Чак Паланик - Бойцовский клуб (перевод А.Егоренкова)
Когда мы выходили из Вестерн Юнион, Тайлер сказал, что если я ему друг — то должен ему доверять. Мне незачем знать, для чего все это, сказал Тайлер и потащил меня в «Гарбонзо» на порцию горохового супа.
На самом деле меня насторожила вовсе не телеграмма, а то, как это не клеилось с обычной манерой поведения Тайлера. Никогда и ни за что Тайлер не платил. Чтобы достать одежду, он просто шел в тренажерные залы и отели и забирал вещи из бюро находок, выдавая за свои. Это лучше, чем поступать как Марла, которая ходила в прачечную «Лаундромэтс» воровать джинсы из сушилок, и продавала их по двенадцать долларов за пару в пунктах скупки подержанного белья. Тайлер никогда не ел в ресторанах, — а у Марлы никогда не было морщин.
Без всякой видимой причины Тайлер отослал матери Марлы пятнадцатифунтовую коробку шоколада.
«Еще одна вещь похуже сегодняшней субботней ночи», — рассказывает мне в «импале» Тайлер. — «Это бурый паук-крестоносец. При укусе он вводит не просто животный яд, а энзим или кислоту, которая растворяет ткань в области укуса, буквально растапливает тебе руку или лицо». Тайлер прятался с начала вечера, с начала всех этих происшествий. Марла показалась у дома. Даже не постучавшись, склоняется у парадного входа и кричит:
— Тук-тук!
Я читаю «Ридерс Дайджест» на кухне. Я полностью отчужден.
Марла орет:
— Тайлер, ты дома?
Я кричу: «Тайлера дома нет».
Марла орет:
— Не будь уродом!
Тут я подхожу к парадной двери. Марла стоит в фойе с пакетом срочной почты «Федерал Экспресс» и говорит:
— Мне нужно положить кое-что в твою морозилку.
Я преграждаю ей дорогу на кухню и говорю: «Нет».
«Нет».
«Нет».
«Нет».
Не хватало еще, чтобы она начала складировать в доме свое барахло.
— Но, тыковка, — возражает Марла, — У меня же нет холодильника в отеле, а ты говорил — можно!
Нет, не говорил. Еще чего — чтобы Марла начала вселяться в дом, втаскивая по куску дерьма в каждый свой визит.
Марла распечатывает пакет «Федерал Экспресс» на кухонном столе и вытаскивает что-то белое в упаковках вроде тех, в которые Стирофоум пакует арахис, и трясет этой белой дрянью перед моим носом.
— Это — не дерьмо, — заявляет она. — Так ты говоришь о моей матери, — поэтому пошел ты!
То, что Марла вытащила из пакета, похоже на те целлофановые кульки с белым веществом, из которого Тайлер вытапливал сало для приготовления мыла.
— Могло быть и хуже, — говорит Тайлер. — Ты бы случайно съел то, что было в одном из этих кульков. Проснулся бы раз среди ночи, выдавил бы белую массу, добавил бы сухой смеси лукового супа «Калифорния», — и съел бы это все одним духом, с картофельными чипсами. Или брокколями.
Больше всего на свете, когда я и Марла стояли на кухне, мне не хотелось, чтобы Марла лезла в морозилку.
Я спросил ее — зачем ей эта белая дрянь?
— Для парижских губ, — ответила Марла. — Когда стареешь — губы втягиваются в рот. Я сохраняю их при помощи коллагеновых инъекций. В твоей морозилке у меня будет почти тридцать фунтов коллагена.
Я спрашиваю — ей нужны настолько большие губы?
Марла отвечает, что ее больше волнует сама операция.
«Та вещь в пакете „Федерал Экспресс“, — рассказываю я Тайлеру в „импале“. — „Это то же самое, из чего мы делали мыло. С того времени, как силикон был признан опасным, коллаген стал самым насущным препаратом, инъекцию которого можно сделать, чтобы разгладить морщины или подкачать тонкие губы и впалые щеки. Как объяснила Марла, самый дешевый коллаген можно получить из стерилизованного и обработанного говяжьего жира, но такой дешевый коллаген не задерживается в теле надолго. Когда тебе делают инъекцию, к примеру, в губы, — твой организм отторгает его и начинает выводить из тканей. И через шесть месяцев у тебя снова будут тонкие губы“.
«Самый лучший коллаген», — рассказала Марла. — «Это твой собственный жир, откачанный из бедер, обработанный и очищенный, и потом закачанный обратно в губы или куда нужно. Такой коллаген сохранится».
Эта гадость в морозилке у меня дома была коллагеновым фондом доверия Марлы. Каждый раз, когда у ее мамочки наростал лишний жир, она его высасывала и упаковывала. Марла сказала, что этот процесс называют «подборкой». Если мамочке самой этот коллаген не был нужен — она отправляла пакеты Марле. У самой Марлы жира никогда не было, и ее мама считала, что родственный коллаген для Марлы будет лучше дешевого коровьего.
