Томас Гунциг - Смерть Билингвы
Прошли годы, Кипр наводнили туристы. Даже в самых отдаленных деревушках слышалась немецкая речь. Кругом, как грибы после дождя, выросли омерзительные гостинички, слишком душные, слишком дорогие, постояльцы там спали на скрипучих кроватях и ели сероватые омлеты. Чинить электричество во всех этих гостиничках вызывали Ирвинга, репутация у него была отменная. К тому времени он превратился в здоровенного детину, носил одежду самого большого размера, отпустил густые усы и стал похож на киношного ковбоя. Ему это нравилось. Все вокруг знали, какая у Ирвинга открытая и добрая душа. Этот чудесный парень был готов проехать двести километров, чтобы всего-навсего сменить какие-нибудь пробки. А по ночам ему продолжала сниться бабочка. Она творила ужасные вещи. Ночи Ирвинга Наксоса превратились в сплошную бойню. «Это нормально», — успокаивал он себя. Со всеми такое бывает.
Накануне того события, которое круто изменило жизнь Ирвинга, шел проливной дождь. Настоящий средиземноморский ливень. Бурный поток теплой воды стеной обрушился на остров. Повсюду начались короткие замыкания. На следующий день Ирвинг был уже в пути. Недалеко от Троодосского ущелья он заметил внизу, в сотне метров от шоссе, перевернутый кузов маленькой красной машины. Падая, она застряла среди оливковых деревьев. Ирвинг припарковался и осторожно спустился по склону. Сухая трава и карликовые кусты цеплялись за брюки. Зеленые ящерки наблюдали за ним издалека. Из-за вчерашнего дождя земля была мокрая и скользкая, и несколько раз он падал, чертыхаясь.
Около машины пахло бензином, его запах смешивался с запахом маслин. «Пахнет, как в промышленном районе», — подумал Ирвинг. За осколками ветрового стекла он разглядел два неподвижных силуэта. Дверцы не поддавались, и ему пришлось на четвереньках пролезть через багажник. Перевернутая машина была залита кровью, Ирвинг перепачкал руки и колени, но ему было все равно. В салоне царил беспорядок. Пляжные корзинки, бумажные салфетки, фотоаппарат. Он ухватился за первую фигуру и вытащил ее из машины. Это оказалась светловолосая девушка с проломленным с левой стороны черепом. Потом он вытащил второго, — это был мальчик лет двенадцати, тоже весь искалеченный, — и уложил его рядом с девушкой. «Ну и картинка», — подумал Ирвинг.
Он прекрасно знал, что надо позвать на помощь, но не сделал этого. Ирвинг долго стоял и смотрел на два трупа: девушки, мальчика, девушки, мальчика, не понимая, что с ним происходит. Он подошел к девушке, у нее было лицо типичной немки. И юбка, и макияж тоже были самые, что ни на есть, немецкие. Ирвинг взял ее за холодную, окоченевшую правую руку, приподнял и сказал: «Хайль Гитлер!» Это его развеселило. Дальше он заметил, что у девушки чертовски красивые ноги, и у него захватило дух, как у бабочки во сне. Тут Ирвинг понял, что черный кролик вот-вот победит белого. Он немного испугался того, что может случиться дальше, но сказал себе, что это нормально. Со всеми такое бывает. Позабавившись с девушкой, он принялся фотографировать. Мальчика, девушку, девушку, мальчика. А потом стал швырять в них камнями. С двух, с пяти, с десяти метров. Надо сказать, меткостью он отличался непревзойденной. А через час Ирвинг поднялся обратно на шоссе и поехал чинить электричество.
Как ни странно, он очень смутно помнил, что было с ним между той историей с красной машиной и вступлением в армию. Когда Наксос прославился, какой-то продажный журналюга намекнул, будто бы множество совпадений указывают на то, что он и есть знаменитый «Мясник из оливковой рощи», который за десять лет похитил и зверски убил больше тридцати немецких туристок. Как бы то ни было, когда началась война, Ирвинг добровольцем ушел на фронт. Благодаря стратегическому чутью, уму и отваге он быстро сделал карьеру. Ему доверили командовать отрядом, который назывался «Осенний дождь». Это были не профессиональные военные, а разношерстное сборище: бывшие хозяева мотелей, бывшие сторожа, бывшие таксисты, бывшие полицейские и тому подобное. И у каждого на подкладке куртки была вышита красивая черная бабочка.
