Алмат Малатов - Всякая тварь
Руслан поселился на Невском проспекте. Кроме него, в квартире обитали его троюродная тетка и древняя евангелистка Ангелина. Две старухи ненавидели друг друга еще с середины прошлого века: они не поделили теткиного мужа. Мужик в лучших традициях «Осеннего марафона» то переезжал в комнату Ангелины, то возвращался в комнату жены. А потом и вовсе помер в коммунальном коридоре, перетаскивая в очередной раз чемодан с пожитками. Старухи друг другу этого не простили.
В девяносто два года Гелюшка была абсолютно безмозгла, но очень религиозно активна. Каждый вечер она садилась на коммунальный телефон и совершала около сорока звонков с беседами на религиозную тематику. С 18.00 до 01.00 воспользоваться телефоном было невозможно. На просьбы общаться в дневное время Гелюшка плевалась в морду и обещала геенну огненную.
Также в ее обязательную программу входили подкладывание половой тряпки в суп и пение религиозных гимнов по ночам. Попытки наладить контакт с Гелюшкой успеха не имели: ее мозг давно уже переместился в лучший из миров.
Ее соперница, похожая на хрестоматийную Бабу-ягу, издевалась над Гелюшкой более интеллигентно. Посредством рекламы.
Увидев рекламный ролик, в котором из пачки чая летели ангелочки мерзкого вида, смахивающие на души абортивных плодов, Баба-яга оживилась.
– Ха, сподобилась! – хриплым басом хохотнула тетка.
Следующим роликом был знаменитый в те годы «Брат, если это Таня, Ира или Вика – меня нет». – «Это Ангелина!»
– Вот кому названивает старая блядь! – веселилась тетка, пыхтя «Бело-мором» и кашляя.
Но «для цирка это было тонко». А жить становилось все тяжелее: действуя совершенно по учебнику психиатрии, Гелюшка начала открывать газ на кухонной плите и уходить. Настолько глупая смерть Руслана не влекла, и он начал разрабатывать план избавления от божьего агнца. Консультация знакомого психиатра дала неутешительный прогноз: сдать бабушку в дурдом почти нереально. Вот если она накуролесит так, что вызванная милиция сочтет нужным вызвать психбригаду, например спляшет голая канкан посреди Невского проспекта…
Канкан Геля плясать не хотела. Раздеваться тоже. Руслан начал задумываться, не прищемить ли ее случайно дверью, как вдруг во время уборки Баба-яга обнаружила пять погонных метров ядовито-розового искусственного меха, украденного ею из пошивочного цеха при Мариинке.
В этот момент с Русланом случился инсайт. В голове щелкнуло и забрезжил свет, указывающий путь к чудесному избавлению от старушки. Баба-яга идею поддержала.
Из меха была кое-как пошита розовая шкура с отверстиями для глаз и рта. На голову приделали старые очки без стекол и огромные треугольные уши.
Во время очередного телефонного разговора о божественном дверь комнаты отворилась, и оттуда на четвереньках вышел ядовито-розовый зверь в очках. Зверь поздоровался и попросил освободить телефон для звонка в СЭС. Гелюшка пискнула и скрылась в туалете. Когда она вышла, зверя не было. Естественно, соседи его не видели.
В последующие вечера зверь плясал «Барыню», предлагал Гелюшке лапу и сердце, томно курил сигару в лунном свете, выбегал с листом ватмана, на котором было написано «ХУЙ!»…
Через неделю Гелюшка позвонила в Гатчину дочери и сообщила о том, что соседи поселили у себя не прописанного розового медведя, который носит очки, говорит гадости и курит в местах общественного пользования. Но он очень обаятельный, и она готова согласиться на его предложение руки и сердца.
Дочь, почувствовав, что появился претендент на жилье в центре города, примчалась на следующий день, с матюгами упаковала бабку и увезла ее куда подальше.
В квартире наступил относительный покой; правда, Баба-яга как-то заскучала без обычных боев. Руслан продолжал отрываться, но больше по инерции, чем из куража. Ему тоже было скучно. По вечерам они сидели с теткой в прокуренной комнате и смотрели телевизор так пристально, как будто по телевизору должны были наконец-то рассказать, что же делать с этой чертовой жизнью. Даже разговаривали друг с другом они, не отрывая взгляд от экрана.
Перед началом старого отечественного фильма появилась заставка: «Следующий фильм рекомендован для просмотра вместе с родителями».
– Да что там такого, в этом фильме, что его нужно смотреть с родителями? – возмущенно спросила Баба-яга.
– Ну кто-то же должен объяснить ребенку, что такое дефицит, комсомол и советский инженер. – Руслан пытался шутить. Но ему было грустно. Последние годы ему всегда было грустно в конце декабря.
– Где моя форель? Уже полночь! – раздалось из телевизора. Это Баба-яга переключила канал. Неопознанная актриса в ресторанных интерьерах требовала рыбы.
