Владимир Козлов - Варшава
– И все это можно провозить?
– Норма – литр водки и один блок сигарет на человека. Но если хорошо спрятать…
Купе забито клеенчатыми баулами. Пожилой мужик спрашивает:
– Что, тоже с нами на Польшу?
– Ага.
– Наверху еще место вроде есть, попробуй туда.
Я отодвигаю складные тележки, сую свои сумки на полку.
Заходят две тетки. Мужик кивает на меня.
– А вот и четвертый наш попутчик.
Я говорю:
– Здрасьте.
За окном чувак везет на тележке три больших брезентовых баула. К одному привязана трубка фотообоев.
Поезд трогается. Проплывают кассы, камеры хранения, багажное отделение.
Мужик достает бутылку водки.
– Ну, надо это… За поездку…
Тетки кладут на стол хлеб, сало, жареную курицу.
– Присоединяйся, парень, – говорит одна. Ей лет сорок пять, волосы покрашены в рыжий цвет, на щеке – бородавка.
Мужик льет водку в пластиковые стаканы.
– Ну, чтоб хорошо съездить.
Мы чокаемся, выпиваем. Я отламываю хлеба и кусок курицы.
– Который раз уже? – спрашивает мужик.
– Пятый, – отвечает тетка с бородавкой. – Мы на камвольном комбинате работаем, зарплату товаром дают, только Польша и выручает.
Мужик поворачивается ко мне:
– А ты?
– Я – первый раз.
– Ну, начинать когда-то надо. Давайте за это и выпьем.
Залезаю на вторую полку, ложусь. Пальцы – жирные, скользкие, но лень идти в туалет мыться. Я вытираю руки о тюфяк.
Внизу мужик и тетка с бородавкой – Люба – пьют на брудершафт. Вторая тетка, Валя, объедает куриную кость.
Мужик говорит:
– Я на моторном работаю, начальник инструментального цеха, между прочим. Та же история, что и везде: заказов нет, работы нет. Цех стоит второй месяц. Вот я неделю за свой счет – и на Польшу. В том месяце съездил, сейчас опять. За неделю заработаю больше, чем на заводе за месяц.
***Утро. Подъезжаем к границе. Начальник цеха учит меня:
– Ты, главное, на базаре не торопись – они тебя со всех сторон обступят, все им надо посмотреть. Ты тогда говори – подождите, по одному. А то не разберешься с деньгами, наколешься, и покрадут тоже. Думаешь, в Польше всякой швали нет?
Я смотрю в окно. Остатки снега на насыпи почернели от мазута и грязи. Из труб деревенских домов идет дым.
Я спрашиваю:
– А на границе сильно шмонают? Что вообще можно везти, а что нет?
– Ничего нельзя. По закону – только на пять тысяч. А что ты на пять тысяч повезешь? Поэтому козлы эти на таможне к любому пристанут, если захотят.
– И что тогда?
– А что тогда? Снимут с поезда – и катись домой своим ходом со всеми сумками. Что, нормально?
– Да не пугайте вы парня, – говорит Люба. – Пройдем мы эту таможню.
Поезд тормозит, хлопают двери купе. Заходит молодой пацан с зелеными погонами – белорусский пограничник.
– Паспорта на проверку!
Он по очереди листает паспорта, сверяется с блокнотом.
Таможенник – небритый, с седой щетиной на щеках, от него пахнет водкой.
– Здрасьте. Все сумки – на сиденья.
Тетки и начальник цеха суетятся, вытаскивают свои баулы. Места на сиденьях не хватает. Я кладу свои сумки на бело-синий клетчатый баул.
– Что это вы так много везете, а? – спрашивает таможенник. Он стоит, сгорбившись, держится рукой за верхнюю полку. – А ведь правила пока никто не отменял, максимум – на пять тысяч. Это чье? – Он показывает на мои сумки.
– Мое.
– Сколько всего сумок?
– Две.
– Ладно, раз две – ставь назад.
Я засовываю сумки на полку. Таможенник раскрывает молнию на бауле.
– Чьи вещи?
– Мои, – говорит Валя.
– Это что – рубашка? Новая?
– Нет, бэ-у.
– А по-моему – новая. Сколько стоит? Тысячи две, не меньше. Думаете, я дурной? Цен не знаю? А сколько у вас еще всего? Тут не на пять тысяч, тут на все пятьдесят или сто. Готовимся на выход.
– А может, не надо? – Валя задвигает дверь купе, достает десять долларов и бутылку шампанского.
Таможенник кривится, отворачивается.
– Не тяните время. На выход.
Валя вынимает еще десятку. Таможенник забирает обе, складывает, сует в карман штанов. Он расстегивает китель, отворачивает полу. К подкладке аккуратно пришит карман по размеру бутылки. Валя ставит в карман шампанское.
Таможенник говорит:
– Ладно, все, короче. Счастливого пути.
Въезжаем на польскую территорию. Поезд замедляет ход.
