Сёко Тендо - Дочь якудзы. Шокирующая исповедь дочери гангстера
Однажды, едва выйдя из дома, я услышала, как знакомый голос окликнул: «Эй, Сёко!» Я застыла как вкопанная. Несомненно, Маэдзиме не составило особого труда меня разыскать. Он резко остановил черный «Мерседес» рядом со мной:
— Садись.
Я покачала головой.
— Делай, блядь, что сказано, поняла? На этот раз я послушалась.
— В чем дело? Что, не хочешь уколоться?
— Не приезжай сюда больше, хорошо?
— Чего ты, блядь, гонишь? Можешь встречаться с кем хочешь! Но я же знаю, ты хочешь встречаться и со мной тоже. Я ведь прав, малышка?
Совсем как в первый наш вечер, по дороге в «отель для влюбленных» я не проронила ни слова. Однако как только мы переступили порог номера, я попыталась поговорить с ним. Наверное, это было напрасно — Маэдзима и так весь кипел от злости.
— Слушай, я и вправду больше не хочу с тобой встречаться.
— Кончай нести эту хуйню! — Маэдзима схватил со стола пепельницу и швырнул в меня.
Я совсем не ожидала этого и не успела отскочить. Тяжелая стекляшка попала мне прямо в лоб, вырвав кусочек кожи. Когда Маэдзима увидел, как я тщетно пытаюсь отереть струи крови, заливающие мне глаза, он протянул руку, чтобы помочь.
— Да отъебись ты от меня! — заорала я, оттолкнув его руку прочь.
— Сёко, малышка, видела бы ты выражение своего лица — ты и вправду пошла в отца. Ладно, слушай сюда. Больше я не буду к тебе заезжать. Все? Успокоилась?
— Я тебя ненавижу!
— Если ты так запела, твоей семейке придется заплатить мне все деньги, что она задолжала, — сказал он. В его голосе зазвучала угроза. — Будешь передо мной выебываться — пожалеешь!
Я молча всхлипнула.
— Впредь я не желаю видеть такое выражение на лице моей девушки. До тебя дошло?
— Да…
— Я рад, что мы достигли взаимопонимания, — с искаженным яростью лицом Маэдзима принялся готовить шприц. — Руку! — скомандовал он.
— Не хочу…
— Решила все-таки повыебываться?
Он схватил со стола стакан с водой, швырнул его в меня, а потом ударил в живот. Я упала на пол, ударившись рукой о разбитый стакан. Куски стекла вонзились в кожу. Боль была невыносимой, но я продолжала лежать, прижав одну ладонь к животу, а другой размазывая кровавые потеки на полу. Мне казалось, экзекуция закончена, но Маэдзиме было этого мало.
— Никогда не зли меня больше! — Он схватил термос с горячей водой, стоявший рядом с чайником, и швырнул его на пол. Кипяток брызнул мне на руку, обварив кожу между безымянным пальцем и мизинцем.
Пошатываясь, я встала и нетвердой походкой отправилась в ванную. Посидела, подставив обваренную конечность под струю холодной воды, вынимая из ладони острые осколки. Сдернула с подставки пару полотенец, перевязала порезы и вытерла кровь со лба. Потом, не обращая внимания на боль, вернулась в комнату и стала подбирать стекло с пола, в то время как Маэдзима спокойно сидел на диване и делал себе укол. Едва я увидела иглу, как пальцы у меня на ногах непроизвольно поджались, а ладони вспотели. Я знала, что должна сопротивляться, но мне так хотелось ширнуться.-..
— Блядь, попасть не могу! Дай левую руку… Туже! — дождавшись, когда покажется вена, Маэдзима вогнал в нее содержимое шприца.
— Ну как? — Голос Маэдзимы звучал словно далекое эхо. — Бьюсь об заклад, ты уже успела возбудиться…
Я не стала дожидаться, пока он закончит фразу, и бросилась к нему.
— И чего ты от меня, малышка, хочешь?
— Трахни меня.
— Извини, что-то я не расслышал. Можно чуть погромче?
— Трахни меня. Скорее! Ну пожалуйста…
— Вот с этого и надо было начинать. Ты же знаешь, что сама будешь меня просить об этом через минуту после укола.
— Да.
— А ты несешь всякую херню. Расстанемся, мол…
Крепких объятий уже было для меня достаточно, чтобы издать стон.
— Я ведь на самом деле нужен тебе. Правда, Сёко?
Мне было отвратительно слышать такие слова от человека, который предал моего отца, но я ничего не могла с собой поделать.
