Хитоми Канехара - Змеи и серьги
— Угу. Ну, это насчет Амы.
— В чем дело?
— Ты случайно не знаешь, он этим летом, в июле, ни в какую заварушку не вляпался?
У меня сердце сжимается, когда Шиба-сан это говорит, перед глазами сразу — картинка: Ама снова и снова бьет того мужика…
— Я не знаю… а почему ты спрашиваешь?
— Только что копы заявились. Просили показать список всех, кому я тату набивал. Хотели знать, кто себе драконов делал. Я только тех, кто ко мне первый раз приходит, записываю, Амино-го имени там нет, думаю, дергаться нечего, но все-таки…
— Они не его ищут, нет. Он все время со мной был.
— Ясно. С тобой так с тобой. Извини. Просто они сказали — у того парня рыжие волосы, а ты ж помнишь, у Амы тогда тоже рыжие волосы были, вот я как-то и задумался.
— Понятно. — Я глубоко вздыхаю. Сердце колотится так, что все тело дрожит, приходится изо всех сил в телефон вцепиться — иначе уроню. А можно ли доверять Шибе-сан? Рассказать бы ему — камень с души, да и узнала бы, что он по этому поводу думает, но стоит ли? Может, он Аме расскажет. И убейте меня, если я знаю, что Ама сотворит, когда узнает про ту статью в газете. В себе замкнется? Из города сбежит? Обычно его понять — раз плюнуть, да и сколько мы времени уже вместе, но сейчас я чувствую неприятную такую чужеродность, потому как понимаю — как он отреагирует, я понятия не имею. Что вообще происходит в голове у человека, который кого-то убил? О чем он думает — о будущем? О близких и родных? О том, как жил до этой минуты? Да мне и гадать-то не стоит — мне, которая и в собственное будущее не верит, которая ни о ком не заботится. Я свою жизнь — и то понять не могу, так, бесконечная спираль пьянок, ничего больше. Единственное, что я точно знаю, — за эти недели и месяцы что-то к Аме испытывать стала.
— Луи, да не бейся ты из-за этого. Так ты сегодня ко мне собираешься?
— Да вообще-то… Наверно, сегодня я дома побуду. Может, в другой раз.
— Да ладно! Ну пожалуйста. Мне надо с тобой поговорить.
— Не знаю. Посмотрю, как буду себя чувствовать.
Вешаю трубку. Принимаюсь мерить шагами комнату. Пытаюсь собраться с мыслями. К сожалению, мысли с такими планами не согласны. Начинаю злиться. Решаю выпить. Открываю бутылку сакэ, которую мы с Амой вместе выпить собирались, подношу ко рту и делаю хороший глоток прямо из горла. Вкус у сакэ — даже лучше, чем я надеялась, и по мозгам дает тоже неплохо. Чувствую, как тепло наполняет пустой желудок. Приканчиваю всю бутылку, довожу до ума косметику и выхожу из комнаты.
— Добрый день.
— Добрый день? И давно это мы с тобой так светски общаемся? — Шиба-сан оборачивается и хмурится, глядя, как я стою у окна. — Хреновая у тебя жизнь? — спрашивает он с кислой усмешкой.
Слабо улыбаюсь в ответ. Подхожу к прилавку. В нос ударяет резкий запах тлеющих ароматических палочек, от которого немедленно накатывает приступ тошноты.
— Я не шучу. Что-то с тобой происходит.
— Что, например?
— Когда мы с тобой виделись?
— Недели две назад…
— И насколько ж ты за эти две недели похудела?
— Я не знаю. У Амы весов нет.
— Ты болезненно худая. Болезненно худая и бледная как смерть. И алкоголем от тебя разит.
Смотрю на свое отражение в стеклянной витрине. Все точно. Выгляжу — как из концлагеря вышла. Поверить трудно, в какую пародию превратилась! Вот, наверно, что и происходит, когда пропадает желание жить. Вспоминаю — я ж питалась исключительно алкоголем, из еды — горстка фисташек, ну или что там еще к пиву подают. По правде, я и вспомнить-то не могу, когда в последний раз обедала по-человечески. Странно, но мне почему-то подумалось, что это дико смешно, и я невольно расхохоталась в голос.
— Ама тебя что, не кормит?
— Ама? Он вечно меня съесть хоть что-нибудь упрашивает. Но меня прекрасненько устраивает только пить.
— Продолжай в том же духе — помрешь с голоду. И как ты тогда с собой покончишь?
— А я и не собираюсь с собой кончать, — говорю и иду вслед за Шибой-сан в заднюю комнату.
— Пойду пожрать куплю. Ты что будешь?
— Пива мне принеси.
— Пива у меня в холодильнике навалом. Что еще?
— Шиба-сан, ты когда-нибудь кого-нибудь убивал?
Секунду Шиба-сан в упор глядит на меня — так, что все мое тело пронизывает острая боль.
— Ну… — бормочет он и гладит меня по волосам. Не знаю уж почему, но слезы застилают мне глаза и принимаются катиться по щекам.