К тому времени, когда мы с Моктаром вступили в отряд, «Осенний дождь» успел провести всего одну операцию. Довольно простую, при поддержке с воздуха и все такое прочее, но Наксос обделал дельце наилучшим образам. По телевизору сто раз показали, как он, весь грязный, ползет в пыли и выкрикивает приказы солдатам. Благодаря своей ковбойской физиономии, он быстро прославился и подписал контракт с одним из платных телеканалов на право эксклюзивных съемок. Наксос был доволен, рекламодатели довольны, телеканал доволен. И тут кому-то на самом верху пришло в голову поручить охрану Каролины Лемонсид именно ему и его людям из «Осеннего дождя». Было решено, что это хорошее сочетание, в духе книги «По ком звонит колокол». Получалось что-то вроде фильма с двумя молодыми звездами, и все уже предвкушали трогательную историю любви солдата и певицы.
20
Мадам Скапоне потрудилась на славу. В огромной кипе почти одинаковых досье, лежавших на столе у Наксоса, наши личные дела оказались на самом верху. В этих бумагах мало что значилось, только фамилия, имя, род занятий и дата рождения. Чистейшая формальность. Все зависело от того, какое впечатление ты произведешь на командира «Осеннего дождя».
Мыс Моктаром дожидались своей очереди в комнатушке, освещенной неоновой лампой. Пахло потом и жавелевой водой. За железной дверью Наксос задавал вопросы высокому худому парню, который, как и мы, явился на собеседование. Прежде чем его вызвали, он рассказал нам, что зовут его Дирк, по профессии он каменщик, и что его выгнали с работы из-за одного сволочного типа, который вечно ухмылялся и поглядывал исподтишка, нарочно нарываясь на драку. Однажды Дирку это надоело, он сказал: «Хватит пялиться и улыбаться». Но тот и не подумал перестать, короче говоря, явно продолжал нарываться. Дирк полез в драку, стал швырять ему в физиономию разные инструменты: отвертки, английские ключи, ну, его и уволили. Так он и оказался здесь, решил записаться в отряд Наксоса, о котором слышал только самое хорошее.
Через четверть часа тощий верзила Дирк вышел из кабинета, широко улыбаясь.
«Этот парень — гений! — сказал он нам. — Настоящий гений! Он насквозь тебя видит, прямо как стакан с водой. Он такого про меня нарассказал, о чем я даже и не догадывался! Он говорит, я прямо-таки специально создан для «Осеннего дождя». Теперь ваша очередь. Может, будем служить вместе…»
Мы с Моктаром вошли в кабинет. Наксос что-то писал на клочке бумаги. На нем была простая форма цвета хаки, никаких нашивок, никаких наград, только вышитая черная бабочка на кармане рубашки. Мы стояли перед ним и смотрели. Что-то в нем было странное. Что-то такое, от чего становилось не по себе. Что-то, не поддающееся определению. На стене висели фотографии с видами Кипра, пара газетных вырезок, посвященных отряду, и рисунок, на котором была изображена обнаженная девушка на фоне танка. Наксос поднял глаза и предложил нам сесть. Он смотрел на нас, глаза у него были черные и блестящие, как две маслины, а брови напоминали два можжевеловых куста.
— Не стану вас спрашивать, почему вы хотите вступить в мой отряд. У всех свои резоны, и все резоны хороши. Мне на это наплевать.
Говорил Наксос без акцента. Он принялся пристально нас разглядывать, буравя своими маслинами. Два куста едва заметно шевелились. Я вспомнил, что сказал Дирк насчет стакана воды.
— Я хочу знать одно: есть ли у вас нервы и нутро. Коли у вас нет ни нервов, ни нутра, ваше место в регулярных войсках или на гражданке. Понятно?
Мы с Моктаром кивнули.
— Покажите руки! — скомандовал Наксос.
Мы протянули руки.
— Ладонями вверх!
Мы повиновались. Он наклонился и стал молча, разглядывать наши руки, а потом улыбнулся.
— У вас на руках кровь. Так ведь? У обоих. Я это вижу. Не знаю, как насчет нервов и нутра, но это скоро выяснится. А ваши руки мне понравились. Вот, взгляните на мои.
И он показал нам свои ладони. Ничего особенного в них не было. Ухоженные такие ручки с прямоугольными ладонями.
— Видите?
Мы кивнули, хотя не видели абсолютно ничего.
— Выучка, подготовка и все такое — это лапша. Все дело в руках. А еще в нервах и в нутре. Но руки важнее всего. Это в солдате главное. Если у вас есть еще и нервы с нутром, из вас выйдут отличные солдаты. А иначе вам не жить. Понятно? Мы опять кивнули. Но на самом деле мы снова не поняли ни слова из всей этой сумбурной тирады. Наксос осклабился еще раз и объявил, что мы ему понравились и что с этой минуты мы можем считать себя солдатами «Дождя». Нам выдадут форму, оружие, отведут койку в казарме, и, как сказал Наксос, очень скоро наша жизнь изменится навсегда.
Выходя, Моктар был готов лопнуть от гордости.
— Он гений, — ни с того, ни с сего заявил вдруг словенец. — Настоящий гений!
