Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута
– Если правильно сделать из дерева и шелка парящую птицу, она будет неплохо летать, но как урядить, чтоб крылья махали? Я долго думал, потом решил сперва попробовать что-то попроще, – коротко стриженный схоласт-варвар с неблагозвучным именем Кнур указал на горелку с китовым жиром. – Дым идет вверх, стало быть, если найти способ его поймать…
Варвар пристроил над горелкой полупрозрачный пузырь, в нижней части которого имелось отверстие, распертое бронзовым колечком.
– Рыбий? – спросил епарх.
– Нет, это из внутренности телячьей слепой кишки, – объяснил схоласт, держа колечко щипцами. – Смотрите!
Наполнившись горячим воздухом, пузырь расправился. Кнур разжал щипцы… и устройство поднялось в воздух.
– Лепота, Кнуре! – по-венедски восхитился Горм.
Ни по одежде, ни по поведению двух друзей нельзя было бы догадаться, кто из двоих сын архона, а кто – кузнеца. Оба были облачены в короткие шерстяные туники, подпоясанные широкими кожаными поясами, и в штаны, заправленные в добротные сапоги. У схоласта, эти штаны были сделаны из кабаньего спилка, у епарха – из чесанной шерсти. Оба, похоже, знали друг друга очень давно, возможно, даже выросли вместе, и схоласт не использовал в общении никаких форм, подобающих для обращения к епарху. В отношениях варваров, Тира уже не раз замечала черту, более или менее ожидаемую для общества в состоянии атаксии – крайнюю неопределенность или даже полное отсутствие иерархии. Горм, конечно, звался «ярлом,» но это слово с равным успехом могло означать епарха, архона, астианакса, автократора, или еще кого угодно выше положением, чем простой стратиот (называвшийся «карлом»). «Ярл» же подчинялся только гегемону, то есть «конунгу,» но почему-то считал себя ответственным не перед ним, а перед «карлами.» Более того, хотя отец епарха Килии тоже был «ярлом» какого-то варварского полуострова, титул не обязательно наследовался, так что практика отношений между представителями разных слоев и сословий не следовала никакому установленному порядку. Конечно, многие кланялись Горму и были с ним почтительны, но это было скорее следствием уважения, внушаемого лично епархом – не в силу его звания, а потому что он был одновременно намного сильнее, умнее, и острее на язык, чем средний смертный. Некоторым разочарованием для Тиры оказалось, что архона (или все-таки епарха?) не сопровождала повсюду вереница варварски разодетых любовниц, поющих гимны богине, правильно называемой «Свентана.» И уж совсем полной неожиданностью стало, что варвары могут вести архивы с описями запасов на складах, земельных наделов, и даже последовательности осмотра и обслуживания кораблей, не говоря уже о намертво высеченных в дереве и камне и неукоснительно соблюдавшихся законах. Правда, и здесь не обошлось без пренебрежения иерархией – по крайней мере, теоретически, конунг и последний «карл» были равны перед законом и могли на равных тягаться перед судом.
Поднявшись к потолку покоя, пузырь некоторое время висел под дубовой балкой, потом стал медленно опускаться.
– Одна беда – воздух остывает, – лицо схоласта выразило искреннюю печаль.
– Может, сделать оболочку из чего другого, чтоб лучше тепло держала? – предложил архон. – Шкурки мышиные?
– Тяжелы будут, – с недоверием сказал схоласт.
– А если пузырь сделать… побольше, а к кольцу… свечку привесить? – предложила Тира.
– А вот это стоит попробовать! – обрадовался варвар.
Свет в покое странно замерцал – зеркало, под углом в половину прямого висевшее над заваленным бумагами и частями механизмов рабочим столом, отразило на стену солнечный зайчик, пущенный наблюдателем в верхнем ярусе башни замка.
– Хаддинг возврашается, – на то, как угасло детское веселье Кнура, было просто жалко смотреть.
Тира направилась к лестнице – ее «темница» была вверх по переходу через стену, во втором ярусе соседней башни.
– Можем не торопиться, – сказал Горм. – Я эту, как ее, Ормхильд нанял кричать и плакать, у нее хорошо получается. Саппивок и Неррет в той же башне, но наверху.
– А они что делают? – спросил Кнур.
– Они пытались объяснить, но все, что я уразумел – первым делом, им зачем-то приперло выучить этлавагрскую грамоту. Нашли свитки с письмом и рисунками, что дружина в Этлавагре от дроттаров спасла, а уроки им пока дают Родульф и Скегги.
– Родульф их научит… плохим словам, – заметила Тира.
