Ирвин Уэлш - Тяжело в учении, легко в бою (If You Like School, You’ll Love Work)
Сеф качает головой и лезет в сумочку за куревом.
– Хотелось бы быть поближе к Лондону.
Понятное дело. Овец и в Греции хватает.
Вообще мозговитая нация, эти греки. Все о них слышали. Гомер, Аристотель, Сократ, Платон… какую науку ни возьми, основной состав. Однако сейчас у меня на уме вовсе не науки.
– Ну так что, – спрашиваю, – чем займемся?
Как будто я не знаю ответа. Из Греции лететь далековато, а пляжей и там навалом.
Сеф внезапно расплывается в улыбке, глаза ее сияют.
– Я пришла сказать тебе, что влюбилась!
Гляжу на нее и, несмотря на все осложнения, которыми грозит эта новость, испытываю в душе странное волнение.
– Ты, конечно, еще совсем молодая… но я понимаю…
Беру за руку.
Она вырывается.
– Очень рада, что понимаешь – после того, что было между нами…
«Что ж, старый конь борозды не испортит», – думаю я, но молчу, уж очень она расчувствовалась. Совсем девчонка, идеалы и прочее. Впрочем, я и сам в душе такой же.
Краснея, Сеф продолжает:
– Его зовут Костас, он из Афин, снимается в кино…
Я больше не слушаю.
Сеф трещит без умолку, размахивая у меня перед лицом пачкой «Мальборо лайт». Я не реагирую. В голове сумбур, мысли путаются. Сижу как пень и таращусь на лапчатых гусей, которые толкутся на набережной у самой воды. Расселись на асфальте, будто в гнездах, целая стая. С виду как индюки, только клювы утиные и лапы с перепонками. Странные твари, в общем, но никому не мешают, все равно как старики на скамейке или туристы в баре… Черт.
Я и сам – гусь лапчатый. Облапошенный.
– Слушай, зачем ты сюда приехала? – спрашиваю. – Поделиться чудесной новостью с верным другом Микки?
Может, она решила вспомнить старые добрые времена, прежде чем окончательно сойтись с этим занюханным актеришкои? Последний глоток свободы и все такое…
– Я с Костасом, он снимается здесь и у тебя на Фуэртевентуре. Играет итальянского полицейского из Интерпола.
Ах ты, сучка, весь день псу под хвост! Чтоб они провалились со своим кино! Вечно здесь трутся -- погода, мол, хорошая. Уорти хвастает, что «Мунрейкера» снимали чуть ли не у него во дворе, во всяком случае, сцены на Луне.
В общем, дело швах. Я сейчас вроде одного из тех «неудач-ников», и не надо меня выкапывать, потому что никаких ковриков мне не сегодня не видать, как своих ушей.
– Эй, сеньорита, еще два! – кричу официантке.
А Сеф все щебечет о своем:
– Папа консультировал Костаса, как играть детектива, вот мы и познакомились…
Качаю головой, что китайский болванчик, и через силу улыбаюсь. Сеф глядит на меня пристально.
– Ты такой славный, Майкл, верный и преданный! Как тогда сказал твой друг в Афинах? «Водопадный»?
– Отпадный, -- поправляю я. – Да, Билли Гатри – настоящий друг. – Водка начинает действовать, я поднимаю бокал и чокаюсь. – Так-то, девочка, я настоящий водопад любви.
Надо бы проведать Билли. Интересно, как он там. Одно время ему жутко не везло: сначала с выпивкой завязал, потом яйцо отстрелили на пейнтболе. Ни хрена себе, безопасный спорт!.. Хотя еще неизвестно, чем он там занимался. Чего только не бывает, когда бросаешь пить.
Ну, нам-то это не грозит. Сеф уже хорошая. Вытаскивает сигарету из пачки, долго думает, хочет ли курить, потом сует ее обратно.
– Ты годишься в мужья, но в твои годы у мужчин обычно семя истощается, – изрекает она. – Так говорит отец, а я должна подарить ему внука. У моих трех сестер все девочки.
– Да ладно!.. – Что-то мне эта информация насчет семени не нравится.
– И у тебя девочка.
– Ну и?
Она кидает на меня оценивающий взгляд, от которого кровь шибает в голову.
– Значит, ты настоящий мужчина, так считает отец. Он такой же. Говорит, что все мужское впитал в себя, на потомство не осталось. Внук согреет его сердце.
Я совсем не прочь принять участие. Может, жара виновата, может, выпивка, но трахнуться сегодня нужно позарез.
– Мы будем жить в Англии, рядом с Лондоном. – Сеф закуривает, бросает в сумку сигареты и зажигалку. – Костас подучит английский, найдет актерскую работу, а я буду учиться.
Нарожаю ему сыновей, здоровых маленьких греков.
Светясь улыбкой, Сеф поднимает бокал, лезет чокаться. Я ерзаю на стуле – если она не прочь покувыркаться, пора бы и задело, – но тут выясняется, что сейчас придет Костас. Какой облом!.. Делаю знак официантке повторить.
Похоже, Бейкеру-пекарю сегодня не светит засунуть булочку в печь.