— И как себя при этом ощущаешь? — спрашиваю сквозь всхлипы.
— Себя при этом ощущаешь здорово, — отвечает он так, словно я спросила, как ему ванна понравилась. Я совершенно точно неправильно вопрос поставила.
— Здорово… ясно, — говорю, уже жалея, что разревелась.
— Раздевайся.
— Я думала, ты в магазин собрался?
— У меня от твоего лица в слезах встает.
Стягиваю с себя все, кроме белья. Тянусь к Шибе-сан, на нем — белая рубашка и серые штаны Он расстегивает ремень, поднимает меня на руки, несет на кровать. Я немедленно возбуждаюсь от его холодного взгляда — прямо какая-то дикая сексуальная версия условного инстинкта собаки Павлова! Несколько секунд спустя его руки и член — словно бы одновременно всюду — вонзаются, Сбиваются в меня, заставляют задыхаться, морщиться от боли и удовольствия. Кажется, с каждым нашим сексом его пальцы становятся все жестче и грубее. Я думаю — наверно, это он страсть свою так выражает… только если он и дальше будет в том же духе продолжать, когда-нибудь он меня точно убьет.
Мы закончили. Я все еще на кровати лежу, а Шиба-сан встал за сигаретами. Сел он рядом со мной, закурил и говорит:
— А выходи-ка ты все-таки за меня замуж!
— Ты об этом со мной хотел поговорить?
— Об этом. С Амой тебе нормальной жизни не будет. Да и ему с тобой не справиться. Вы двое попросту несовместимы.
— А с тобой, значит, совместимы?
— Да нет. Тут дело в другом. Я-то вроде давно подумываю жениться.
Сказал он это легко, беспечно, но прозвучало все равно очень странно. «Я-то вроде давно подумываю жениться»?! Это, наверно, наименее прочувствованное предложение руки и сердца, какие на свете бывали!
Шиба-сан ответа от меня дожидаться не стал. Встал, принялся одеваться, а потом подошел к столу и вытащил из ящика что-то металлическое.
— Я тут малость поторопил события и все ж таки сделал тебе обручальное кольцо, — говорит и протягивает мне огромный серебряный перстень из тех, которые весь палец закрывают, на три сустава, даже ногтя не видно. Даже сочленения есть, чтоб палец сгибать удобно было. Дизайн, конечно, такой панковый, что хоть стой, хоть падай, но сделан перстень потрясающе, я его тут же на указательный палец надела.
— Ты сам это сделал?
— Угу, это одно из моих хобби. Хотя, как я понимаю, вещь не совсем в твоем стиле.
— Bay, — говорю, — что ты, он такой… солидный.
Говорю — и хохочу. Шиба-сан тоже заухмылялся.
— Спасибо тебе, — говорю. Целую его. Он от поцелуя только отмахнулся и сказал, что идет за едой в супермаркет. Шиба-сан ушел, а я все сижу и думаю насчет его фразы — что мы с Амой, дескать, несовместимы. Что вообще это значит — быть совместимыми? Разве возможно для двоих людей быть полностью совместимыми друг с другом?
Потом вдруг ловлю себя на том, что обдумываю свое возможное замужество, хотя сама идея в целом и не слишком-то реалистично выглядит. Если честно, все это казалось настолько далеко от меня… Комната перед глазами. Мысли в голове. Сигарета, которую я сжимаю между указательным и средним пальцами. Словно я смотрю на себя со стороны, откуда-то издалека. Верить мне не во что, чувствовать — нечего. Наверно, единственное, что будет способно резко вернуть меня к жизни, — это острая, пронзительная боль.
Шиба-сан вернулся из супермаркета, принес еду.
— Давай-ка. Съешь что-нибудь из этого. Хоть пару кусочков.
Ставит передо мной две упаковки — свиную котлету с рисом и жареное мясо, тоже с рисом.
— Ты мясо или котлету хочешь?
— Я ни мяса, ни котлеты не хочу, спасибо. Можно мне лучше пива?
Вскакиваю раньше, чем Шиба-сан успевает ответить. Достаю из холодильника пиво. Сажусь на легкий стул у стола и принимаюсь отхлебывать по глотку.
Шиба-сан смотрит на меня так, словно хочет сказать: «Безнадежно».
— Ладно, будь по-твоему. Все равно ты мне любая нужна. Когда соберешься — выйдешь за меня, ладно?
— Так точно!!! — ору я весело и залпом приканчиваю пиво.
Я заторопилась домой, пока не стемнело. На улице холодно было, и ветер дул. Интересно, сколько мне осталось жить? Не могу отделаться от мысли, что не очень долго. Как только вернулась в Амину квартиру, сразу же вдела в язык двухграммовый стержень. Кровь полилась немедленно, больно сделалось так, что слезы на глазах выступили. Зачем я такое делаю, я и сама не знала. Ясно ж, Ама вернется — разозлится на меня как черт… а пока жду его — выпью-ка я еще пива, чтобы хоть немножко боль облегчить!