Свет фонарей с бульвара падает на Тайлера сквозь торговое соглашение на стекле и отпечатывает на его щеке слова «КАК ЕСТЬ».
— Пауки, — говорит Тайлер. — Могут отложить яйца, а их личинки пророют ходы у тебя под кожей. Вот такой паршивой может стать твоя жизнь.
Теперь мой «цыпленок Элмонда» в горячем жирном соусе кажется на вкус чем-то откачанным из бедер матери Марлы.
Именно тогда, стоя на кухне с Марлой, я понял, что делал Тайлер.
«УЖАСНЫЕ МОРЩИНЫ».
Я говорю: «Марла, тебе не стоит заглядывать в морозилку».
Марла спрашивает:
— Чего-чего не стоит?
— Мы же не ели красное мясо, — говорит мне Тайлер в «импале», и он не мог приготовить мыло из куриного жира, оно бы не загустело в кусок.
— Эта вещь, — говорит Тайлер. — Принесла нам удачу. Этим коллагеном мы оплатили аренду дома.
Я говорю — тебе нужно было предупредить Марлу. Теперь она считает, что это сделал я.
— Омыление, — говорит Тайлер. — Это химическая реакция, благодаря которой получается хорошее мыло. Куриный жир не поможет, как и любой другой жир с избытком соли.
— Послушай, — говорит Тайлер. — Нам нужно оплатить большой счет. Нам бы снова послать мамочке Марлы шоколада, — и можно даже немного пирожных.
«Не думаю, что теперь это сработает».
В конце концов, Марла все-таки заглянула в морозилку. Ну ладно, сначала-то была маленькая потасовка. Я пытаюсь ее остановить, и пакет, который она держала в руках, выскальзывает на пол, расплескивается по линолеуму, и мы вместе поскальзываемся в белой жирной массе, и с отвращением поднимаемся с пола. Я обхватил Марлу за пояс сзади, ее темные волосы хлещут меня по лицу, ее руки прижаты к бокам, а я повторяю снова и снова: «Это не я». «Это не я».
«Я этого не делал».
— Моя мама! Ты всю ее разлил!
«Нам нужно было приготовить мыло», — говорю я, уткнувшись лицом в ее ухо. — «Нам нужно было постирать мои штаны, оплатить аренду, починить утечку в газопроводе. Это не я».
«Это Тайлер».
Марла кричит:
— О чем ты говоришь? — и рвется из своей юбки. Я на четвереньках пытаюсь выбраться из жирного пятна на полу, сжимая в руке юбку Марлы из индийского хлопка с тиснением, а Марла в трусиках, остроносых туфлях «Филз» и крестьянской блузе рвется к холодильнику, открывает его морозилку — и внутри нет коллагенового фонда доверия.
Внутри только две старых батарейки для фонарика — и все.
— Где она?
Я уже ползу от Марлы и холодильника, пятясь назад спиной, мои руки соскальзывают, туфли скользят по линолеуму, и моя задница оставляет чисто вытертую полосу на грязном полу. Я заслоняюсь юбкой, потому что не осмеливаюсь взглянуть ей в лицо, когда рассказываю.
Правду.
Мы сварили мыло из этого. Из нее. Из матери Марлы.
— Мыло?!
«Мыло. Кипятишь жир. Смешиваешь со щелоком. Получаешь мыло».
Когда Марла начинает кричать, я бросаю ей в лицо юбку и бегу. Поскальзываюсь. Бегу.
Марла гоняется за мной туда и сюда по первому этажу, мы притормаживаем на поворотах коридоров, врезаемся по инерции в оконные рамы. Поскальзываемся.
Оставляем жирные, грязные от половой пыли отпечатки рук на цветочных обоях, падаем и скользим на руках, снова встаем, бежим дальше.
Марла кричит:
— Ты сварил мою маму!
Тайлер сварил ее маму.
Марла кричит, постоянно цепляясь ногтями за мою спину.
Тайлер сварил ее маму.
— Ты сварил мою маму!
Входная дверь все еще нараспашку.
И вот я вылетел сквозь эту дверь, а Марла орала в проем позади меня. На бетонном тротуаре мои ноги перестали скользить, так что я просто бежал и бежал. Пока, наконец, я не разыскал Тайлера, — или он разыскал меня, — и не рассказал ему, что произошло.
У каждого по банке пива, Тайлер и я раскинулись на сиденьях машины, — я на переднем. Марла, наверное, до сих пор в доме, бросается журналами в стены и орет, какой я мудак и чудовище, двуличный капиталист, вонючий ублюдок. Мили ночи между мной и Марлой грозят насекомыми, меланомой и плотоядными вирусами. А тут, где я, — не так уж и плохо.
— Когда в человека попадает молния, — рассказывает Тайлер. — Его голова превращается в тлеющий бейсбольный мяч, а змейка на ширинке намертво заваривается.
Я интересуюсь: «Сегодня вечером мы уже достигли крайней черты?» Тайлер откидывается назад и спрашивает:
— Если бы Мэрилин Монро сейчас была жива — что бы она делала?
Я говорю: «Спокойной ночи».