Костас не заставляет себя ждать – хлипкий блондинистый фраер, весь какой-то дерганый, больше смахивает на шведа, чем на грека. По первому впечатлению судить трудно, но как-то мне не верится, что он намерен осесть и влиться в ряды торговцев шаурмой в Финсбери-парке.
Нас представляют нас друг другу. У парня бегают глазки. Что-то тут нечисто.
– Привет, Костас, как дела в кинобизнесе?
Сеф внезапно решает пробежаться по магазинам.
– Мальчики, я отлучусь ненадолго, а вы тут пока познакомьтесь, – щебечет она, счастливая, как муха в куче дерьма.
Ну и, ясное дело, все мигом выплывает наружу.
– Девка просто спятила, – морщится Костас. – Хочет, чтобы мы поженились. Вот еще! Ее папаша меня прищучил – я у них на островке кокс туристам толкал, – и пригрозил, что засадит, если я не соглашусь. Мол, у него дружки в полиции по всей Греции, и, чуть что, жизнь моя кончена. Вообще-то Лондон – неплохо для карьеры, да и девчонка ничего, только одной красотой сыт не будешь, пойми меня правильно.
Тяжело вздыхая, Костас разом осушает свой ром с колой. Лицо напряженное, на лбу капли пота. С громким стуком ставит бокал на стол и показывает официантке два пальца. Потом продолжает:
– Как говорят в Греции, хорошее стадо, да овец мало.
Я понимающе киваю. Парню не позавидуешь, попал как кур в ощип.
Он снова вздыхает.
– Папаша стал расспрашивать о семье, есть л и у меня братья. Я говорю, у меня шестеро, и ни одной сестры – он от радости так оскалился, думал, сожрать хочет. А потом…
Костас передергивает плечами, словно на морозе, и выхватывает у официантки новый бокал. – Что?
– Потом щупает меня… ну, ты понимаешь… как женщину.
– А ты?
– Оттолкнул, конечно! А он и говорит: «Это хорошо, ты настоящий мужчина». Они просто психи, вся семейка. Поскорее бы от них отделаться! Съемки сегодня закончились, но я ей пока не сказал. Завтра уеду в Лондон к дяде, подальше от этой идиотки и ее папаши-фашиста. Гомик старый. Ты знаешь, он даже кольцо мне дал, сам выбрал, чтобы я ей подарил. Бриллианты с сапфиром. «Как глаза моей дочурки», – говорит. Вот пускай сам ее и трахает!
Выслушав тираду, я задумчиво барабаню пальцами по столу.
– Да, неважные у тебя дела, надо сваливать, пока не поздно. Как говорят янки, делать ноги.
Грек наклоняется ко мне, изо рта несет табачным перегаром, водкой и чесноком.
– Я и собираюсь. Только как же девчонка? Говорю тебе, она психованная!
Я глубокомысленно киваю.
– Положись на меня, приятель. Здесь требуются британское хладнокровие и трезвый расчет. Вспомни Джона Миллза и Кеннета Мора, – подмигиваю я, выстукивая по столу марш Разрушителей плотин.
Короче, наша подружка возвращается, и старина Костас врет, что его срочно вызвали по телефону на съемочную площадку. Сеф разочарованно надувает губки, но он успокаивает ее поцелуем, а уходя, незаметно передает мне записку, которую я должен подсунуть ей позже. Подсуну, и заодно кое-что еще, но это уже мои личные планы.
Мы с Сеф направляемся в заведение Уорти; я сильно под градусом, она тоже тепленькая, язык заплетается.
– Актеры так преданны своему делу!
– Да, – соглашаюсь я, придерживая дверь «Камбрии». – Работенка непростая. Никем их, пожалуй, не заменишь, если устроят забастовку. Вся мировая экономика навернется. Что с нами со всеми будет без ребят вроде Тома Круза, страшно подумать!
Она шутливо толкает меня в плечо.
Мы заходим в бар. Пит Уорт, здоровенный как бык и продубленный солнцем настолько, что смахивает на кожаную куртку, тут же выходит из-за стойки.
– Смотри-ка, да ты брюшко отрастил! – хохочет он, тыкая меня пальцем в живот.
– Не всем же круглые сутки прохлаждаться в спортзале.
Стероиды глотаешь? – Я щупаю его раздутый бицепс. – Яйца-то небось уже с горошину?
– По крайней мере могу разглядеть их без зеркала, – парирует он, хохоча еще громче.
Вот так, и хрен ответишь. Вот что значит жить рядом с Синти. Пассивное потребление калорий не лучше пассивного курения.
– А что тут у нас за новая красотка?
Сеф меряет его взглядом.
– Меня зовут Персефона.
– Ее старик – большая шишка в Греции, – объясняю я. – Правда, дорогая?
Она надменно кивает.
– Он начальник полиции на острове, где я выросла.
– Всей полицией острова командует, верно? – Я подмигиваю Питу.
Уорти приносит пива и по рюмочке крепкого. Они продолжают петь дифирамбы папаше, а я незаметно сую записку грека в белую сумочку Сеф. Мина замедленного действия, рано или поздно сработает. А в ожидании фейерверка стоит, пожалуй, немного подкрепиться.