Гадкий утенок, над которым издевались в школе; невинное дитя, которое чуть не изнасиловал Мидзугути; послушная дочь, помогавшая матери наводить порядок в доме после разгрома, учиненного отцом в приступе ярости; маленькая девочка, всегда тщательно следившая за собой, чтобы не разозлить папу… Ни один из этих образов не являлся моим истинным лицом. Я привыкла думать о событиях своего детства так, словно они были пережиты не мной. Так мне казалось гораздо проще. Но в результате я слишком часто меняла маски, поэтому сейчас уже не могла сказать, которая из тех Сёко была настоящей. Я могла отключить сознание и душу от тела, утонуть в наслаждении, которое получала от Маэдзимы и «спидов». Но все же каждый раз, когда пропитанное наркотическим дурманом свидание с Маэдзимой подходило к концу, и блаженство отступало, я не ощущала в душе ничего, лишь пустоту и чувство вины перед Сином.
— Не могу я так больше.
Маэдзиме, казалось, было совершенно наплевать.
— Вы с этим парнем все равно расстанетесь. Это лишь вопрос времени. Он все равно не сможет удовлетворить такую шлюху как ты, — Маэдзима рассмеялся.
Вопрос времени… Сейчас больше всего на свете мне хотелось проводить время с Сином.
Вскоре после этого впервые за долгое время ко мне на квартиру заехал Син и сразу же заметил, что со мной что-то не так.
— Сёко, покажи мне руку, — приказал он. Схватив меня за запястье, он рванул вверх рукав. На моей тощей руке сразу же бросались в глаза трассы-предательницы — следы от уколов.
— Значит, ты колешься! О чем, черт возьми, ты только думаешь? — Я впервые увидела, как Син утратил над собой самообладание. — Поверить не могу, что ты принимаешь наркотики!
— Я хочу завязать, но не могу соскочить. Пожалуйста, помоги мне, — я закрыла лицо ладонями.
Син обхватил меня руками и крепко прижал к себе.
— Слушай, Сёко, я знаю, что ты встречаешься с кем-то еще. Какое право я имею запрещать тебе видеться с ним? Но колоться! Пожалуйста, обещай мне, что ты с этого дня завязываешь.
— Прости меня.
— Я люблю тебя, Сёко. Правда, очень люблю, — именно это мне и нужно было услышать. — Когда меня нет рядом, я очень за тебя волнуюсь, но я не могу все время быть с тобой. Мне очень бы этого хотелось, но сейчас я и вправду не могу. Пожалуйста, пойми меня.
Я неохотно кивнула. Я понимала. Когда Син был мне нужен, его никогда не оказывалось рядом. За две недели дело порой ограничивалось одним-единственным звонком, поэтому в наших отношениях зияло слишком много незаполненных лакун. Мне казалось, что я его жду целую вечность, а потом, когда он, наконец, приходил, время, что мы проводили вместе, пролетало в один миг. Я всегда боялась отпустить его руку, так как никогда не знала, когда она снова окажется в моей ладони.
Бывали и радостные мгновения. Мне нравилось слушать, как он называет меня по имени и держит в объятиях. Когда я гуляла одна, город казался серым и скучным, но, если рядом был Син, у меня обострялись все чувства. Весной я замечала, как легкий ветерок играет с лепестками цветущей сакуры. Летом слышала перезвон колокольчика «музыки ветра», напоминавшего мне о тех временах, когда мы с мамой и папой сидели на крыльце дома, наслаждаясь вечерней прохладой. Осенью нас окружал тяжелый, густой запах цветущих османтусов. Когда Син звонил мне зимой, я с радостью ждала его на улице, выдыхая белые облачка пара, а мои уши пощипывало от холода. Однажды он особенно сильно опоздал, но я все равно ждала его на улице, пока он не приехал.
— Извини, все никак не мог уйти. Зачем же ты ждала на улице? Так можно совсем замерзнуть, — Син, обхватил руками мое окоченевшее тело.
— Обними меня сильнее… Не отпускай…
— Сёко, я знаю, как тебе это все тяжело, но поверь, я очень люблю тебя. Обещай мне, что никогда меня не бросишь. Я не могу оставить жену, но и не могу не видеться с тобой. Я такой эгоист…
— Нет, ты не эгоист. Это я эгоистка, — так или иначе, я постоянно обманывала Сина.
— Сёко, — он обхватил мое лицо ладонями и нежно поцеловал.
Медовый месяц с наркотиками закончился. Теперь я плотно сидела на «спидах», и мое измученное тело больше не могло без них обходиться. Но особенно меня пугало то, что Маэдзима начал срываться. Всякий раз, когда ему не удавалось со мной связаться, он тут же взрывался и, отыскав меня, запирался со мной в «отеле для влюбленных» на два-три дня. Мне не дозволялось даже шагу ступить за пределы номера. Он швырял меня на кровать, а потом долго нудел о том, что я его избегаю. Когда я пыталась ему отвечать, он обзывал меня лгуньей и избивал.
Однажды, когда Маэдзима, как обычно, меня бил, он вдруг остановился:
— Даже, блядь, не думай о том, чтобы дотронуться до телефона, пока я не вернусь, — рявкнул он. После чего захлопнул за собой дверь, а я осталась лежать на кровати, стеная от боли.