– Она превратилась обратно в крысу, – пробормотал Руслан.
Он встал, взял лист бумаги и стал что-то писать.
– Что ты там шкрябаешь? – Баба-яга оторвалась от экрана.
– Письмо, – буркнул Руслан и застрочил еще быстрее.
Письмо Руслана Деду Морозу
Цып-цып-цып, старый пидар. Ходи сюда. И синюю куру счастья с собой прихвати.
Ты что, чмо, козлишь?
Где нормальный Новый год? Ты мне задолжал еще с начала 90-х. Счетчик крутится, цифирь бежит, ага.
Я, сиротка скорбная, в шестнадцать лет в чужой город приехал. Мне, первокурснику, Новый год не с кем встречать было. До родителей две границы, друзья разъехались, только одногруппница, такая же дура лимитная, в светелке девичьей где-то на Васильевском острове сидит, меня поджидает.
А в Калининграде-то дома по-другому нумеруются. Там же каждый подъезд – это отдельный номер дома. А у меня и без этого с право-лево всю жизнь плохо.
Заблудился я, короче, на Ваське. Линии там всякие, дворы-колодцы. И вот слышу я гул неясный, да стрельбу – это куранты бьют, шампунь народ откупоривает. Смотрю по сторонам – слева мусорный бак, справа мусорный бак и впереди тоже. Ты на помойке, детка! С Новым годом! Тут-то ты его и проведешь.
Нашел я одногруппницу. Сидит, значится, в коммуналке с соседом шизофреником и водку жракает из блюдца золоченого. Здравствуй, говорю, девица, здравствуй, красавица. А что это за хрен с горы со свиными ушками? Ах, сосед? Ничего так, на Скляра похож. Только уши постричь надо.
Пили-пили, а потом на кухне этот сосед хвать меня за муде клешней и лоб-зой своей лобзаться лезет. А пахнет от него хомячком. Уйди, говорю, уебище шерстистое, мне Скляр и на экране не нравится, кто тебявообще из телевизора выпустил? Еле отбился.
Легли мы со Светочкой почивать, время-то утреннее, и тут она мне манерно так в ухо текст генерит: я, мол, вечная девственница, никто в меня войти не можкет, устройство у меня такое. Да ну, говорю, как это? А вот! Ой, радоваться начала, у тебя получилось! А чему там получаться, если туда голову засунуть можно?
Обманула она меня, на слабо взяла.
Цып-цып-цып, петушина драная. А на следующий Новый год что было?
Драка и ментовка.
А в 1995-м? Накачали шампанским, а мне ж его нельзя, у меня мозг отключается. Начиналось-то все хорошо, шампанское, Марлен Дитрих, никакого телевизора пошлого, разговоры про литературу. Ну, я и вырубился. Просыпаюсь – болят голова и жопа. Голова от шампанского, жопа от литературного деятеля. Замечательно. Вот тебе и встреча с искусством.
А какяцикладолом и водкой накидал-ся на 1996-й, помнишь? И как проснулся 2 января от того, что на меня мусорок наручники накидывал? Не помнишь? А я вот помню.
И как в 1998-м милый пробкой от водки подавился, тебя встречаючи. На радостях, видать. Я уже собрался ему трахеотомию ножницами маникюрными делать, да достать пробочку удалось. Все равно на хер его послал, ибо зачем мне мужик, который пробками давится.
А как Вано, абхазский козлина, в 1999-м об стену антикварную этаже-рочку лесбиянки Наташи расхуячил? Слава сатане, эта дура не знала, сколько ее мебель стоит. Бутылку «Аг-дама» в компенсацию взяла, ковырялка глупая.
Цып-цып-цып. Что дальше было, помнишь? То-то же.
Так вот, тварь бородатая. Если не хочешь, чтоб по петуху голубому твоему каддиш читали, сделай мне НОРМАЛЬНЫЙ Новый год. Чтоб елка, оливье, телевизор и мандаринами пахло. Чтоб, как в детстве, чуда ждалось, а не отходняка.
Иначе сверну шею птице твоей педерастической и съем. И в 2005 год не пойду, останусь здесь. И испорчу тебе всю годовую отчетность.
Что мычишь? Усвоил? Исполняй.
Руслан запечатал конверт, написал на нем «Деду Морозу» и вышел на улицу в поисках почтового ящика. Пришлось пройти почти половину Невского. Ему хотелось есть. Синий ободранный почтовый ящик висел прямо возле вывески «Чебуречная».
Он протиснулся между бомжей, мелких служащих и студентов, ухватил два великолепных чебурека, полташку водки в пластиковом стакане, забился в угол и начал жевать.
Отчего-то именно загаженная чебуречная, как будто выхваченная из центра Питера 2004 года и перенесенная в какое-то другое время и место, удивительным образом тормознула его вечное желание бежать быстрее, хватать больше.
