола. Немецкий узел с петлей поменьше, асимметричный, длинный — кривой треугольник. Его не очень-то жалуют. А собственно, почему, Йохен? Ага, поэтому сделаю им назло. Шпербер попытался выпрямить изнутри указательным пальцем вмятину, образовавшуюся на узле галстука. А что с донесением дежурного офицера? Оно, конечно, попало куда следует. Но куда? Палец непроизвольно дернулся. Шпербер осмотрел ноготь. Оказывается, он прежде не заметил: ноготь буквально впился в кончик пальца.
Ну вот, готов. Мотылек полетел. Если командир желает обязательно лицезреть Йохена, пусть смирится с тем, что у него мятый узел на галстуке.
Шпербер встал навытяжку, будто аршин проглотил.
— У меня донесение, — начал Бустер, — вы знаете, о чем я говорю. Что вы скажете об этом, канонир Шпербер? Вольно.
— Я не знаю, в чем дело, господин капитан.
— На меня, как на командира батареи, возложена обязанность заботиться о каждом из вас. Поэтому я спрашиваю сейчас не как старший начальник, а как, так сказать, старший товарищ, которому вы должны довериться. Канонир Шпербер, в конце недели вы в единственном числе остались ночевать в казарме. Большинство солдат используют первый свободный конец недели, который им предоставляется. Садитесь.
Шпербер сел на стул перед столом Бустера.
— У вас неприятности?
— Нет. Откуда?
Ему было неясно, куда клонит Бустер. Речь шла об этом донесении или…
Иногда для того, чтобы как следует погулять в конце недели, продолжил Бустер, требуется немало денег. Он знает, солдатское денежное содержание скромное. Может быть, Шпербер нуждается в деньгах?
Нет. Шпербер больше не может ничего добавить по этому делу, которое, как он полагает, собственно, и не является никаким делом. Но ему очень хотелось бы узнать от господина капитана Бустера, почему воскресная прогулка по расположению батареи вызывает столь сильное подозрение.
Пусть Шпербер не ломает голову, делу уже дан надлежащий ход.
Что это означает?
Вопросы безопасности такого рода в самой части не расследуют. Это дело МАД,[12] военной контрразведки. Для него же, капитана Бустера, Шпербер останется канониром Шпербером, таким, какой он есть, и командир батареи хочет и должен составить свое мнение о нем только на основании официальных результатов о прохождении им службы и письменных характеристик его инструкторов. Но эс-два,[13] офицер безопасности, хочет его видеть. Теперь Шперберу предстоит явиться к нему.
Бустер протянул руку. Это кое-что значило в данной ситуации, но Шпербер нехотя пожал ее.
* * *Эс-два, обосновавшийся в штабе подразделения, тщательно сверил личные данные.
Не состоял ли Шпербер до службы в какой-нибудь молодежной группе?
Нет.
В студенческой организации?
Нет.
А в политической партии?
Нет.
Не проживает ли кто-либо из его родственников или знакомых в ГДР или в каком-либо другом государстве восточного блока?
Нет. А здесь что — допрос?
Шпербер может не отвечать. Ничего. Ни слова. Но он, эс-два, не советовал бы так поступать.
Итак: был ли он, хотя бы раз, в ГДР?
Да.
Когда это было?
Два года назад.
И как долго он там находился?
Несколько часов.
С кем он ездил?
Один.
А где именно он был в ГДР?
В Восточном Берлине.
С какой целью предпринял туда поездку?
В театр.
В театр. Эс-два повторил слово «театр» вполголоса, что-то записывая. После каждого ответа он делал заметки. Не вступал ли Шпербер в Восточном Берлине, продолжил офицер безопасности, в контакт с тамошними официальными учреждениями?
Нет.
Он знает, что солдат бундесвера, в том числе и будущий, не имеет права без разрешения ездить в ГДР?
Да.
А какой смысл он видит в воинской повинности?
Шпербер запнулся.
— На этот вопрос я не хотел бы сейчас отвечать, — ответил он наконец.
Эс-два любезно разъяснил: Шпербер вообще мог бы отказаться от службы в бундесвере, если ему не хотелось. Закон позволяет это. Но он все же решил пойти в армию после посещения Восточного Берлина. Что он думает на сей счет?
— Об этом я еще не думал.
А не создалось ли у него впечатления, что и некоторые другие солдаты седьмой батареи думают так же, как и он?
Об этом Шпербер ничего не мог сказать.
Офицер безопасности поднялся. Пусть Шпербер прочтет в соседней комнате изложение донесения и протокол, а затем снова явится к нему, чтобы подписать каждую страницу протокола.
Через несколько минут перед Шпербером уже лежали документы. Он нашел: они в порядке. Но все же исправил одну фразу. В донесении говорилось: «Подозрительный тип пытался забраться в кабину водителя транспортера для личного состава». Теперь там стояло: «Вышеозначенный забрался на подножку кабины водителя и рассматривал внутренность кабины через стекло дверцы».
Подходя к зданию, где была расположена батарея, Шпербер заметил, что несколько выходящих на дорогу окон раскрыты. Перерыв в честь НАТО — так называли солдаты эти минуты отдыха между занятиями. В окнах торчали солдатские головы. Он вообразил, что головы следят за тем, как он шагает.
