Стив Айлетт - Токсикология (Toxicology)
– Я убил его – убил дядю Фибиана! Гувер появился из кладовой.
– Он производит впечатление похвально экономного в дыхании, сэр.
– Будь проклята экономность! Он мёртв – мёртв, как окровавленный мусорный бак! – И я задвинул лицо и уши под каминную полку.
– Дверная ручка, сэр, – объявил Гувер, опускаясь на колени рядом с телом. – Мёртв. Как дверная. Ручка. – Он выпрямился с видом иссыхающего уведомления. – Что вы собираетесь делать дальше, сэр?
– Дальше? – возопил я.
Мой мозг работал с рёвом, представляя на обозрение дюжину бесполезных вариантов.
– Придумать, как извлечь из ситуации выгоду?
– Едва ли это срочно, сэр.
– Жить, ни в чём себе не отказывая?
– Я так вижу, мне придётся самостоятельно представить идею, сэр.
И это оказалась такая надувная свинья мира идей. Она заключалась в следующем: немедленно покинуть сцену, а старый Гувер обо всём позаботится путём вытаскивания тела и бросания его перед проезжающей машиной плюс урвёт причину, время и автора смерти.
– Всегда рад переложить проблему на Гува, – я выскочил за дверь, как борзая из ловушки. Летел по Зелёной Улице и размышлял, не зайти ли в клуб, когда кто-то прыгнул перед машиной, и я кубарем полетел через него. Отпрыгнув в ярости, я обнаружил дядю Фибиана на дороге и Гувера на тротуаре. Гувер глянул на меня так, что во взгляде я прочитал про “стягивающуюся паутину”, “ткать” и так далее.
Тем временем полицейский скакал к нам сломя голову через улицу.
– Что случилось? – заорал он.
– Я споткнулся об этого идиота, – ловко объявил я, указывая на тело. – Он умер в этот момент, а не раньше.
Едва эти слова покинули мои уста, как Гувер притворился доктором.
– Да, офицер, – добавил он, щупая пульс трупа. – Этот неуклюжий дурак будет мёртв через пару минут, если не доставить его в больницу.
В мгновение ока ваш покорный слуга, Гувер и избитый труп оказались в машине и неслись по улицам с эскортом, состоящим из этой пародии на полицейского на мотоцикле с коляской.
– Наша единственная надежда, сэр, – заявил Гувер с убеждённостью, – это вам с дядей поменяться одеждой, пока мы едем в отделение скорой помощи. Тогда вы можете выпрыгнуть из машины в бетонной бабочке, все дела, и показать пограничный уровень здоровья, – тогда не возбудят никакого уголовного дела. Разрешите мне пересесть за руль.
Я счёл этот план достаточно приемлемым – пока не натянул нелепый костюм Фибиана. А Гувер указал на необходимость того, чтобы у меня был сломанный нос и кровь на лице, как у Фибиана там, на дороге.
– Буду рад служить вам, сэр, – крикнул Гувер через плечо.
– Надеюсь, я вполне в состоянии сломать собственный нос.
Но каждый раз, когда я пытался ударить свой портрет, какой-то импульс меня удерживал. Эдакий инстинкт самосохранения лица, наверно. Конечно, тут же болтался и Фибиан, пуговицеглазый, в моём пальто и шляпе, так что я схватил его за руку и махнул ею в сторону себя. Ужасающий удар послал меня через дверь машины на асфальт, нос – как кровавый взрыв.
К счастью, мы как раз остановились во дворе больницы – и ещё на счету счастья то, что полицейский видел этот удар зомби. Гувер урычал вдаль, а офицер припарковал мотоцикл и вспенился отваром гнева.
– Не переживайте, сэр, я записал номер, – уверил он меня, а я предположил, что пора позаботиться о собственном побеге, иначе я рискую носить эту нелепую бабочку и штаны до конца дней своих.
– Не беспокойтесь, офицер, – объявил я, сжимая собственный нос. – Я не буду выдвигать обвинение.
– Имя?
– Хм. Хм, Фибиан. Дядя Фибиан. Вот так, мистер Фибиан. И сроду не чувствовал себя лучше.
– И вы знаете человека, который вас ударил?
– А да, это мой племянник, Келтеган. Выдающийся талант, но чересчур легко впадает в ярость.
Офицер поднял брови.
– Вот как?
Но я уже получил преимущество – благодаря сердечности. Если бы не моё вежливое и на самом деле приветливое поведение во время этого обмена фразами, офицера не охватило бы удивление, когда я содрал его несуразную каску и воспользовался ею, чтобы вырубить его. Он бы ожидал чего-то подобного.
И дальше – дело техники – засунуть болвана в собственную коляску, так похожую на каску, что я разразился хохотом, уезжая прочь.