– Теперь поляки, – говорит начальник цеха. – Эти только водку смотрят и спирт. Остальное им – до пелагеи, извиняюсь за выражение.
Я спрашиваю:
– А водку почему?
– Экономика. Знаешь, сколько государство зарабатывает на водке? Своя водка у них дорогая: пятьдесят тысяч и больше. А наша идет по двадцать. Вот и считай. Представь, если б к нам приезжали… ну, например, вьетнамцы и продавали водку дешево. Тогда б нашу никто не брал. Так и у них.
– А вы много водки везете?
– Две, как положено. А у тебя что – больше?
– Ну да.
– Хорошо спрятана?
– Так себе… А что будет, если найдут?
– Не бойся, не арестуют и в Польше жить не оставят.
Польский пограничник похож на белорусского, только вместо фуражки – картуз, а форма – бежевая. Он быстро перелистывает паспорта, смотрит на фотографии, потом на лица, водит пальцем по странице блокнота.
Таможеннице лет двадцать пять, симпатичная брюнетка. Она сует руку в мою сумку, находит бутылку водки, вторую, «Рояль».
– Сколька водки?
– Еще две.
– А «Рояль»?
– Тоже две.
– Вшистка – тутай.
Она ставит бутылки на стол, я вынимаю остальные, говорю:
– Ведь литр можно?
– Можна.
Я кладу один «Рояль» обратно в сумку. Таможенница выставляет водку за дверь купе, выходит.
Стоим с начальником цеха у двери купе, смотрим в окно. Чувак из нашего вагона тащит на спине большой прозрачный пакет. В нем – бутылок двадцать водки и спирта. Полячка-таможенница идет рядом. Чувак что-то спрашивает у нее, она не отвечает.
***Поезд стоит на станции в Сокулках. Я прислоняюсь к ограде, жду, когда все выгрузятся.
Мужик в военной шапке со звездой тащит из вагона большущий баул. Баул застревает, мужик проталкивает его, сбрасывает на перрон, выпрыгивает сам. Он хватается обеими руками за ручки, волочет баул по перрону, за ним тянется желтый след краски.
– Э, твоя краска по пизде пошла, – говорит губастый невысокий пацан в летчицкой кожанке.
– Ага, точно.
Мужик останавливается, открывает баул, вытаскивает протекшую жестяную банку.
– Ты лучше убери все, песком засыпь, а то пшеки доебутся…
Товар загружен в автобус «Jelcz». По всему проходу, от пола до потолка – сумки и баулы. Старший группы говорит:
– А сейчас аккуратненько занимаем места, по спинкам сидений. Первые лезут и садятся сзади, потом остальные по очереди…
Сидим в автобусе, ждем директора польской фирмы. Идет дождь. На привокзальной площади – три машины-такси: старый «мерс» и два польских «полонеза». Подходит тетка в прозрачном дождевике, садится в «мерс». Машина трогается. «Полонезы» подъезжают на два метра ближе.
Сзади базарят два мужика.
– Говно все это – замки, краска. Надо, знаешь, что возить? Один «Рояль».
– И как ты его провезешь?
– Обыкновенно. Договариваешься с проводником, даешь ему пятьдесят баксов, и он провозит в своем купе. До ста бутылок. Одна бутылка стоит, если брать сразу сто, доллар девяносто. Вот и считай – грубо, двести долларов, плюс проводнику полтичок, ну за поездку там… Ну, даже если триста за все. А в Варшаве можно сдать оптом по пять баксов бутылка. Вот и смотри – не надо на базаре стоять, мерзнуть, деньги забрал – и ходи потом отдыхай.
– Ладно, все это понятно. Ты лучше скажи – на перекупке будем сидеть?
– Черт его знает. Что-то не особо хочется. Я посмотрел тот раз, как армяне сидели, – ничего толком не продали… Даже и не знаю. Вообще, Польша скоро закроется, ничего не будет идти. Я вон первый раз ездил полтора года назад – все продал, даже веревку брал с собой, товар отгородить – и ее какой-то дед купил за десять тысяч. А потом с каждым разом все херовей и херовей.
Я открываю русско-польский разговорник, учу названия числительных. Едэн, два, тржи, чтэры.
Директор фирмы – молодой, толстый, лысый, говорит по-русски:
– Сейчас поедем в хотель, это небольшой хотель у лесу. Специально не у бовших городах, там рэкет. Три дня – торговля, потом закупка в Бявостоке – и домой.
***Четыре утра. Старший включает свет. Кроме него и меня, в номере два мужика. Мы вылезаем из-под одеял, одеваемся, выносим сумки в коридор.
На базаре темно. Польские торговцы достают из машин раскладушки, расставляют, выкладывают на них товар: батарейки, фонарики, зажигалки, игрушки, шмотки.
Поляк в черной куртке с нашивкой показывает старшему, где нам встать – на куске асфальта в углу базара, у сетки забора.
Асфальт мокрый. Я кладу на него кусок клеенки, бросаю сверху газеты «Советская Белоруссия», начинаю вынимать из сумок товар.
