Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута
– Щеня, зажигай, – Хельги протянул рыжему факел. – Чтоб они видели, что жрец это делает. Да скажи им что пострашнее.
– Ничего страшнее правды я им не скажу, – пробормотал знахарь.
Подпалив костер, он крутанул факел, описав в воздухе огненный круг, и перечеркнул его крест-накрест, заорав что-то про «Фои Мьоре.» Ответом ему было мрачное молчание.
– Стодхросс, Соти, Энгуль! Ставьте решёта, – ярл Фрамиборга махнул рукой.
Один из дружинников, бросившихся выполнять приказание, выделялся кожей цвета меди, слегка раскосыми темными глазами, и странным украшением на груди поверх кольчуги, сделанным из игл винландского ёжесвина.
– Это тот, кто настоял, чтоб ему дали танское имя? – спросил Горм.
Хельги объяснил:
– По-настоящему, не имя, а прозвище, так что он теперь Госа-Дес Стодхросс, сын Онхеда. С мечом управляется так себе, а топор мечет отменно, и лучник очень неплохой, почти ровня братьям Торкелю с Хемингом.
Ветер понес белые клубы волшебного дыма в направлении воинов Фьольнира, угрюмо сплоченных в щитовую стену.
– Теперь что? – спросил Кнур.
– Что, что. Жди, Кнурище, – ответил Щеня.
– Надо было. Не заморскую смесь, – несколько запоздало предложил Ингимунд. – А нашу коноплю жечь. Они бы посмеялись. А потом ушли бы. Искать что поесть.
– С лолландца станется, своей травой все беды пользовать, – сказал кто-то.
– Конопля не трава, – обиженно прогнусил Ингимунд. – А дерево. Ему вырасти не дают.
Горо хотел было возразить, но остановился, прислушиваясь к воплю, раздавшемуся из вражеских рядов:
– Морские драугры! Из воды лезут! Бежим! Бе…
Крик был прерван ударом и хрустом.
– Так будет с каждым, чей дух слаб! – изрек неприятный голос. – Стоять до последнего! Назад не оглядываться!
Еще несколько воинов или дроттаров завели:
– Хьяртримуль, Хильд,Саннгрид и Свипуль,Мечи обнажив,Начали ткать.Сломятся копья,Треснут щиты,Если псы шлемаВцепятся в них.Мы ткем, мы ткемСтяг боевой.[191]
– Дожили, у них уже валькирии ткут вместо Норн, – презрительно заметил Торкель лучник.
– Ты что, Норны не ткут, а прядут, – поправил брата Хеминг.
– Неважно, валькириям ни ткать, ни прясть… – нимало не смутясь, начал было тот.
Горм однократно протрубил в рог и крикнул:
– Лучники и самострельщики, будьте наготове! По моему взмаху!
Конунг вновь поднес рог к губам, на этот раз издав два протяжных звука – заранее сговоренный знак последней оставшейся в лесу части засадного полка. Вновь завыли волынки, загудели колесные лиры, раздался многоголосый лай, и из-за деревьев повалили волкодавы. Каждая пара псов тянула на сворке особую колесную нарту, придуманную Карли лендманном, что нашел на зеленом берегу Руирхефа вместо предсказанной ему любви смерть. Вся нарта сводилась к одной укрепленной проклееенным льном доске, к которой впереди и сзади упруго крепились турьими жилами оси двух пар железных колесиков. Ездоки, вооруженные метательными копьями или топорами, каким-то труднопостижимым образом удерживались стоймя на этих крайне неустойчиво выглядевших сооружениях.
– За Карли! – Хлифхунд присел на корточки, чтобы не слететь со скакавшей вверх-вниз доски. – Бруси, Грамуль, вперед!
– Дикая охота! – закричал кто-то в рядах последних приверженцев Одина.
Трудно сказать, что именно увидели одурманенные «смесью для вызова злых духов» воины, но воздействие нападения хейдабирских псарей и нескольких десятков их дротиков и топориков, пусть даже и ладно брошенных, было несоизмеримо с действительным уроном. Кое-где щиты дрогнули, наконечники копий неуверенно опустились. Едва волкодавы и влекомые ими отроки унеслись обратно в лес, Горм махнул рукой.
Стрелы и самострельные болты роем рассекли воздух и посыпались на головы врагам. Кое-где, сраженные упали и строй сомкнулся над ними, в паре мест, в ряду щитов появились прорехи. Горм троекратно протрубил в рог и пустил Готи шагом, крикнув:
– Волынщики, играйте «Путь на Дюпплинн каменист!» Родульф, Кривой, Камог – вперед! Все за ними!
Тролль закрутил молот в воздухе, шагая вперед. В сажени от неприятелей, он повернул плоскость вращения своего оружия. Затрещали, ломаясь, как тростинки, ясеневые древки в руку толщиной, и раумарикские дружинники, завоеватели Килея, Гуталанда, и Этлавагра, вынужденно шагнули назад.