– Я взял на себя смелость накрыть констебля одеялом, пропитанным хлороформом, сэр, – сказал мне Гувер, когда я закончил переодеваться в костюм нормального человека. – Мёртвый джентльмен в кладовой. Я советую вам определиться с планом действий до завершения дня – его лицо уже стало бутылочно-синим.
Я подорвался в клуб, чтобы сдуть прочь все хитросплетения. Там чудили обычные приколы – всякое там топтание улиток. Я робко подкрался к Джемми Доджеру у стойки и спросил его, как начать испытывать угрызения совести. Он признался, что в первый раз слышит это выражение. Я поблагодарил его и смешался с толпой.
Уковылял прочь и добрёл до церкви. Признался во всём священнику, который упрямо оставался непоколебимо-божественным, невзирая на мой рассказ. В итоге – только время потерял.
– Бесполезно, Гувес, – крикнул я, возвращаясь в своё жильё. – Мои планы гибнут, как соня, которую навскидку выцелил помещик. Что поделаешь.
– Ну и ну, сэр, – ответил Гувер, игнорируя уши спаниеля. – Самые адекватные планы.
– Но если совсем честно, – сказал я, прихлёбывая из стакана, – ты тоже поджал хвост.
– Когда прекрасный лик угрозы встанет пред тобой, безумец бросится вперёд, мудрец спешит долой.
– Эти утконосые банальности весьма поучительны, Гувес, – но между тем в наших дрожащих руках есть мертвец – одна штука и спящий констебль – одна штука. Настал момент серьёзно поболтать. Нельзя, чтобы это свиное ухо подвесили у меня над головой, как альбатроса. Скандал встанет нам в фантастическую сумму. И тогда придётся завернуться в шарф и продавать жареные орехи.
– Есть ещё вопрос смерти через повешение, сэр.
– А что, Фибиану ещё недостаточно?
– Я имел в виду вас, сэр, привязанного к виселице во имя излечения от убийства.
– Убийство? Но ведь у меня отсутствует стержневой злой умысел. Простой недогляд.
– Недогляд, совпавший с недосердцебиением и недодыханием у вашего дяди.
– О, какой-нибудь безукоризненный старпёр поручится за меня. Кто там говорил, что великие истины жизни – это воск, из которого мы лепим разные фигуры?
– Безумный Шляпник, сэр?
Я начал хохотать, но натолкнулся за зловещий взгляд Гувера.
– О, ладно, Гувес, давай свой план – я весь внимание. Ни одно осознанное слово не сорвётся с моих губ. Тебе принадлежит моё безраздельное внимание.
– Благодарю вас, сэр. Итак, в течение его нескольких визитов от моего внимания не ускользнуло, что рассудок мистера Фибиана находится не там, где ему положено.
– Он тыкал пальцем в Цезаря, старый волк. Однажды застрелил сардину на официальном обеде, потом отбросил пистолет и с рыданиями бухнулся на колени рядом с телом. Каждая матросочка на суше знала, что он псих.
– В самом деле, сэр?
– Тем и был известен. Серьёзность поведения – единственное, что ему мешало.
– Ещё раз нарушение паче соблюдения, сэр, – серьёзность поведения констебля равноценно замогильная?
Смысл его слов манил, как испаряющийся джин. Но идея, выпадающая из свиноваляния его логики, была ослепительна.
Той же ночью я отмотоциклил Фибиана в доки и, подперев его в трудном положении, послал без преамбулы в реку. Ни один свидетель в этом сомнительном месте не стал бы тратить силы на то, чтобы поднять веки, потому что мы одели Фибиана в униформу констебля. На следующее утро я одел констебля в одежду Фибиана и, пока он ещё ничего не соображал, сдал его в дурдом. Они только взглянули на бабочку и забрали его из моих рук.
Раньше, чем я смог бы сказать “Блаватская”, раздутое тело выкатилось на отдалённое побережье, и я вытерпел месяцы шторогрызного беспокойства, пока шло расследование – но, наконец, какой-то головорез под опекой полиции попытался сколотить свой честно отработанный приговор, разболтав о весёлом зрелище, свидетелем которого стал в доках. Полиция налетела на его слова, как на маразматическую бабку.
Естественно, тот факт, что в доках я был одет в известное облачение Фибиана, привёл их по следу в дурдом, и теперь уже неподдельно невменяемого полицейского констебля, орущего про невидимых змей, повесили раньше, чем он осознал, кто он и за что. Конец удовлетворил и полицию, и злодея – если последний термин можно применить ко мне, к которому обратились как к заслуживающему доверия джентльмену, чтобы подтвердить личность моего дяди в дурдоме. Разве могли ребята в синем ошибаться в таком вопросе?
– Конец ещё одной главы, а, Гувес? – крикнул я, откинувшись на диване.
– Самой последней для некоторых особ, сэр.
– Ладно тебе, старина, не будь таким торжественным. Бывают вещи и похуже, чем повешение.