Впервые за довольно продолжительное время, она улыбнулась – оборот «плохие слова,» который она знала по-тански, даже не начинал описывать потоки сквернословия на языке гегемонии, на извержение которых был способен гигантский декарх, от чьей брани покраснел бы и темноликий васмулон. Горм встретил ее улыбку странным выражением – уголки его рта дрогнули, как будто он хотел что-то сказать, но архон остался безгласен. Взгляд голубых глаз варвара встретился со взглядом Тиры, и он потупился. Пленница задумалась – почему? Кнур, не заметив неловкого молчания предводителя, молвил:
– Странно, а у меня они попросили книжку сусального золота. Еще спрашивали, я может, не понял… Где в море найти светящуюся воду? Бред?
– Крыса ты сухопутная, – благодарно развил подброшенную тему «ярл,» к вящему затруднению Тиры, и так напрягавшейся, чтобы следить за разговором, перешедший на венедский. – Южные моря в полуночи светом играют, говорят, как в Наволоке или на Груманте небо пазорями[161]. А зачем им светящаяся вода?
– Кто ж шаманов с завечерья разбе…
Кнура прервал приглушенный двумя каменными стенами, но тем не менее вполне ужасающий вопль.
– Как выводит, – с уважением сказал Горм.
В криках, правда, слышались и тоны, подобавшие не для пыточного подвала, а скорее для порнейона.[162]
– А не слишком томно орет? – разделил невысказанное Тирой сомнение Кнур.
– Кром! – Горм треснул себя по лбу. – Каппи, как он в узилище пролез? И нашел время… Да нет, до Хаддинга такая тонкость вряд ли дойдет. Только бы сапожник с этой лошадью ржать не начали…
На стене снова запрыгал солнечный зайчик.
– Тира, прячься, не иначе, Хаддинг сюда идет! – Горм опустился на одно колено, отдернул лежавшую на полу шкуру арнотавра, и поднял крышку, под которой виднелись узкие ступени. – Кнур, помоги!
«Ярл» нырнул вниз. По очереди поддерживая пленницу, в чем, несмотря на лубок на ее правой руке, не было жизненной необходимости, варвары переместили ее в погребок, где хранились бочонки с чем-то ремесленным, а также слитки олова, железные и медные прутки, и мотки проволоки. Крышка закрылась. Слабый свет продолжал проникать в погреб по ее периметру, потом и он угас – шкуру набросили обратно.
– Сколько кольчуг смогут сработать твои ученики до весны? – спросил Кнура Горм.
– По новому хейдабирскому способу, пару сотен до равноденствия, – ответил схоласт-кузнец.
– Грррр, – зарычал лежавший у двери Хан.
Издаваемый им звук не казался особенно громким, но от него начали подрагивать половицы. Рычание недвусмысленно свидетельствовало об угрозе, возникшей за дверью.
– Йирр, – Йи Ха, собака из-за моря, принялась еще по-щенячьи тоненько вторить боевому псу.
Щелкнул засов.
– «Дорог огоньТому, кто с дороги,Чьи застыли колени[163].»
Третий голос, видимо, принадлежал жрецу-монолатристу и возможному служителю Малеро, восставшего из тьмы. Горм ответил ему в том же странном ритме:
– «В еде и одеждеНуждается странникВ горных краях.»
Заскрипели сапоги.
– Тише, пёсы. Проходи, потеплее у огня-то. Садись. Пиво будешь? – спросил епарх. – Двойное, ячменное, с самой чуточкой хмеля и сушеными портокали.
«Какая гадость,» – невольно подумала Тира.
Забулькало.
– Ярл, ты неспроста славен гостеприимством. Полкружки, больше не наливай, а то и так как-то в голове мельтешно.
Сила криков «лошади Ормхильд» постепенно приближалась к оргастической.
– А что мельтешно? – вероятно, весь заряд иронии, пропитывавшей участливый вопрос Горма, пролетел над головой жреца.
– Сомнения одолели, – Хаддинг с шумом втянул в себя «пиво.» – Высокий сказал:
«Брата убийце,Коль встречен он будет,Горящему дому,Коню слишком резвому… —Всему, что назвал я,Верить не надо!»
А Йормунрек как раз брата убил…
– Двух, – уточнил Кнур. – Третьего не поймал.
– Потом, эти его дела с пленницами… Нигде, ни в «Речах Высокого,» ни в «Речах Вафтруднира» про такое колдовство нет. Этлавагрскую венценосную деву чуть не до слез жаль – так бедная исходится… Почему она замолкла – не замучили дикари?
Раздался протяжный и дрожащий стон экстаза.