– Помогите, ушкуйнички, – прогудел Камог. – Вы шестеро вставайте здесь на четвереньки, вы шестеро на колени, а вы просто пригнитесь, и все держитесь друг за друга!
– Чего это ты? – удивился Никовуша.
– Слушай хиусова[192] хозяина! – Волчок преклонил колени и, переплетя локти с соседями слева и справа, сомкнул руки замком на груди.
– Держитесь! – Великан опустился на четвереньки, не выпуская посоха из правой руки.
Оказалось, что за счет очень длинного туловища, Камоговы ноги и руки были примерно одинаковой длины. Коротко разбежавшись, он взмыл вверх по ступеням живой лестницы, и перелетел через копья и щиты, поворачиваясь в воздухе. Луч послеполуденного солнца на миг осветил голову под клобуком, так что перед Гормом мелькнула личина шлема, на редкость правдоподобно сработанная из кожи, меха и металла в виде морды белого медведя, с оскаленной пастью и злобно наморщенным носом. Камог рухнул посреди скопления меченосцев, раздавая удары и посохом, и левой рукой в когтистой боевой рукавице, и, кажется, даже ногами.
– Распролейганцы удовы, разъетые до требухи, гниды мёрской мотни, удоглоты ванненские, совсем без Бродира оробели? – проревел Родульф. – А вот и он!
С этими словами, скальд ударил ногой по голове ярла Ваннена, сброшенной с копья одним из сыновей Брианна. В обрамлении длинных черных волос, снаряд просвистел над головами ванненских дружинников, некоторые из которых отвлеклись, отслеживая остекленевшими от шаманской смеси глазами движение мертвой головы. Горм и Хёрдакнут воспользовались этим, оттеснив копья панцирями коней, и врубились в стену щитов. Хан вонзил клыки в руку копейщика, попытавшегося ударить Готи снизу. Передний ряд врагов отступил, задние не подались назад, в возникшей давке, некоторые ратники не могли даже высвободить руку для удара. Слева от Горма, Боривой подпрыгнул и, каким-то трудно постижимым образом оттолкнувшись ногами от двух копий, направленных в то место, где он только что был, побежал прямо по головам и плечам врагов, рубя сверху вниз изогнутым мечом альвской работы, лезвию которого стальные доспехи не оказывали заметного сопротивления. Продолжая вовсю использовать давку в середине вражеского строя, бодрич отрубил Нидуду дроттару руку вместе с плечом и посохом, оказавшись прямо перед знаменем ворона. Капли крови скатывались с его оружия, не смачивая блестящей поверхности.
– Лавада кайтеар се ту амах! – звонко крикнула из-под серебряного змея Тира, указывая на Боривоя.
Многие ванненцы, чей дух уже изрядно пошатнуло «возвращение» Бродира, понимали древний островной язык. Они-то и пустились в бегство первыми.
– Держите вы сами вашу ворону! – завопил знаменосец и, оставив знамя, устремился к воде.
Древко, на перекладине которого развевалось белое полотно с черной птицей, сжимавшей в когтях три сцепленных круга, зашаталось и шмякнулось. По полотну тут же пробежали десятки ног, с чавканьем втаптывая его в грязь.
– Рассказы Гармангахис о мифах Лейгана оказались очень полезны, – удовлетворенно заметила Тира стоявшему рядом, держась за ее стремя, Горо. – Бельдан и Тридвульф не понимают, что миф – не просто сказка. Миф – это сон народа.
Под натиском Камога, Родульфа, Кривого, и, судя по крикам, большого количества сверхъестественных врагов, включавших Крома, Скади[193], Нуаду, ниссе, варульвов, каттакинов[194] с Ленгикоттом во главе (эти-то откуда взялись?), альвов, драугров, и йотунов, за ванненцами, бросая мечи и копья в морские волны, устремились и лейганцы, за теми нуиты, а вскоре – и большинство сноргов, не считая десятков пяти, что остались угрюмо стоять до последнего у поверженного знамени, пока их не стоптали Хёрдакнутовы конники. Примерно четверть искавших спасения у кораблей забыла про песчаную косу, отправившись по воде напрямую, и скрылась под волнами, остальные гуртами мокрых крыс лезли через борта драккаров и снеккаров.
– Как мы их, а, пёса? – Горм повернулся в седле, ища взглядом Хана. – Пёса?
Глава 101
– Я ему и говорю: «Что-что ты сожрал?» А он мне в ответ: «Солененькие, кругленькие, и так забавно на зубах чпокают, да!» Оказалось, что правду рассказывали – с недавних пор, жрецы Одина при посвящении повадились сами себе вырывать левый глаз. Их засолили для сохранности, а троллище решил, что это закуска. Копье мне… Что за город Дюпплин, или Свартильборг, никуда без задержки не проедешь!
